Сага о двух хевдингах

Глава 8

Когда все поели, я отправил Трудюра и Свистуна к Игулю, пусть приглядят за ушлым торговцем да возьмут с него остаток платы. Заодно уберу шурина подальше от хозяйских дочек, а умудренный зимами и опытом Свистун удержит его от дури молодецкой. Часть ульверов оставил дома, чтоб обустроили наш угол, подобрали место под груз и придумали, как его запереть понадежнее. Сам же отправился на пристань, захватив Эгиля и Синезуба на смену стражам на «Соколе», Тулле и Вепрь напросились пойти вместе с нами. Вепрь беспокоился об Альрике, да и помощь Тулле в грядущем разговоре была не лишней.

Дом валландского бога стоял неподалеку, всего через два двора от нашего. И при свете солнца он выделялся даже среди двухярусных домов живичей. Высокий, узкий, наверху тоненькая башенка, из которой торчит палка, а на палке… Мне поначалу показалось, будто там просто круг, как у сарапов, но приглядевшись, я разглядел тоненькие дуги сверху и снизу круга. Глаз. Знак валландского бога — обычный глаз? Нет, не обычный. Стоило только приблизится к темплю, как у меня по спине пробежал холодок. Глаз смотрел прямо на нас, и хоть я не видел лица их бога, но ощущал его недовольство. Он будто сердился и вопрошал о чем-то.

Синезуб схватился за топорик, висящий на его шее, Эгиль поежился, но сделал вид, что ничего не заметил. А Тулле рассмеялся.

— Хитры валланды, — пояснил он. — Глянь, они пробили в круге дырку так, чтоб солнечные лучи проходили через нее. От того и чудится чужой взгляд. Но бога я их не слышу, нет его на Раудборгской земле.

— А ты видишь нити богов? — спросил я.

— Даже истинным жрецам Мамира неведомы тропы богов. Как ни был бы силен Ворон, он не видит грядущего богов. Как ни искусен Эмануэль, он не слышит поступь богов в прошедшем. И я тоже не могу видеть их думы и чаяния. Мы слишком слабы.

— Тогда набирай скорее руны, — проворчал я. — Чего ж на друлингах не поднялся?

— Вот станешь хельтом, тогда я постараюсь, — улыбнулся друг. — Весь хирд тебя ждет.

Я нахмурился, глянул на Эгиля и Вепря, но те отмахнулись, мол, никто меня не ждет, все хотят шагнуть выше.

Пристань снова кипела жизнью. Крики, споры, смех, ругань слышались со всех сторон, смешиваясь со скрипом дерева, плеском воды и птичьими пронзительными голосами. С толстопузого корабля стаскивали крупного медведя, удерживая за цепи с разных сторон. Медведь рычал, мотал лобастой головой, упирался и не хотел ступать на узкие сходни. Видно было, что зверь не дикий, просто испугался плавания, шума и непонятных запахов. Были бы на том корабле хотя бы хускарлы, вмиг бы сладили, а силы двух и трехрунных не хватало.

Синезуб хохотал, глядя на жалкие потуги живичей стащить зверя на землю, Эгиль давай кричать, он подбадривал и людей, и медведя сразу.

— Тащи-тащи его! Еще чуток, и он шагнет! Рыбу ему дайте! Соленую! Тогда он сам в реку прыгнет. А ты не сдавайся! Дерни посильнее, чтоб они полетели в разные стороны.

Да и вокруг нас столпились ротозеи, которым лишь бы потешиться! Тоже кричали что-то, сильнее пугая зверя. Я бы прошел мимо, да только «Сокол» стоял как раз за ними. Городские дружинники не спешили на подмогу, смеялись вместе с другими.

Я уже хотел подойти к тем корабельщикам и стащить упрямца, как вдруг с нашего корабля метнулась тень. Миг, медведь жалобно рыкнул и повалился замертво. Перед ним стоял Альрик с окровавленной по локоть рукой. Он посмотрел на густые капли, стекающие с пальцев, и слизнул кровь. Короткая тишина прервалась тоненьким женским визгом, и крики нахлынули с новой силой. Те, кто держал медведя, растерянно переводили взгляд с мертвого зверя на живого.

Сквозь толпу прорвался живич в пестрой рубахе, сшитой из лоскутов, добежал до медведя и едва не разрыдался. Схватил Альрика за грудки и что-то заорал на живом.

Я толкнулся вперед, оторвал руки пестрого живича и оттеснил назад так, чтоб встать между Альриком и ним. Тулле скользнул за мной, обхватил голову Беззащитного ладонями и забормотал. А тут уже и дружинники подоспели. С «Сокола» подошел Простодушный, а Вепрь с Эгилем перегородили дорогу зевакам, чтоб не вмешивались. Даже несколько всадников, что проезжали мимо, остановили коней. Видать, им тоже любопытно было глянуть, что тут творится.

Живич рвал рубаху на груди, жалостно восклицал что-то, обращаясь не к нам, а к глазеющей толпе. Главный дружинник тоже напирал, спрашивал меня и парней, но я не понимал ни слова

— Молчать! — заревел я, едва не сорвав глотку. — Кто знает нашу речь, помогите растолковать! Отблагодарю!

Тут же несколько человек замахало руками. Вепрь выбрал одного и пропустил к нам. Живич все еще жаловался и бранился, но я не собирался слушать его вопли.

— Скажи ему, что за медведя заплачу. Полмарки серебра!

У толмача, детины с тремя серебряными браслетами, загорелись глаза, и он, с трудом угомонив хозяина убитого зверя, сказал ему нашу цену. Но живич разозлился пуще прежнего, вцепился в мою рубаху и, потрясая тщедушным кулаком, завопил еще громче. А сам едва до третьей руны добрался. Я перехватил его запястье, сдавил до хруста и тихо сказал толмачу:

— Либо он выслушает меня, либо я ему руку сломаю.

Толмач пересказал, и живич наконец пришел в чувство, увидел мои руны и испуганно отошел в сторону, впрочем, не переставая стенать.

— Что, мало ему?

— Говорит, что это не просто медведь, а чуть ли не сын его родной, с рождения его растил, кормил, учил, последний кусок хлеба отдавал, — зачастил толмач, стараясь угнаться за пестрым живичем.

— Почем тут рабы? — спросил я, а сам оглянулся на Альрика.

Тулле медленно убрал руки, Беззащитный растерянно посмотрел на трясущуюся окровавленную ладонь, поднял голову, и я увидел его перепуганный взгляд. Кивнул ему на мертвого медведя, Альрик заметно выдохнул.

— Три-четыре гривны за обычного, а за обученного и десять гривен можно отдать.

— А гривна в пересчете на марки?

— Да вровень они. Что гривна серебра, что марка.

Четыре марки серебра за раба! Вот где рабов сбывать надо.

Я скрипнул зубами. Мы всего за поход в Альфарики получили пять марок. И хотя ульверы пока не бедствовали, платить столько за какого-то медведя не хотелось.

— Одна марка, и я ему притащу другого зверя.

— Говорит, что пять лет учил этого медведя. Он умел и кланяться, и палку таскать, и кувыркаться. Веселил народ и приносил немало. А нового медведя пока еще обучишь… Как жить до той поры?

— Скажи, дам ему полторы марки и раба. Пусть он шкуру с медведя снимет и на раба натянет. И учить никого не придется, и веселить людей будет.

— Говорит, что приплыл сюда на свадьбу. Говорит, что именно медведь живой нужен был. Без медведя никто обещанной платы ему не даст, а обещали четверть марки за день. А ведь люди добрые еще и сверху бы накидали монет. Так что требует виру за медведя в семь марок, раз он обученный, и еще три марки сверху — за ту плату, что он не получит на свадьбе.

— Десять марок? — прорычал я. — Да лучше я его убью и заплачу виру за смерть, чем столько за жалкого медведя отдам. Нам за тварь столько не платят!

Толмач сразу не стал пересказывать мои слова, а тихо шепнул:

— Если здесь миром не уладите, придется малое вече созывать, а там поверх виры еще и в казну придется уплатить столько же. А видаков вон сколько! Любой скажет, что твой человек виноват. Ладно бы мишка его хоть царапнул как-то!

— А кто он таков? Чей человек?

— Ничей. Это что-то вроде ваших скальдов, только они не слагают висы, а веселят народ на пирах шутками, плясками, играми. Божьи люди!

— Почему божьи?

— Обидеть их все равно что богов обидеть. За ними сама Масторава приглядывает и порой свои думы через них передает. Они и обряды всякие знают, и сказания…

Значит, легко откупиться не выйдет. Да и гневать живичских богов не хотелось, здесь их дом, их сила. Вдруг осерчают здешние боги и пошлют на нас напасти? Или уже послали. С чего-то ведь Альрику стало хуже, стоило нам только уйти с родных морей? Да и в Бриттланде нелегко пришлось. Надо будет поговорить с Тулле.

— Я готов отдать пять марок. Если сторгуешься с ним за меньшее, излишек себе оставишь, — сказал я толмачу. И тут же добавил: — Но коли услышу, что обманул меня или в сговоре с этим, отыщу и сдеру с тебя шкуру.

Толмач явно обрадовался, но попросил, чтоб я не уходил. А потом два живича начали торговаться друг с другом, и никто не хотел уступать. Толмач время от времени обращался ко мне: то ему надо было, чтоб я покричал гневно, то, чтобы люди мои стали рядом и силой пыхнули, чтоб я ногой топнул, богами пригрозил, за оружие схватился. И я старательно выполнял его просьбы, с каждым разом всё больше гневаясь. Такой переполох из-за дохлого медведя!

Наконец мы договорились. Я передал пестрому живичу четыре с половиной марки, ради чего кто-то из толпы передал небольшие весы, а потом незаметно сунул полмарки толмачу. Дружинники, увидав, что дело разрешилось миром, ушли, да и толпа понемногу рассеялась. Но не успел я подойти к Альрику и узнать, что же с ним случилось, как два всадника, что сидели на лошадях позади толпы все это время, спешились и подошли ко нам.

— Вы что ль снежные волки? — грубовато спросил младший.

Я пока не отошел от громадных растрат, злился на Альрика и на жадного живичского скальда, жаждал вытряхнуть из хёвдинга, что на него вдруг нашло, ведь прежде я не примечал в нем ненависти к медведям, и наглые живичи в красных сапогах сейчас были совсем не ко времени.

— Херлиф, поговори с ними! — бросил я, а сам подошел к Тулле и Беззащитному.

Глаза у Альрика выглядели обычно, но вот всё остальное…

— Приступ у него был, — тихо сказал Тулле. — Тварь снова рвется наружу.

— Почему? Ведь он рун не поднимал, друлингов не бил.

Кровь на руке Альрика постепенно сохла и осыпа́лась мелкими хлопьями, а сам он нервно подергивал ноздрями.

— От медведя тянуло страхом, — еле слышно сказал Беззащитный.

Ну точно же, из-за нападения Росомахи узор Живодера был нарушен. За долгую зиму я запамятовал об этом. Но ведь Эмануэль дал какую-то защиту? Бусы вроде…

— Кай, — окликнул меня Простодушный. — Без тебя тут никак.

Я уж и забыл про красносапоговых всадников.

— Что там? Чего надобно? У них тоже медведя убили?

Младший хотел было сказать что-то, но старший его остановил.

— Хотевит Жирный зовет Снежных Волков к себе в терем, хочет услышать вести из Северных морей.

Надо же. Я только нынче утром услыхал его имя, а он уже успел и прознать о нас, и в гости позвать. До чего же шустрый купец! Может, он для того и зовет, чтоб отправить корабли с нужным товаром? Но мне сейчас не до него и не до кораблей. Мне бы с ульверами разобраться, свой груз распродать да обратно уйти. Пусть Эмануэль еще какие-нибудь бусы на Альрика повесит!

— Недосуг мне. Сами видите, стоит отвернуться, как мертвые медведи отовсюду валятся.

— Не стоит отказываться от приглашения Хотевита, — посоветовал старший. — Его род на вече не последний вес имеет.

— Мы в Северных морях тоже не последний хирд, — уперся я рогом.

После того, как я проспорил тому низкорунному и отдал целых пять марок серебра, мне хотелось хоть где-то победить. Да пусть бы и этих красносапогих переговорить!

— Но сейчас-то вы не в Северных морях, а на наших реках, — спокойно заметил всадник. — Здесь вас не знают. Кто знает, что вы привезли в Велигород? Может, кликнуть дружину? Пусть проверят, что у вас на корабле. Только непонятно, как долго проверять придется: седмицу или месяц.

Я шагнул к нему вплотную, задрал голову и прошипел:

— Ты что же это, угрожаешь? Мне? Вольному хирдману? На корабль мой позарился? Хороши же живичские законы! А если я всех нордов в Раудборге на помощь кликну? Где тут ваш вече? Хочу уже поглядеть на живичский суд. А то, что это за поход такой, в котором у нас корабль цел остался?

В конце я уже не шипел, а рычал.

— Никто на твой корабль не зарится. Просто сходи в гости к Хотевиту, выпей его мед, отведай хлеб. Ни в чем урона твоей чести не будет. Не каждому иноземцу дозволяют на Вечевую сторону ступить.

— Сходил бы ты, Кай! — послышался голос Альрика. — Заодно получишь тот знак, что позволяет торговать, письмо от вингсвейтар покажешь.

Я скрежетнул зубами. Прав Альрик. Я бы и сам так решил, коли б не отдал пять марок на пустом месте.

— Простодушный, Рысь, со мной пойдете. Эгиль, сбегай, приведи Держко, без своего толмача тут, видимо, никак не обойтись. А вы обождите пока.

— Нам говорили, что хёвдинг ульверов — некий Беззащитный, светлоголовый и шустрый. Про мелкого и темноволосого не упоминали, — подал голос младший из всадников.

— Альрик, пойдешь с нами? — спросил я.

— Нет. Я лучше на корабле останусь, подальше от людей.

Тогда я повернулся к всадникам и сказал:

— Нынче я хёвдинг. Коли вам такой не годится, так на том и распрощаемся.

— Нет, сказано позвать Снежных волков, а уж кто хёвдинг — не так важно, — кивнул старший.

С пустыми руками в гости идти нельзя, так что Рысь взял узорчатые прозрачные чашки, несколько серебряных украшений для невесты Хотевита и других женщин, если вдруг встретятся. Я бы подарил что-то из оружия, но зачем купцу добрый меч? Ему бы весы лучше или кошель побольше.

Я перебирал товары, а у самого в голове только и были думы о пяти марках. И об Альрике. А если на пристани баба какая перепугается, он ее тоже рукой проткнет? За вольную бабу, поди, еще больше, чем за медведя, спросят. Марок двадцать. Да и за рабыню тоже немало возьмут. Эдак мы разоримся, не успев получить и крохи серебра за свой товар.

Альрик сидел на корме, опустив голову. Вепрь стоял рядом и что-то тихо ему говорил. Я подошел к ним.

— Надо мне подальше от людей уйти, — сказал Беззащитный, глядя в пол. — Вдруг снова сорвусь?

— Пойдем в дом к остальным, — отвечал Вепрь. — Там за тобой приглядят. Там спокойно, поселим тебя отдельно от хозяев.

— А если я скотину или домочадцев порву? Такой позор — обидеть хозяина, что принял в свой дом.

Я оборвал их причитания.

— Вернусь от Хотевита, сходим к живичским жрецам. Может, у них есть способ тебя излечить? — Я вспомнил слова Тулле про валландского бога и добавил: — Вдруг бусы Эмануэля перестали помогать, потому что тут наши боги слабее? Тогда живичские боги подскажут, что делать.

— Убить меня надо.

— Убьем. Я сам и убью, — заверил я Альрика. — Стану хельтом и встану на твое место. Но не сейчас, а когда тварь верх над тобой возьмет.

Беззащитный поднял голову и усмехнулся:

— А силенок-то хватит? Ты пока меня ни разу не одолел. Сладишь, только если я сам голову под меч подставлю.

И тут же резко заговорил о другом.

— Ты купцу тому расскажи про друлингов и про скарб, что забрал у них. Не приведи Фомрир, кто из купцов узнает товар и обвинит ульверов в ограблении своего корабля! А такое может случиться, ведь с друлингов спросить не выйдет, а мы — вот они, прямо у них под боком. Еще вот о чем подумай: кто рассказал Хотевиту про наш хирд? Не из-за вингсвейтар он нас позвал, ведь вингсвейтары думают, что ты хёвдинг. Значит, это кто-то из старых знакомых, что не ведает о переменах в хирде. Добро, если друг, а если враг? Враг в приятелях у Хотевита, чей род не последний вес в городе имеет! Как бы не пришлось уносить ноги.

— Может, тогда подарки ему не из друлингового скарба выбирать, а из другого?

— Тут не угадаешь. Лучше возьми отовсюду понемногу. Дари, лишь когда поймешь, кто ему про наш хирд поведал. Если друг, тогда лучше из друлингового, заодно расскажешь, как мы гнездо разбойничье почистили. А если враг, то лучше из другого, чтоб живичи обвинить не могли.

— Да как же понять, кто ему набрехал про ульверов? Давай вместе пойдем!

— Чтоб наверняка с живичами рассориться? Нет уж. Теперь сам справляйся. Херлиф и Леофсун помогут.

Наконец вернулся Эгиль с рабом Держко, и мы двинулись в гости к Хотевиту. Хотя я все же чуть не отказался от предложенной чести, как увидел, что всадники вскочили на коней и хотели было тронуться в путь. Это что же, я, как последний раб, должен бежать за лошадьми? Да ни в жизни. И так согласился пойти к какому-то купцу без толкового наряда, без сапогов, в конце концов! Еще ниже опускаться я не хотел.

Живичи пошли нам навстречу. Младший съездил куда-то и быстро вернулся с тремя оседланными лошадьми: для меня, Простодушного и Рыси, а Держко как раз положено бежать за конными. Хотя я давно уже не ездил на четвероногой лошади, больше привык к морскому скакуну, но навыки не растерял: легко взлетел в седло, стиснул бока ногами, опасаясь передавить, взял в руки узду. Херлиф тоже не растерялся, а вот Рысь, вскарабкавшись на свою кобылу, сидел в седле весьма неуверенно. Его ноги болтались тряпками, узду он тянул и держался так крепко, что пальцы побелели. Он так давно в хирде, что никто уж не вспоминал о его прошлом, а ведь он был рабом. Его не учили ездить верхом. Херлиф подъехал к Рыси, коротко объяснил, что нужно делать. Леофсун выпрямился, напряг ноги, сжимая бока лошади, высвободил узду, придерживая ее двумя пальцами, но стоило нам только тронуться, как вокруг раздались смешки: бритт трюхал на спине, как мешок с тряпьем.

Так мы и поехали через мост на Вечевую сторону.

С «Сокола» мост казался надежным и прочным, ведь я своими глазами видел толстенные деревянные опоры, а вот сверху мне все время чудилось, что еще немного, и мост проломится под тяжестью всадников, телег, спешащих людей. Утешало спокойствие прохожих, видать, они не раз ходили туда-сюда и остались целы.

Потом крепкие распахнутые ворота, где наши провожатые показали стражникам знак, начертанный на куске кожи. Наверное, тоже какие-то слова, которые можно передавать не ртом, а рисунками. Затем узкий проход в семь шагов, и мы выехали на широкую дорогу.

Я старался выглядеть спокойно и уверенно, хотя сама дорога была чистой и сложенной из дерева, а вдоль нее высились громадные дома в два или даже три яруса, большинство деревянные, но я видел и каменные хоромы с красной дранкой поверху. Оконца маленькие, зато с резными коньками на крыше, с витыми узорчатыми столбами на крыльце. Люди тут все ходили в красивых сапогах, даже безрунные попадались не босые, а в обувке. Рубахи и платья у всех были не просто крашеные, а с узорами выбитыми, не вышитыми. Шапки с мехом у мужиков, яркие платки у баб, у девушек, что ходили простоволосыми, переливчатые бусы.

И снова злоба взяла меня. Почему у живичей земля богаче, чем наша? Почему их города выглядят радостнее наших? Сравнить хотя бы пристань Велигорода и пристань Сторбаша. Почему тут столько кораблей толпится, паруса мелькают по реке, люда видимо-невидимо, а в моем городе всё бедным кажется? Тут ведь даже моря нет, до него вон сколько плыть по двум рекам и озеру. Может, не на Бриттланд нам надо глядеть, а на Альфарики? Может, проще оставить острова напирающим тварям, а самим сесть на корабли и пойти сюда? Или мы не воины? Неужто не сможем одолеть здешних дружинников? К тому же у них ни ярлов, ни конунгов нет.

Сколько я ни глядел, высокорунных воинов не видел, всё больше карлы, изредка попадались шестирунные. Да, на воротах стояли хускарлы, но сколько их всего? Неужто дружины всех ярлов Северных островов не сладят с этими стенами и их защитниками? В один лишь Велигород поместятся жители и Хандельсби, и Сторбаша со всеми деревнями, и еще место останется. А если принести жертвы живичским богам и пообещать, что будем их славить наравне с нашими, так они, поди, не озлятся и не станут мстить. Бриттские же боги не мстили!

Хотя вдруг драугры и сарапы — это и была месть бриттских богов?

Вскоре мы проехали через широкую площадь, посередь которой стоял домишко без стен, так, крыша на четырех столбах. Под крышей висела большая железная пластина с выбитыми значками, а рядом стоял молот, прикованный цепью к одному из столбов.

Младший всадник с гордостью пояснил, что пластина называется «клепало», и что если кто хочет собрать народное вече вне очереди, должен ударить молотом по клепалу. Вся Вечевая сторона услышит звон и соберется на площади вокруг.

— А если кто из озорства ударит? — спросил Простодушный.

— С того виру возьмут большую, за беспокойство.

Потом младший покосился на меня.

— А чего вы про дома богов не спрашиваете? Обычно иноземные гости первым делом про них говорят.

Старший сплюнул и сказал что-то на живом языке. Я придержал коня и приказал запыхавшемуся Держко пересказать последние слова.

— Да он, фух, сказал, мол, учить молодого, фух, надо. Мол, глуп он еще. Вы же норды, а норды не строят дома для богов, фух, как и живичи.

Я вообще не понимал, зачем сарапы строят сольхусы, если любой может поднять голову и увидеть их бога. Зачем нужно запирать богов в домах? Разве боги не вольны ходить по земле и делать, что им угодно? Хочешь отблагодарить Нарла? Брось в морскую воду дар, окропленный своей кровью. Хочешь поблагодарить Фомрира? Убей тварь или врага, назови имя бога, и создатель фьорда порадуется твоей доблести. Хочешь воздать хвалу Скириру? Будь верен своему ярлу, чти законы.

Зато я вспомнил, что хотел спросить у живичей.

— Дома для богов вы не делаете. А жрецы у вас есть?

Живич пожал плечами.

— Нам они не надобны. Всяк может обратиться к богам, а коли не знаешь как, старшие подскажут.

Кто же тогда поможет Альрику? К кому идти?