Сага о двух хевдингах

Глава 8

Гвоздя приволокли на какой-то дерюге, исхудавшего, поседевшего, с трясущимися изувеченными руками и бесполезными ногами. Судя по впавшим щекам, ему выбили часть зубов. Кисти рук небрежно замотаны закорузлыми от крови и гноя тряпками, ступни болтались, будто чужие. За те дни, что я приходил в себя и залечивал раны, гордого хускарла превратили в жалкого избитого трэля.

Да, мы оба сейчас не могли ходить и были беспомощны, как дети, но я скоро встану на ноги, а Гвоздь ляжет под дерн. И повезет, если он ляжет туда уже мертвым.

— Поведай уважаемому тингу всю правду о себе и своих приятелях, — мягко сказал Эмануэль.

И несчастный дернулся от голоса жреца так, будто его ударили плетью.

— Это всё Росомаха! Это его задумка. Я не хотел… — забормотал бывший ульвер.

— Громче! И с самого начала. Кто такой Росомаха? Что вы делали прежде? Я ведь помню, что ты наговорил. Если солжешь, придется снова позвать Живодера.

— Нет… пожалуйста! Я расскажу!

По лицу Гвоздя покатились крупные слезы, и я отвернулся. Тошно на такое смотреть! Но кто может быть уверен, что после пыток сохранит мужество? Разве что Тулле, который проходил через подобное.

Из сбивчивой речи Гвоздя, которую спокойно направлял в нужное русло Эмануэль, мы узнали, что настоящее имя Росомахи — Рефр, «лиса». Будучи на третьей руне он вступил в хирд и честно ходил в походы. Спустя два года Рефр, уже пятирунный, крепко повздорил с хёвдингом. Гвоздь не знал, что послужило причиной, сказал лишь, что хёвдинг избил Росомаху и в наказание оставил две скрещивающиеся раны на спине. Кое-как залечившись, Росомаха не ушел из хирда, дождался шестой руны и получил необычный дар. Он мог взглянуть на человека и понять, одолеет его в бою один на один или нет. И хотя этот дар не давал Рефру ни сил, ни ловкости, ни каких-то необычных навыков, его это устраивало, потому как он нещадно занимался и вперед других рвался в сражения, хоть и выбирал при этом против кого встать. Но всё никак не мог отомстить своему хёвдингу, тот всё ещё был сильнее. Это продолжалось несколько месяцев. Как раз в это время Росомаха познакомился с Крюком, Гвоздем и Псом, у которых тогда были другие прозвища. Он начал задумываться, а стоит ли его месть таких усилий? Может, лучше уйти из ватаги и заняться чем-то другим? Но тут их хирд позвали на пир в благодарность за выполненное поручение, и Рефр впервые увидел своего хёвдинга пьяным. Дар ясно показал, что теперь Лис сможет убить его. Так он и сделал. Дождался, когда хёвдинг выйдет отлить, перерезал ему горло, оставил такие же раны на спине и бросил в отхожую яму.

После этого он сменил имя, взял троих приятелей и сбежал с ними в Альфарики. Там они прибились к разбойникам, что промышляли недалеко от берегов Альдоги. Так несколько лет Росомаха и провел: нападал на торговые корабли, забирал товары и серебро, когда убивал купцов, когда щадил. Гвоздь, Пес и Крюк были с ним.

Но пару зим назад в Раудборге наняли новый хирд для защиты, и пришлый хёвдинг ретиво взялся за дело. Вычистил окрестные леса от разбойников, расширил земли, с которых город собирает подать, а в прошлом году добрался и до озера Альдоги. Выловил половину татей и там же перевешал, а остальные сами разбежались. Остались лишь самые глупые, храбрые или отчаянные. Рефр глупцом не был. Он вернулся на Северные острова, считая, что убийство хёвдинга уже давно забыто. Но на всякий случай поменял прозвище себе и приятелям, отрастил пышную бороду, навешал на нее первые попавшиеся побрякушки и даже придумал историю, мол, каждая вещица в его бороде снята с трупов врагов.

Путь в дружины ярлов Росомахе был закрыт, ведь каждый ярл опасается сильных воинов, что появились из ниоткуда и чьи имена никто раньше не слышал. И если станут расспрашивать и вызнавать, мало ли что отыщется? Конечно, Росомаха мог пойти в вольный хирд и честно трудиться. Но он не захотел. Он решил найти слабенький хирд, убить там хёвдинга, забрать добычу, корабль, набрать людей и отправиться в иные земли, чтобы грабить там.

Росомаха долго искал подходящий хирд. Всё ему было не так. То корабль мал, то хёвдинг слишком силен или знаменит, то хирд бедноват, даже оружие не по силе подобрано, а первое попавшееся. А годные хирды сами отказывались от четверых сильных воинов, их хёвдинги справедливо опасались брать неизвестного хельта.

Серебро, вырученное с продажи награбленного у Альдоги, утекало быстрее, чем хотелось бы. Пес предлагал бросить разбой, пойти в Бриттланд и там осесть на земле. Росомаха уже почти согласился с ним, но тут в Мессенбю пришли мы. Все такие нарядные, в серебре, с рассказами о богатствах, привезенных с Бриттланда, и о драуграх. И хоть дар подсказывал Росомахе, что Альрик сильнее его, но в то же время разница между ними была невелика. Был какой-то тайный изъян в этом светлоголовом хёвдинге.

И впервые удача улыбнулась четверке приятелей. Их сразу взяли в этот хирд, почти без вопросов об их прошлом. Под хельтовым медом Альрик явно был слабее Росомахи, а остальные хирдманы были всего лишь хускарлами. И самое главное: хирд набрал много новых воинов! А значит, их можно переманить на свою сторону и захватить корабль, не особо рискуя своими шкурами.

Перво-наперво Росомаха решил узнать, куда ульверы спрятали привезенные богатства. На корабле их уже не было, но по некоторым оговоркам он понял, что хирдманы не успели всё распродать и потратить. Потому он подговорил хирдмана с удивительным слухом последить за Альриком и еще одним мальчишкой, который почему-то вёл себя слишком смело и заносчиво и даже препирался с хёвдингом. Но Уши вызнал мало, лишь подтвердил мысли Росомахи, что с хёвдингом что-то не то. А потом и вовсе пропал. Неужто ульверы поймали его? Что Уши им наболтал? Росомаха затаился, больше не спаивал Альрика и решил вести себя примерно, особенно после того, как ульверы ушли на несколько дней и вернулись обратно с новыми рунами. Даже Альрик стал двенадцатирунным. Пес снова заговорил о том, что пора бросать старое ремесло и либо стать обычными хирдманами, либо заняться чем-то иным.

— Лишь раз Росомаха дал себе волю, — прохрипел Гвоздь, — когда выкинул одного надоедливого мальчишку за борт. Но малец не наябедничал. Побоялся, что иначе как-то утром не проснется.

А потом на «Соколе» объявился конунгов сын с великорунной нянькой, Стигом Мокрые Штаны. И Росомахе волей-неволей пришлось отложить свои планы. Пока ходили туда-сюда по всем Северным островам, уже не только Пес, но и Гвоздь с Крюком втянулись в жизнь обычных хирдманов. Ну, а что? Кормят-поят, работенку подкидывают несложную, серебра хоть и немного, но всё же перепадает, хёвдинг толковый, попусту не бранится и не бьет никого, слова говорит разумные, хирд относится уважительно, ведь они и впрямь неплохие мореходы. Так и чего лишний раз за бедой тянутся? От добра добра не ищут! Да еще разговоры про непонятный Скириров дар, который настолько хорош, что конунг готов наизнанку вывернуться, чтоб заполучить человека с таким даром.

Но потом были земли ярла Гейра. И смерть Бешеного Пса, самого разумного в шайке Росомахи, того, кто всё время ратовал за мирную жизнь. Пока мы с Альриком бегали по тингам, слушали рассуждения насчет Бездны и сарапов и гоняли солнечных жрецов, Росомаха вовсе утратил всякое здравомыслие. Он почему-то вбил себе в голову, что это ульверы виноваты в гибели Пса, а потому должны поплатиться.

— Он твердил, что мы должны забрать все богатства у хирда, — говорил Гвоздь. — Иначе Пес погиб зазря. Что надо убить Альрика, которого впору звать не Беззащитным, а бесхребетным, раз он так просто отдал хирд мальчишке. И наглеца Кая тоже, чтоб не зазнавался. Подумаешь, Скириров дар! Что толку, если сам слаб и глуп.

Тогда-то Росомаха и запрятал на «Соколе» пару бочонков с хельтовым медом, да не с простым, а особым, крепче и ядренее прежнего.

— А чего же ядом не отравил? Так же надежнее было бы? — спросил я.

— Он хотел. Да мы в ядах не очень понимаем, а брать у кого-то Росомаха поостерегся. И мы с Крюком не хотели так. Бесчестное это дело — травить врага.

Простодушный коротко хохотнул. Я глянул на него. Было б у Простодушного чуть поменьше разумности да побольше горячности, так он бы растерзал бы Гвоздя голыми руками. Впрочем, Херлиф мог это сделать и раньше, еще на том острове, но нарочно оставил в живых и Беспалого, и Гвоздя. Чтоб вызнать правду да наказать предателей покрепче. Как по мне, столь расчетливый нрав даже мешал Херлифу. Если бы он вел себя увереннее, яростнее, живее, так за ним бы пошли многие. А так Простодушный кажется слишком скромным и равнодушным, что ли.

Но, несмотря на гнев, Росомаха выжидал удачный момент. Пока мы ходили по деревням ульверов, то ночевали в этих самых деревнях, угощались дареными напитками, и шанса так и не предоставилось. И вот в Хандельсби он слышит, что хирд пойдет в Альфарики, да еще и с тамошним купцом.

— Мы с Крюком говорили, что надо уходить, бросить Альрика и перейти под другую руку. Нынче время темное, всем нужны добрые воины. Скажем, что ушли из вольников, потому что не хотели оставлять родную землю, пока та в опасности. Мы говорили ему. Но он намертво уперся. Кричал, что не спустит гибель Пса с рук.

— А почему сами не ушли? — спросил Рысь.

— Он бы нас убил. Он так и говорил. Говорил, что мы теперь до смерти повязаны. Был бы жив Пес, может, всё иначе бы сложилось. Только Пес мог его утихомирить.

Не будучи дураком, Росомаха прекрасно понял, что мы загрузили на «Сокола» немалое богатство, и решил, что больше ждать нечего. В Альфарики он плыть не хотел, ведь немало купцов прошло через его руки, немало он поизмывался над их людьми. Вот так вернется в тот же Раудборг, какой-нибудь мелкий карл, которого толком и не заметишь, узнает его, доложит городским хирдманам, и всё. Скоро будешь болтаться на суку, хельт ты там или не хельт.

— А куда награбленное бы дели?

— Были у Росомахи знакомцы. На Альдоге мы ведь тоже не столько серебро, сколько товары брали: пушнину, воск, меда, добрую сталь. Отдавали хоть и в два-три раза ниже обычной цены, зато тихо. Мы ведь не серебром, а кровью за этот товар платили. А кровь нынче дешева.

Чем больше говорил Гвоздь, тем спокойнее и рассудительнее он становился. Будто с каждым словом он снимал с себя тяжкий груз. Руки его уже не тряслись, взгляд из затравленного стал отрешенным, равнодушным. Он готовился к смерти, а подле нее страху места нет.

— И каков был план?

— Напоить всех, выждать, пока уснут. Перво-наперво убить Альрика, Кая и бриттландского парня. У них самые высокие руны. Бриттландца поручили Беспалому. Так он должен был доказать, что достоин войти в долю. Альрика хотел убить сам Росомаха, а Безумца Крюк. Я прикрывал бы их стрелами. В броне ведь спать не ложатся, так что мы могли б справиться.

— Как Беспалого уговорили?

— Это всё Росомаха. Он с первого дня прощупывал всех принятых вместе с нами. Со старыми хирдманами говорить толку нет, мало ли, как давно они с Альриком. Да и любой видел, что ульверы под Скирировым даром Кая никогда против своих не пойдут. Крюк должен был убить Кая до того, как его дар пробудится. Росомаха видел, что мальчишка пока не научился с ним управляться, обычно либо стена щитов нужна, либо чтоб хирдманы рядом бились. Кто ж знал, что он под Бездновым пойлом сумеет пробудить дар?

— Про Беспалого…

— Что про него говорить? Гнилой человек. Стоило шепнуть ему про богатства, как он вмиг согласился. А вот остальные покрепче оказались. Синезуб даже не понял, о чем с ним Росомаха толковал. Отчаянный вовсе не жаден, да и больно ему в хирде нравилось. Свистун как руну получил, так больше ни о чем и не мечтал. Слухача вон уговорили, да пропал он. А, еще были братья Старший и Младший. Вот они смекнули, что к чему, лезть в драку не стали, но из хирда ушли. Не захотели оставаться там, где хирдман под хёвдинга роет.

Я устало откинулся на спину. Нога снова разнылась, под повязками жестоко чесалось, но чтобы дотянуться до того места, нужно было напрячься и сесть, а садиться нельзя. Потому я скреб ногтями по лавке, чтобы хоть как-то отвлечься от ноги.

Самое главное мы узнали: за Росомахой никого нет. Он всего лишь разбойник, чудом добравшийся до десятой руны.

Решение насчет Гвоздя вынесли быстро: смерть. Но смерть не поганая, а от меча. Гвоздь никого так и не убил, неплохо выдержал пытки, преодолел страх и заслужил наше уважение. Осталось решить, кто именно его убьет, ведь казнь — это не только возмездие, но еще и благодать.

Я бы с удовольствием получил десятую руну, залечил вмиг все раны, сожрал твариное сердце и стал бы хельтом, да только от убийства девятирунного мне ничего не перепадет. Альрику расти в рунах нельзя, пока мы не изгоним Бездну внутри него. После недолгих раздумий мы отдали Гвоздя Эгилю. Тот до сих пор был на седьмой руне, и до новой ему оставалось совсем немного.

Следующим на тинг привели Беспалого. Он выглядел получше Гвоздя, по крайней мере, пришел на своих ногах. А что руки сломаны, так сам виноват: в Сторбаше восьмирунного мало кто сможет удержать в цепях, раз я и Альрик ранены. Ну заодно выбили несколько зубов, сломали нос, но это для хускарла ерунда. Слушать историю его жизни никто не захотел, всё и так было понятно: позарился на чужое добро, убил своего же хирдмана. Смерть Ледмара хирд прощать не собирался.

— Я ошибся, — угрюмо сказал Беспалый, не особо рассчитывая на пощаду. — Я всю жизнь искал свое место. Хотел служить Мамиру, но тот отказался. Хотел стать добрым хирдманом, да тоже не вышло. Если бы Каев дар проснулся чуть раньше… Это и было то самое, что я искал. Теперь уж поздно. Но если Кай еще раз поверит мне, я больше никогда не предам. Стану самым верным псом. Не нужно мне ни серебро, ни рун, ни славы. Просто быть в стае! И мой дар, он ведь не плох. Чуять нацеленный на тебя удар! Я выплачу виру за Ледмара хоть своей кровью, хоть серебром, хоть службой.

Альрик будто бы и не слышал его слов. Повернулся к Простодушному и спросил:

— Как ты скажешь, так и будет.

Херлиф встал, прошелся перед Беспалым туда, потом обратно.

— Эмануэль не зря поведал нам сказ о боге-предателе Хагриме. Пусть мы и не боги, тем больше мы должны следовать по их стопам. Надо сделать с ним то же, что сделали с нами предатели.

Поначалу Беспалый даже не понял, о чем говорит Простодушный, лишь когда ульвер взял в руки нож и пару стрел, задергался, но в руках Сварта особо не попляшешь.

Херлиф не торопился. Он подошел к Беспалому, с легкой улыбкой заглянул к нему в глаза, сорвал с него рубаху и медленно вдавил наконечник стрелы между ребрами. Примерно туда ранили Альрика. Вторую стрелу Простодушный воткнул в бок. Как у Вепря. Потом взял горящее полено из полыхающего очага, небрежно помахал им перед лицом Беспалого.

Вот же! Я снова вспомнил, какой дар у Беспалого. Он предчувствует удары, нацеленные на него. И сейчас он каждое ранение переживает дважды: сначала через дар, а уже потом через шкуру. Ручищи Сварта вздулись, удерживая вырывающегося предателя, но Херлиф все равно не спешил. Он медленно прижал полено к торсу Беспалого, слушая его вопли и потрескивание сгорающей плоти. Несколько небрежных взмахов ножом, но даже мне с лавки было хорошо видно, что Херлиф бережет Беспалого, наносит тому неглубокие раны, едва ли опаснее царапин. Напоследок Простодушный сломал предателю ногу, но опять же мясо не рвал, осколки костей не прорвались наружу.

Впрочем, это лишь начало.

Беспалый почувствовал, что больше его пытать не будут, бессильно обмяк в лапищах Сварта и едва понятно бормотал благодарности, клялся всеми богами, что не обманет больше доверия, не предаст и сдохнет за Снежных волков. Он еще не понял, что смерть гораздо ближе к нему, чем он надеялся, и гораздо дальше, чем ему бы хотелось.

На площади перед тингхусом Эгиль отрубил Гвоздю голову мечом и стал восьмирунным. Беспалый снова напрягся, хотя со сломанной ногой и руками он бы ничего не смог сделать.

Все, кто слышал слова Эмануэля, поняли, чем окончится путь Беспалого, а вот сам Беспалый пока не догадывался. Он сообразил позже, когда ему запеленали в тугие веревки, перетянули раны, чтобы он не истек кровью слишком быстро, а потом потащили за пределы Сторбаша. Но дергаться было уже поздно. Там, у подножия холма, выкопали яму, уложили в нее живого Беспалого, накрыли тряпкой, чтоб тот не задохнулся сразу, сверху поместили труп Гвоздя, осторожно обложили их крупными камнями и лишь потом засыпали землей. Но не слишком много, едва ли с локоть. Не нужно, чтобы Беспалый умер слишком быстро или задохнулся. Мы даже могли слышать его голос, доносящийся из-под земли. У изголовья двойной могилы поставили большой камень, на котором Эмануэль пообещал высечь закрывающие руны, чтоб мертвецы не смогли подняться. Через несколько дней, когда от Беспалого уже не будет нести рунной силой, камень уронят на могилу рунами вниз.

Беспалый, конечно, не Хагрим, и такой силой не обладает, но кто знает, на что способен восьмирунный воин перед лицом позорной смерти? Потому Херлиф уселся возле камня и поклялся, что не сойдет с места, пока не убедится в гибели Беспалого.

Так и закончился тинг.

Но вечером в дом Эрлинга пришли те хирдманы, что еще не заслужили полного доверия: Слепой, Коршун, Синезуб, Лундвар и Свистун.

Первым заговорил Коршун:

— Мы тут подумали… Лишь одни боги знают, как сложится наш путь. Всё может перемениться в этом мире. Когда-нибудь ты бросишь ремесло хирдмана и вернешься домой навсегда, к жене и сыну. Возможно, это случится уже этой зимой, едва затянутся твои раны. Но пока ты остаешься хирдманом, мы будем рядом.

Я невольно рассмеялся.

— Ты словно дружинник, что решил принести клятву верности ярлу. Я же не ярл, а ты вольный хирдман. Когда захочешь уйти, просто скажи.

Коршун покачал головой.

— Не о том речь. Я плохо помню, что было на том острове, Бездново пойло изрядно затуманило мою голову. Но впервые за всю жизнь я, сын рабыни, наполовину норд, наполовину сарап, вдруг понял, что нашел свое место. И рядом со мной не случайные люди, а братья.

Слепой перебил:

— Я был в разных хирдах. Некоторые едва ли отличались от разбойной шайки. Но тут всё иначе.

— Недаром такой дар зовется Скирировым, — добавил Свистун.

— Я стал намного сильнее, даже не пролив крови! — восторженно заявил Отчаянный.

Квигульв оскалил синие зубы в жутковатой улыбке:

— Кай, поскорее залечивай раны. Я хочу снова сразиться с тобой.

И хоть я не понял, как именно хочет сражаться Синезуб: рядом со мной или прямо со мной, но кивнул.