Сага о двух хевдингах

Глава 17

Мы смотрели друг на друга и молчали.

К поляне понемногу подходили разбежавшиеся ульверы, но не вмешивались. Я слышал, как они негромко перебрасывались словами, спрашивали, кто где, как прошел наш поход, как проглядели подход живичей. Но их разговоры будто бы обтекали нас с Альриком. Никто не задал ни единого вопроса ни о Беззащитном, ни обо мне.

Пока не появилась Дагна.

— Хотевит!

Ее звонкий голос прорезал тишину. Альрик вздрогнул, нож рассек кожу, и теплые капли крови поползли по шее вниз.

— Кай, помочь? — вмешалась она.

— Иди в Бездну, — сквозь зубы проговорил я.

Альрик опустил руку с ножом и помотал головой.

— Ты прав. Незачем перекладывать это на других, — пробормотал он. — Но сам не могу. Она не даёт.

Я сглотнул слюну и ощутил, как сильно пересохло во рту.

— Клянусь… клянусь, это в последний раз. Больше вытаскивать не буду, убью своими руками.

На изможденном сморщившемся от засохшей крови лице Альрика появилась кривая улыбка.

— Ты поклялся!

— Я поклялся.

Беззащитный улыбнулся еще шире.

— Хорошо! Это хорошо!

Только после этого подошел Тулле и сказал:

— Тут неподалеку ручей. Умыться бы, — и увел Беззащитного.

Я же перехватил мелькнувшего Коршуна, велел отыскать и привести сюда всех рунных в пределах его чутья. Всех — и ульверов, и живичей. Никого не убивать, но если кто начнет сопротивляться, ломать руки-ноги безо всякой жалости и волочь силой. Сарап кивнул, позвал с собой Леофсуна, Простодушного и подошедшего Квигульва Синезуба, самых высокорунных и наименее раненых ульверов.

Может, я переусердствовал с даром? Судя по всему, низкорунные живичи полегли все, да и многие высокорунные, которых Альрик не порвал до смерти, тоже не выжили. А мне ульверы нужны здоровыми и с рунами.

Вскоре начали подтаскивать раненых. Дударь приволок изломанного Свистуна и тихонько спросил, не мог бы я собрать стаю, чтоб хоть как-то подлечить ребят. Но я не мог. Боль всё ещё слишком сильно била.

Дагна стояла в стороне и что-то жарко обсуждала с Хотевитом. Жирный то и дело поглядывал на меня, и я видел в его глазах не благодарность, а ненависть, хотя злиться должно мне, а не ему. Всё, что было обещано ему, сделано, а вот он не сдержал ни единого своего слова.

— Кай! — ко мне подбежал Рысь. — Там Живодер… Нас он не слушает, так, может, тебя…

Я кивнул, но перед уходом сказал Дагне:

— Если уйдешь сейчас, предашь и нас. Больше я прощать не намерен.

— Не уйду. Но у меня тоже есть вопросы, — ответила она.

Живодер нашелся в тысяче шагов от поляны. Он ухитрился отыскать троих недобитых живичей, двоих покалечил и привязал к деревьям, а третьего раздел догола и творил с ним что-то непонятное. Полоумный бритт на этот раз не обошелся узорами на коже, а пошел дальше. И глубже. Половина лица живича была ободрана, вырезан глаз, и я увидел его на лопухе в сторонке, там же лежали ухо и часть зубов. Впрочем, Живодер уже закончил с лицом, и я мог полюбоваться на трепещущую розоватую массу, виднеющуюся из-под вывернутых ребер.

Живич, наверное, проклял свои шесть рун. Безрунный бы уже помер от боли, а хускарл может продержаться в таком виде очень долго. Невыносимо долго.

Привязанные живичи застыли от ужаса, понимая, что их ждет впереди. Наивные! Вряд ли Живодер будет повторяться.

— Живодер! Я забираю их! — громко сказал я. — Всех!

Бритт даже не обернулся.

— Рысь, отволоки этих двоих на поляну. Дальше я сам.

Неспешно подошел к Живодеру, еще раз осмотрел его творение. В этом было нечто красивое. Занятно посмотреть, как выглядит человек под кожей. Я и не знал, что ладонь сложена из стольких маленьких косточек. Да я даже не задумывался об этом никогда!

— Живодер! Не убивай его! Мне нужна его жизнь.

Только сейчас бритт вскинул голову и увидел меня. Потом вновь перевел взгляд на свою жертву.

— Нет. Он не выжить.

— А что ты хочешь сделать с ним?

— Потом живот, смотреть внутри, тут тоже глядеть хочу, — он показал на пах живича. — Нога не буду, там всё знаю. Потом резать голова, убирать кость. Не выжить.

— Ты можешь резать мертвых. Их много.

— Нет. Мертвый не живой. Смотри! Оно дышит! Вверх-вниз. Вверх-вниз, — и указал на ту розовую массу. — А еще вот тут, — он указал на красный кусок мяса под ними. — Гнётся туда-сюда. Чтобы не дышать, не нужно бить ребро, можно бить сюда.

Я нащупал у себя это место. Ну, все и так знают: если ударить в поддых, потом трудно дышать.

— На труп не увидеть, — договорил Живодер.

И что ему сказать? Вдруг кому-то из ульверов не хватит именно этой жизни для новой руны? Вдруг кто-то ранен так сильно, что без благодати не выживет?

— Долго он еще проживет?

— Вечер? Ночь? — пожал плечами бритт.

— Давай так. Если понадобится жизнь, я его заберу. И смотри, не убей его до ночи. Ты понял?

— Понял!

Я повторил громче:

— Ты понял, Живодер?

На этот раз он поднял голову и сказал, глядя мне в глаза:

— Стая впереди. Он жив до ночи!

Когда я вернулся на красную поляну, там уже вовсю бранились. Хотевит стоял на коленях возле притащенного живича, вроде бы как раз из Живодерских, а Дагна повторяла его слова на нордском:

— Хотевит хочет выкупить эту жизнь! Это его родич.

Ей противостоял Рысь, нисколько не боясь перечить хельту.

— Не ты его поймала, не тебе и решать. Хёвдинг велел притащить их сюда не ради твоего жениха.

Бездна, у меня аж в груди потеплело. Хёвдинг… Я прежде не слышал, чтоб ульверы называли меня так, хоть в глаза, хоть за глаза.

— Хотевит еще свою жизнь не выкупил! — вмешался я. — И где Велебор? Он же был с тобой, когда на нас напали.

— Выкупить? Почему он должен ее выкупать? Он же не трэль! Его не полонили в бою!

— Потому что вот что случилось! — я широким жестом обвел поляну. — Знаешь, почему хирд сражался без меня? Я ждал Хотевита! Вернее сказать, ждал свое серебро. И где оно? Его нет, зато есть Хотевит и есть его родичи, что напали на моих ульверов! — к концу я уже кричал. — И где, Безднова хмарь, Велебор? Коршун! Найди Велебора! Хоть мертвым, хоть живым.

Я смотрел на Свистуна, голени которого были изломаны в нескольких местах, на Сварта, что морщился, зажимая плохо перевязанную рваную рану вдоль всей руки, на бледного до синевы Отчаянного с жестко сомкнутыми сухими губами, на широкую спину Вепря, что склонился к застрявшей в Альрике стреле. Тулле, смыв кровь, стал выглядеть еще страшнее. Да, большинство его порезов и впрямь были царапинами, только вот сотворили их не нож и не острые когти. Из него будто хотели выдрать мясо, да пальцы соскальзывали и сдирали кожу ногтями. Эгиль — стрела в боку. Офейг и Нотхелм Бритт тоже подстрелены.

— Херлиф, расскажи, как всё было.

Ульверы стояли лагерем точно так же, как было при мне. Когда я созывал стаю, они чувствовали, как я далеко, и прикидывали, где я примерно находился в это время. Вскоре они заметили, что я не отхожу, а напротив приближаюсь к ним и больше не двигаюсь. Через полтора дня ульверы забеспокоились и отправили ко мне Коршуна с Твердятой.

— Коршун — чтобы понять, сколько вокруг тебя людей и какой силы. Твердята — чтоб переговорил с живичами, если тебя поймали, узнал, кто и что будут делать.

— Почему не Велебор?

— Он сказал, что дал слово Хотевиту не спускать с Дагны глаз.

Если бы Коршун остался с хирдманами, то заметил бы приближение живичей заранее. А так ульверы поняли, что на них нападают, лишь когда полетели стрелы.

— Они остановились на грани чутья. Еще пару шагов, и мы бы услышали их руны. Зато из-за деревьев и дальности стрелы летели неточно и всего лишь ранили нескольких ульверов.

Одна стрела вонзилась в Альрика, и он взбесился. Сначала напал на тех, кто был рядом. На своих же хирдманов. Именно он сломал ноги Свистуну и ранил Сварта, когда тот попытался его остановить.

— Я уж подумал, что мы всем хирдом пойдем к Фомриру в гости, да только Альрик остановился, прохрипел: «Бегите!» и сорвался в лес, к живичам. Те даже не успели выстрелить повторно.

Хирдманы побежали в разные стороны, чтобы после расправы над живичами измененный Альрик не сумел их отыскать. Они не хотели биться с ним и, тем более, убивать его. К тому же, он еще не до конца превратился в тварь, раз сумел удержать себя.

— Только Тулле остался рядом с Альриком.

— А Дагна? Велебор?

— Были поодаль, потому он их и не зацепил, а дальше мы разбежались.

Судя по тому, что я видел, живичей было не меньше четырех десятков. Десяток-полтора Альрик порвал сразу, а потом они начали разбегаться. Кого-то он догнал, кто-то успел удрать подальше. Часть благодати Альрик всё же получил, вряд ли Тулле смог перехватить жизни всех живичей, но меньше, чем надо для следующей руны. Потом мы наткнулись на сбежавших парней, и я пробудил дар.

Еще я знал, что на нас напали люди Жирных, но не только они. Может, люди воеводы?

— Дагна, куда делся Велебор? Он уходил с тобой.

Она ответила тут же, видимо, признав за мной право на вопросы:

— Когда мы отошли так далеко, что не слышали больше криков, Велебор сказал, что сходит проверить, чем всё закончилось. И больше не вернулся.

— Почему ульверы не услышали приближение живичей? Чутье-чутьем, но уши у них есть. И как нас выследили? Кто нас предал? Может, Вышата или Стоян? Они так и не вернулись от Жирных. Но я пока не видел их тел.

Дагна помолчала, словно думая, как лучше ответить, вздохнула.

— Ты же понял, что живичи не стремятся стать воинами? Да, многие входят в дружины, сопровождают купеческие корабли, а если вдруг нападут враги, так весь город встанет на защиту. Пусть хельтами становятся лишь воины, но оружие умеют держать все мужчины, а к тридцати годам редко кто остается карлом. Хускарлов тут больше, чем на Северных островах.

— А чтобы стать хускарлом, нужно уметь драться. Я понял.

— Да. Год-два, а то и больше, каждый мужчина либо сражается, либо охотится на тварей. Без этого шестую руну не возьмешь. Но дары живичей редко связаны с войной. Если вдруг сын купца или сапожника получает подобный дар, считается, что боги выбрали для него другую судьбу, и он идет в дружину. Если дара нет, хускарл может стать кем хочет, и так бывает довольно часто. Но случается и так, что живичи получают особенные дары, которые связаны с их ремеслом. И тогда их рода сразу идут в гору.

— Что особенного в кузнеце, который не боится огня? Его мечи острее? Или его кольчуги крепче?

— Это мелкий дар, не значимый. А что, если дар позволяет делать особые предметы? Например, возьмет плотник бревнышко и вытешет из него две фигурки. Одна может выглядеть как угодно, например, деревянной птичкой или свистулькой, а вторая всегда в виде изогнутой палочки. И что, если взять ту палочку в руки, то она всегда будет поворачиваться в сторону первой фигурки? Сколько будет стоить такая парочка? Кто захочет купить неразлучников?

Я призадумался.

— Купцы?

— Да, по паре на каждый корабль. И не только купцы. Богатые родители покупают их для своих детей. Ярлы для своих посланников и самых важных соратников. А такой умелец один на всю Альфарики! Его род уже давно входит в вече Раудборга. Жаль, помрет он скоро, а никто из его детей и внуков не заполучил такой дар.

— И Хотевит подарил тебе такую фигурку, — догадался я.

— Нет, — спокойно ответила Дагна. — Я не хотела, чтобы за мной приглядывали, точно за скотиной или ценным грузом. Такая фигурка была у девки, что послали со мной, но мы же притопили ее вместе со всем скарбом. Оставшееся я тоже перетряхнула, не было там ничего такого.

— Значит, у Велебора… Но он же человек Хотевита! И ты говоришь, что Хотевит ни при чем, — усмехнулся я.

— Я спросила. Он не давал неразлучника ни Велебору, ни другим живичам, что пошли с нами.

— Это лишь слова. А купцы на слова всегда были горазды.

— Клянусь, что…

Я лишь отмахнулся. Что она может сказать? Чем поклясться? Я видел то, что видел, и никакие слова не изменят этого.

— После поговорим.

Коршун отыскал и привел всех ульверов. Живичей же всего нашли семерых, и Велебора среди них не было. Скорее всего, не он один сумел уйти. И теперь проход через Раудборг для нас закрыт полностью. Одно дело, быть пособниками темной мрежницы в поимке неведомой озерной богини, и совсем другое, разорвать горожан на куски при видаках. Какие нынче пойдут слухи об ульверах? Наверное, что мы все вылюди и лишь прикидываемся людьми, нападаем на приличных живичей и жрем младенцев.

Главное, чтобы эти слухи не дошли до других городов Альфарики, иначе нас будут встречать стрелами и провожать копьями.

Дагна вернулась к Хотевиту и зашептала ему что-то на ухо. Жирный так и сидел возле своего родича, успел его напоить и перетянуть раны. Я не знал, что и подумать: с одной стороны, это родич, и желание его спасти вполне разумно, с другой стороны, Хотевит не мог не понимать, что этот самый родич пришел, чтобы убить или поймать Дагну, и неизвестно, какой исход был бы для нее лучше. Или Жирный до сих пор не решил, к кому больше лежит его душа: к роду или к невесте? Тогда хорошо бы ему поторопиться с этим решением.

Солнце скрылось за деревьями. Совсем скоро придет ночь, хватит затягивать с лечением хирдманов, пока Живодер не прикончил того бедолагу.

Вепрь разжег костер и поставил на огонь котелок с водой. Все ульверы были здесь, кроме того же Живодера и Коршуна, который в очередной раз пошел обходить округу.

— Вепрь, у кого самые тяжелые раны? Начнем с них.

— У Альрика, но… Потом Свистун. Безногим он далеко не уйдет.

— Тогда Свистун. Ты первый.

Самый старший из ульверов сидел, привалившись спиной к дереву, и тихонько покачивался. Видимо, так боль терзала его меньше. Я стиснул зубы, потянулся к стае и отпрянул, с трудом вытолкнув воздух из груди.

Простодушный хотел уже подхватить первого живича, как Свистун заговорил.

— Не стоит впустую тратить благодать. Ты же помнишь мое условие?

Вот же Бездна! Я и впрямь запамятовал.

— А что за условие? — спросила Дагна.

— Он получает благодать, только если его оружие первым коснулось врага, — ответил я.

— Не бывает так, чтобы какой-то воин не получал прежде ран. Значит, в его условии есть еще и время. Сколько времени должно пройти с предыдущего удара, чтобы следующий удар боги посчитали первым?

Вот же Бездна! За всеми бабскими выкрутасами я и забыл, какая Дагна умная. Ведь и с благодатью то же самое. Если сильно ранить кого-то, и он умрет не сразу, то благодать за его смерть не получишь. Я, правда, не знал, сколько времени должно пройти после ранения, чтобы боги решили не давать руну.

А Дагна знала.

— Между ударом и смертью должно пройти столько времени, сколько будет гореть вот такое полено, — она выхватила из кучи заготовленных дров полешко толщиной с ногу. — Возможно, и для твоего условия подходит то же. А после битвы прошло уже в два раза больше времени.

Хотевит окликнул ее и требовательно заговорил, Дагна бросила ему одно слово и снова посмотрела на меня.

— Хорошо. Свистун, надеюсь, Фомрир сейчас смотрит на тебя.

Простодушный аккуратно подволок живича к Свистуну, стараясь не сделать ничего, что боги могли бы принять за удар. Живич извивался, посыпал нас бранью, может, проклятьями, даже попытался укусить руку Херлифа, но что он мог сделать, будучи переломанным?

Свистун поднял топор, прикрыл на мгновение глаза, взывая к богу-воину, и ударил. Мы все смотрели на него, затаив дыхание. Рун не прибавилось, но это ничего еще не значило. Я не помнил, сколько благодати Свистун получил после предыдущей руны.

Наконец, он кивнул.

— Наверняка не скажу, но вроде бы Фомрир заметил эту смерть.

Второй живич, и на этот раз Хотевит дернулся, но Дагна остановила его. Только на третьем живиче Свистун полыхнул силой и застонал от боли. Вепрь с Херлифом бросились к нему, схватили за ноги, прижали кости и держали, пока исцеляющая благодать не иссякла. Потом Свистун встал, вряд ли его раны зажили полностью, он сильно кривился при каждом шаге, зато хотя бы мог ходить.

— Вепрь, кто дальше?

— Лундвар потерял много крови.

— Нет, — откликнулся Отчаянный. — Немного жареного мяса и крепкого пива, и всё пройдет. У меня восемь рун. Не стоит тратить столько благодати. Лучше Офейга подлатать, он шестирунный, ему много не надо.

Я глянул на Вепря, и тот согласился.

Офейгу стрела попала в грудь, он хрипел с каждым вдохом, но сам подошел к пленным живичам. Ему хватило всего двоих.

Осталось два живича. Оба знакомы Хотевиту, один и вовсе родич. Среди ульверов все раненые на восьмой руне: Тулле, Эгиль, Сварт, Бритт и Отчаянный. И ни у одного из них не было ничего серьезного. Порезы да стрелы не в самых опасных местах.

Я задумчиво посмотрел на Хотевита. Как бы то ни было, я не оставлю в живых ни одного живича, кроме Жирного.

— Тулле?

Тот помотал головой.

— Эгиль? Сварт? Бритт?

Все отказались.

— Тогда Видарссон и Трудюр. Каждый возьмет по одному. Вы всё еще на седьмой руне, а этого нынче маловато для Снежных волков.

— Позволь, я скажу? — попросила Дагна.

Если бы не подсказка со Свистуном, я бы не дал ей говорить, но Дагна напомнила, что может быть полезной. Так что я согласился.

— Теперь я понимаю, что у тебя за дар. Не до конца, но всё же. Я сама ощутила его на своей шкуре… И поверь, такое забыть сложно. Тебе не нужны жизни этих людей, вряд ли благодать, взятая с них, поднимет руны твоим хирдманам. Так почему бы не принять их в хирд? С даром Скирира ты подчинишь их своей воле, и они будут преданы не хуже ульверов. Вам же отчаянно не хватает людей. «Сокол» спокойно вместит и пять десятков, а вас всего двадцать.

Она совсем не понимала, как действует мой дар. Я не могу никого подчинить или принудить к чему-то. Волк — это не послушная собака. Я всего лишь помогаю им в бою, соединяю в единое целое, но если кто-то захочет уйти, мой дар не удержит его.

Впрочем, откуда ей знать? Дагна ощутила стаю лишь на мгновение, и в это время из нее вытягивались силы для помощи Альрику.

— По твоим словам выходит так, что нам стоит брать всех подряд, не считаясь ни с их умениями, ни с нашим желаниями. А это неверно. Стаю нужно заслужить!

— Стаю, — задумчиво повторила Дагна.

Вот же Бездна! Я проговорился.

— Да и зачем нам сейчас раненые живичи, если мы пойдем на Северные острова? Их даже рабами не продать.

— Северные острова? Ты думаешь вернуться в Северные моря? — удивилась Дагна.

— Конечно. Хотя мы можем по пути заглянуть в Раудборг и сжечь мост, а то и весь город. Как по мне, это будет несложно.

— Но зачем ульверам идти обратно? Ты же не получил, что хотел.

— Так кто тому виной? Ты и твой живич.

Дагна вздохнула, потерла лицо ладонями, оглянулась на Хотевита и лишь потом продолжила:

— Мы возместим твои потери, но для этого нужно в Годрланд. Там Хотевит вернет долг, а если нет, ты волен будешь наказать его и меня, как вздумается. Даже продать в рабство.

Я расхохотался.

— В рабство? Хельта и хускарла? Что за чушь!

— Это не чушь, — настаивала Дагна. — В Годрланде рабом может стать каждый, в том числе и хельт. Там продают и покупают всех. И поверь, серебра, что тебе отсыпят за женщину-хельта, хватит на покупку корабля вместе с парусом. Но ульверам стоит пойти туда не только ради богатств.

Тут из леса вышел Живодер. В одной руке он держал сырые мозги, которые мало чем отличались от свиных, в другой — сердце. Теперь ни Хотевит, ни оставшиеся живичи никогда не поверят, что норды не бездушные мрежники. Да они прирежут Живодера ночью! Я бы и сам прирезал, не будь он столь полезен.

— Ночь, — сказал он громко. — Он умер. Кай не пришел.

— Да, нам хватило благодати.

— Я подумать вот чего. Если сердце твари много для Альрика, надо съесть сердце человека. Тогда человек будет много, и Альрик станет человек.

Да, Живодер вполне бойко говорил на нордском, но порой его невозможно было понять.

— Сам жри, — сказал Беззащитный. — Я не Живодер! И не людоед!

Тулле мягко спросил у полоумного бритта:

— Это тебе Бездна подсказала? Сердце поможет Альрику?

Живодер пожал плечами.

— Бездна молчит. Она далеко и не слышит Живодер больше. Сердце надо пробовать. Или ждать, когда я беру одиннадцать рун, стать изм… имезн… фомор, потом сердце твари, потом сердце человека. Я сам проверять могу. Но долго ждать. Альрик не дождать. А, вот два живич для руна! Я беру?

Дагна заметно поежилась. Видать, прежде она не встречала таких полоумных, а во время охоты на вылюдь Живодер вел себя тихо. Он вообще ведет себя тихо, а потом как выкинет что-нибудь!

— Вот об этом я и говорила, — сказала Дагна.

— О Живодере? — на сей раз удивился я.

— Нет. Об Альрике. Хоть я и не знаю, как он удерживает себя от полного изменения, возможно, благодаря твоему дару, но это не продлится долго. Хотевит говорит, что в Годрланде много разных чудес. Там есть сильные колдуны. Есть жрецы разных богов. Есть лекари, которым под силу изгнать любую хворь. Уверена, там ты найдешь того, кто исцелит Альрика.