Сага о двух хевдингах

Глава 11

К концу дня мы встретились с другим кораблем. Здесь такие называли ладьями, они были короче, уже и легче, чем драккары, а еще у них не было оскаленных морд. Просто тонкий вытянутый нос. Дагна сказала, что небольшие корабли легче перетаскивать волоком между реками, а морей в Альфарики нет, кроме Альдоги.

Велебор по приказу Дагны начал разговор с людьми на ладье. И я пожалел, что не прихватил Держко. Да, живичи на «Соколе» знали наш язык, но мы-то нет, и выученный десяток слов пока не особо помогал понять, о чем шла речь.

— Говорят, что не принял озерный бог их жертву. Значит, ушла тварь от северного берега, — пересказала разговор Дагна.

— И что делать будем?

— Уходим к берегу. Переночуем, а завтра продолжим.

Ну, никто и не ждал, что тварь набросится на нас в первый же день. Охота — это дело небыстрое, а уж в воде да еще и без Рыбака…

Выбрали пологий берег, вытащили «Сокол», овец привязали и пустили пастись, как раз та бессловесная баба и пригодилась. Пусть приглядит за скотиной. Для Дагны живичи сделали навес из конопляной толстины, натаскали веток для ложа, будто у нее самой рук нет. Вообще они странно относились к Дагне. Вроде бы уважительно смотрели, но не как на равного воина, хотя она превосходила их по силе, а как на госпожу, за которой нужно приглядывать за стенами терема.

И за костерком, горячей похлебкой и горьковатым травяным отваром Альрик спросил у Дагны то, о чем я думал с первого момента, как увидел ее здесь.

— Как же ты согласилась замуж пойти? Чем взял тебя этот купец?

Велебор поперхнулся и закашлялся, выплевывая недожеванные куски. А сама невеста рассмеялась, но как-то грустно.

— Как же мне не хватало братьев-нордов! В городе-то обычно спрашивают иначе. Как эта перезрелка сумела заманить столь видного жениха? Он и зимами вышел, не слишком молод, но еще далеко не стар, и ликом хорош, и род у него отличный, и состояние отменное. А я что? Слишком стара, слишком хороша, значит, гулять буду, хожу в мужской одежде, сражаюсь. Неизвестно, девица ли я или нет. Вдруг у меня муж на Северных островах остался и десять детей? А еще у меня два потока, что немыслимо вовсе.

— Любой норд был бы счастлив взять тебя в жены, — сказал низким голосом Аднтрудюр. — От тебя пойдут крепкие дети!

Я засомневался. Вот возлечь с Дагной никто бы не отказался, это всякому ясно, а брать такую в жены… Ее не поколотишь коли что, даже если гулять вздумает. Всяк будет смотреть на нее и жаждать лечь с ней, а какому мужу это приятно? К тому же, кто знает, какая она хозяйка? С мечом и копьем она управляется — любо-дорого смотреть, а как у нее со стряпней и шитьем? Да и усидит ли она дома? Вдруг родит одного ребенка да и сбежит снова в море! Нет, жениться лучше на тихих девушках.

— Знаешь, какой я была смолоду? — усмехнулась Дагна. — Вепрь, я вроде бы видела бочонок с хельтовым медом на драккаре!

Вепрь быстро сходил за тем бочонком, поставил перед ней.

— Второй раз за всю жизнь поведаю об этом, а потом навсегда забуду. Забыть бы только… Вы когда-нибудь видели девок, что в хирд пошли? Пригожих там нет, да и родом они не вышли. Ни приданого, ни личика свежего, ни семьи крепкой. Зато есть злость. Яркая, обжигающая, едкая злость на жизнь, на отца с матерью, на богов, что отвернулись от тебя с младенчества. Надо мной смеялись, меня били, в меня швыряли навозом и камнями. Свою первую руну я получила на десятой зиме, убив своего обидчика. Не нарочно. Он колотил, я отбивалась, упала, схватила его за ноги и дернула, а он разбил голову об острый лед. После того меня стали бояться, а я поняла, каков мой путь. Не Орсе я глянулась, а Фомриру. В пятнадцать зим я ушла из дому, забрав старый топор, дошла до города, он всего-то в трех днях пути от нас был, а там напросилась в хирд. Сейчас понимаю, как мне повезло. В том хирде были женщины, и они легко ложились с другими, а я уж больно нехороша была: тоща, черна, зла. Спьяну один хирдман захотел ко мне лечь, так я ему щеку разорвала зубами. Он швырнул меня в воду и сказал, что я должна благодарить его, мол, хоть кто-то на меня позарился. Может, тогда я и решила стать красивой, чтоб все мужи только на меня смотрели. Проходили зимы, лета, я билась с людьми и тварями, постепенно наедая мясо, росла, крепла. Потом шестая руна.

Она махом выпила целую кружку хельтова меда. Когда я пил его чистым, меня тогда с нескольких глотков повело, а она даже не раскраснелась.

— Не сразу я заметила, что стала хорошеть. Побелела кожа, кривые зубы встали иначе, волосы загустели, глаза заблестели. Всё, о чем я думала, когда смотрела на себя в воду, стало сбываться. На седьмой руне мне пришлось уйти из хирда. Я даже поменяла имя, так как никто меня не признавал в новом обличье. К восьмой руне я шла три зимы. Я понимала, что красивая воительница без хирда никому не нужна, а в хирде у меня никак не получалось остаться. Даже когда я сама собрала хирд, не сложилось. Сколько раз я жалела, что выпросила у богов такой дар! Потому мне приходилось ловить и убивать тварей не как хирдманы, которые толпой навалятся и тыкают копьями, а хитростью. Ведь я была одна! Придумывала ловушки, приманки, готовила подходящее оружие, училась им владеть. Порой я бралась за такую работу, от которой отказывались хирды в два десятка хускарлов. Порой меня нанимали только на спор, я привыкла спорить и доказывать, что ничуть не хуже прочих. И вскоре обо мне прослышали все Северные острова.

— Зачем же ты ушла в другие земли? — спросил Трудюр, подсаживаясь к Дагне ближе.

Она допила третью кружку и пихнула его в бок так, что его снесло с бревна.

— Это всё из-за десятой руны. Как только я доросла до хельта, дар усилился. Так всегда бывает. Я уже не хотела ни красоты, ни мужских взглядов, да и нечего уже было менять. Но стало хуже. Ко мне подходили даже те, кто меньше рунами, и требовали, совали серебро и золото, дарили корабли, трэлей, ткани. Особенно старался один ярл. И так он старался, что мне оставалось либо убить его, либо сдаться. Убить значит навлечь на себя кровную месть. И я решила уйти.

— А что, в Альфарики твой дар ослаб?

Альрик слушал ее очень внимательно. Тулле же прикрыл здоровый глаз и будто заснул.

— Вроде бы нет. Но тут всё иначе. В Альфарики хельтов не так много, и чаще всего это люди богатые зимами. Они умеют обуздывать свои страсти, к тому же все давно женатые, со взрослыми сынами и внуками. И они понимали, что жениться не смогут, а по доброй воле взять меня не выйдет. Слабых я привыкла отпугивать рунной силой, дуракам ломала носы и руки, и с меня даже виры не брали, ведь это они пошли против обычая. А еще тут хорошо, что все города под разными князьями. Было такое, что один князь захотел меня в наложницы взять, так я просто ушла оттуда в другое княжество. А вот с ремеслом выходило худо: никто не хотел нанимать бабу, к тому же без хирда. Здесь справляются с чудищами сами, особенно когда нужно кого-то до шестой руны поднять, и отдавать благодать с серебром никто не хочет. Я жила на то, что привезла с Северных островов, училась живой речи, ездила меж городов, убивала нападавших, знакомилась с людьми… А потом бонд в какой-то деревушке попросил меня убить чудище, что повадилось скот таскать. У него всего пятеро воинов было, да и те воины лишь на одну половину, а на вторую половину помощник кузнеца, гончар, плотник, кто-то там еще, и все карлы. Не хотел он почем зря людей терять, потому и согласился взять бабу-хельта. Тогда я и встретила Хотевита.

Живичи тоже слушали. Зря, наверное, Дагна говорит перед ними. Они же не ей служат, а ее жениху или вовсе отцу Хотевита, перескажут каждое ее слово и хорошо, если не переврут

— Он первый живич, который восхитился моей силой. Первый муж, который не испугался своей слабости передо мной. И первый человек, который захотел меня в жены, несмотря на мои зимы, безродность и ремесло. Он пошел против отца, получил шестую руну не в срок и не по обычаю, даже готов был уйти из рода и стать хирдманом возле меня.

— Такие были и прежде, верно?

Дагна вздрогнула, услыхав мягкий голос Тулле. Он всё еще сидел с закрытыми глазами, но лицо повернул так, будто мог ее видеть.

— Были, ты прав. Но я тогда только смеялась. Я хотела получить двадцатую руну и увидеть, что дальше, какую силу даруют мне боги. А как получила десятую, съела это Бездново сердце, поняла, что дальше нельзя. Дальше я не пройду.

— Потому что женщина? — снова Тулле.

— Наверное. Хотя нет. И да. Нет, потому что дальше нужен хирд. Нельзя дальше идти одной. От слабых тварей благодати чуть, а сильных одной хитростью не убьешь, нужна дружина. Да, потому что я испугалась. Оно меняет тебя, сильно меняет. Смогу ли я понести? Смогу ли разродиться? Какими будут дети? От мужчин-хельтов и даже сторхельтов рождаются обычные дети, но я ни разу не слышала про детей женщин-хельтов. Да и много ли таких было? В Северных морях есть бабы-хирдманы, но часто ли они доживают до шестой руны? Хёвдинги ведь всякие бывают. Альрик, вот ты бы взял женщину в хирдманы?

— От одной проку не будет, только свары в хирде пойдут. А много где их взять? Да и зачем? На корабле им ссать неудобно, в кровавые дни на тварь не возьмешь, иначе приманит раньше времени.

Теперь я знал, что такое кровавые дни у женщин. Фридюр мне объяснила. И тайна про девочек и их первую кровь разъяснилась.

— О том и говорю. Ладно, поговорили. Завтра выйдем, как рассветет. Озерную тварь чаще по утру видели. Попробуем овцой приманить.

Мы выискивали эту тварь уже пять дней. Не просто ходили взад-вперед по озеру с овцой, болтающейся на веревке позади корабля, но еще вымеряли глубину. Где-то было глубже, где-то мельче, но чаще выходило пятнадцать-двадцать саженей по живичским меркам. А Коршун чуял руны через воду. Дагна проверяла его и на это: отправляла хельта в реку, и Коршун говорил, когда чуял его приближение.

Озеро велико, и тварь вряд ли сидела на одном месте, забившись под корягу. Или наоборот, спряталась в каком-нибудь омуте, что глубиной в сорок саженей, и дар Коршуна уже не дотягивался туда. Но что-то еще помимо обхода всего озера Дагна не придумала. Мы уже искупали в воде и живую овцу, и дохлую, и изрядно протухшую, пускали кровь в воду, а тварь всё не появлялась.

— Может, это и не тварь вовсе, а большая рыбина, — предположил я вечером пятого дня. — Бывают же сомы длиной с лодку! Или та же хуорка, что легко топит корабли, а сама при этом ни единой руны не имеет. Или киты!

— Может, — откликнулась Дагна. — И тогда я проиграла спор. Кто поверит, что все эти годы скармливал овец сому?

— Сомы на лодки не бросаются, а вот детей притапливают, — сказал Велебор. — Поспрашивать бы, не пропадают ли в какой прибрежной деревне дети?

— Они везде пропадают, — усмехнулся другой живич.

— Да, но вдруг где-то чаще?

Дагна подумала, а потом покачала головой.

— Надо было раньше разузнавать, а сейчас только время зря потратим. Пока все деревни обойдем, пока спросим. Многие и не заговорят с нами, с мрежниками, а потом по всей Альфарики пойдет молва, что северяне детей крадут… К тому же, если в деревнях верят, что это бог, а не тварь, так они могут и сами детей топить, в дар.

Альрик все эти дни сидел за прави́лом и молчал, будто обычный кормчий. И Тулле всегда находился рядом с ним, иногда напевал что-то вполголоса, иногда клал руку на голову Беззащитному, и всякий раз, когда я это видел, пугал меня. Значит, Альрику не лучше. Значит, тварь внутри него не спит.

Сейчас же он крутил в руке веточки, что-то плел и, не отрывая взгляда от поделки, словно невзначай спросил:

— А что, если тварь боится? Говорили ли корабельщики что-нибудь о ее рунах? Сколько рун они увидели?

— Думаешь, она слышит двух хельтов и потому не показывается? — удивился Дагна. — Но разве твари различают руны? Да и вообще твари не думают, а бросаются на все живое, чтоб сожрать.

— Это не так, — сказал Велебор. — Есть у нас чудища, которые живут и мирно охотятся на лесных зверей. Мы не убиваем их.

— А чудища эти прям чудища или прежде были людьми? — тут же поинтересовался Тулле.

— Тех, что из людей вышли, мы так и называем — вылюдь. Знаете, поди, что чем дольше живет вылюдь, тем меньше она похожа на человека. Тем чудищам уже больше сотни лет, и как угадать, переродились они до смерти или после нее?

Я сначала не понял, о чем говорит Велебор, а потом вспомнил, что по живичской вере твари — это люди, которых после смерти не приняла земля-матушка. А вылюди, значит, те, что живыми в тварь обратились.

— А почему же они на людей не бросаются? В Северных морях я ни разу не слышал, чтоб тварь обошла человека стороной, — продолжил спрашивать Тулле.

— В Северных морях, говорят, всякое чудище убивают, едва завидев, да только меньше их не становится. Это потому что вы не даете им перестрадать вину, вот земля их снова и снова выбрасывает из себя. За силой бегаете, а о правде не думаете.

— Как же их не убивать, если они людей пожирают? Целые хутора вырезают начисто, вплоть до последней курицы, — выпалил я. — На мой город огненный червь шел, так что, нам надо было самим перед его пастью лечь?

Велебор скривил лицо, но из-за длинного шрама, который странно извернул его рот и щеку, я не понял, что он хотел показать: злость, улыбку или удивление.

— Пусть бы шел. Пока никого не убил, трогать его было нельзя. Дома заново отстроить можно. Ты мне вот что скажи: правда ли, что ваши боги прежде были тварями?

Я раскрыл было рот да и закрыл его обратно. Повернулся к Тулле и взглядом взмолился за помощью. Жрец он или кто? Так-то сказания говорят, что Хунор вышел из моря, а навстречу ему Скирир из лесу. Но кем они были, если тогда повсюду жили лишь твари? Людей-то они потом слепили.

— А вдруг и нынешние твари стали бы богами, если б подольше пожили? — продолжал Велебор.

— Не о том говорите, — обрезала Дагна. — Альрик, надо проверить твою мысль. Пусть «Сокол» походит по озеру без тебя и меня. Вдруг тварь и впрямь боится хельтов? Вдруг она тут тоже сотни лет живет и выучилась бояться? Только ловить ее не надо, достаточно, чтоб Коршун почуял ее через воду и углядел руны. Ходите там, где мы еще не были. Вдруг она нарочно ушла подальше от двух хельтов?

— Мы с тобой останемся, — спокойно сказал Велебор.

— Кай, согласен без меня и Беззащитного тварь искать? Если нет, я неволить не стану. Это же мое дело, а не твое.

— Пять марок лишними не будут. Но если она сама на нас бросится, я не побегу.

— Добро! Все снасти и оружие останутся на корабле.

Так что наутро мы двинулись без живичей, без Дагны, без Альрика и Тулле, который наотрез отказался оставлять Беззащитного, и без живичской бабы, которая день-деньской сидела молча в своем закутке и лишь изредка показывалась. Впрочем, по ней я скучать точно не буду.

И снова мы ходили взад-вперед по озеру, за кормой истошно орала овца, перебирая ногами, хотя на веревке она бы и так не утонула. С каждым утром овцы брыкались еще сильнее, не желая идти на корабль, видать, запомнили, как их полоскают.

Коршун сидел возле кормы и, когда мы останавливались для замера, в очередной раз качал головой. Твари как не было, так и нет. Мы уже и не ждали ничего, даже мачту не поставили, гребли, останавливались, снова гребли, снова останавливались. Видели рыбацкие лодки с заброшенными сетями, один раз увидели ладью, но поговорить не смогли, потому что один дурень не догадался захватить Держко, зато слышали смех корабельщиков и, скорее всего, шуточки над нами и барахтающейся овцой. Синезуб угрожающе помахал им копьем, но они засмеялись еще громче и тоже замахали ему в ответ, только шапками.

Они прошли мимо, я взялся за весла…

— Стой! — вскрикнул Коршун и перегнулся за борт. — Вот она!

В Бездну вёсла! Я схватил гарпун, один из тех, что лежали наготове возле мачты, и побежал на корму.

— Где?

— Вон там, возле ладьи. Рун двенадцать вроде.

Глухой удар. Встревоженные крики живичей с соседнего корабля. И еле заметная тень мелькнула в воде, хотя озеро-то было светлым, на десяток шагов вглубь проглядывалось.

— Где она? Почему ее не видно? — и уже громче: — Гребем к ладье! Синезуб, готовь копье! Вепрь, Простодушный — сеть!

Живичи с ладьи больше не смеялись. Одни пытались грести, другие швыряли в воду снедь, седой мужчина кричал что-то, где я только и разобрал «Ведятя». Но никто не догадался убрать парус, чтоб мы смогли догнать их и помочь, потому они уходили всё дальше, и тварь шла с ними.

Снова удар. Треск досок. Парни налегли на весла еще сильнее, и мы наконец пошли с ладьей вровень. Синезуб наставил копье, будто обычную рыбу ловил, но не бил. И я не бил. Не видел куда.

— Коршун, где она?

— Прямо под ладьей. Шагах в пяти снизу.

— Почему же я ее не вижу? И не слышу?

— Может, она умеет прятать рунную силу, как Рысь?

— Тогда бы я ее вовсе не учуял. Рысь-то я не слышу, когда он прячется.

Ни один живич не взял в руки копье или меч. Вокруг ладьи уже плавали колбасы, несколько вяленых рыбин и пара лепешек, но тварь даже не глядела на снедь.

— Парус! Уберите парус! — закричал я им, но они меня не понимали.

А потом всё стихло. Коршун развел руками, показывая, что больше не слышит твари. Ладейщики спешно вычерпывали воду из прохудившегося корабля, я перекинул к ним веревку и знаками показал, что готов помочь им добраться до берега. Они засомневались, хотя если бы мы хотели, давно бы уже забрали весь товар себе. Их и было-то всего девятеро, из которых лишь седой был хускарлом, а остальные карлы.

Двое остались на ладье, чтобы вычерпывать воду, а семеро перебрались к нам, и мы быстро дотащили их до суши. Седой совал в руки серебро, но мне было не до того, так что я отмахнулся, и «Сокол» ушел на озеро. К тому месту, где тварь напала на ладью. Его легко было узнать по еще не утонувшим остаткам еды.

— Пойдем к Дагне? — спросил Коршун.

— Зачем? — недовольно отмахнулся я. — Уже и так понятно, что это тварь. Что за бог о двенадцати рунах?

— Живичский, — мирно сказал полусарап. — Помнишь же, что их боги раньше людьми были. Может, вроде измененных? Двенадцать рун как раз подходит.

Плохо, что твариные руны от людских ничем не отличались.

— Может, она и девятирунных боится? Но как тогда ее ловить? У нас всего пятеро меньше восьми рун. И Рысь к ним в придачу.

— А если через стаю? — предложил Леофсун.

— Долго ты учился руны прятать? Думаешь, у ульверов быстрее выйдет?

— Тогда иначе пойдем! Давай, я тут на лодке останусь, а вы отойдите в сторонку. Не испугалась же она «Сокола», хоть мы и недалеко стояли.

Я засомневался, и тогда Леофсун добавил:

— Лодку привяжем к «Соколу». Коли чего, так вытянете меня к себе.

— Рыбаков-то вокруг полно, — неуверенно пробормотал я. — Чего ей на тебя кидаться?

— Так я безрунным прикинусь. Мяса много, а опасности никакой.

— Проще овцу сожрать.

Но я все же согласился, правда, пришлось нам возвращаться к Дагне и Альрику с пустыми руками. Лодки-то у нас не было, а без языка лезть к рыбакам не хотелось.

— Значит, все же тварь, — хмыкнула Дагна, услышав наш рассказ.

— Только ее не видать, и руны лишь Коршун углядел.

— Лишь бы только она не умела менять силу. Вдруг у нее не двенадцать рун, а все пятнадцать? Или восемнадцать?

— Чего ей тогда вообще бояться?

Дагна одобрила задумку Леофсуна, так что Велебор с утра пораньше ушел в ближайшую деревню и вернулся обратно на утлой лодке-долбленке. Переломить такую, может, и не выйдет, а вот перевернуть легко.

И мы сделали всё так, как и говорил Рысь: привязали лодку к «Соколу», чтобы она болталась в двадцати шагах, дали ему гарпун с копьем. Он скрыл свою рунную силу, потом подумал и всё же показал первую руну.

День проболтались впустую, как и прежде, разве что вместо овцы у нас был Рысь.

Еще день. Третий…

Я уже думал плюнуть на эти пять марок, но две седмицы, что я обещал Дагне, пока не прошли. Да и сама Дагна уже почти не надеялась на поимку твари.

Только на четвертый день, когда Рысь дрых в лодчонке, Коршун вновь встрепенулся.

— Снова она, — сказал он. — Снова двенадцать рун.

Вепрь, что держал правило вместо Альрика, потянулся и резко дернул веревку. Рысь приподнялся, увидел, как я ему машу кулаком, протер глаза и уставился в воду. Вепрь было начал подтягивать лодку, но Коршун сказал, что рано. Тварь еще не клюнула на наживку, а лишь принюхивалась к ней.

Я быстро скинул плащ, обувку и верхнюю рубаху, взял самый тяжелый гарпун и подошел к борту.

— Скажи, когда она будет прямо подо мной, — бросил я Коршуну.

— Брось! Зачем?

— Не хочу гоняться за ней еще седмицу.

Спустя какое-то время тварь принюхалась. Вепрь потихоньку подтаскивал лодку с Рысью к нам поближе, когда она решилась и ударила снизу. Узенькая долбленка тут же опрокинулась на бок, и Рысь с копьем вывалился наружу. Я в тот же миг прыгнул в озеро, рядом раздался еще один всплеск.

— Скорее! — закричал Коршун.

Одной рукой я греб так, что едва не выпрыгивал из воды. Невольно вспомнился разрубленный напополам Рыбак. Больше такое не повторится! Ни одного ульвера я больше не отдам!

— Правее! — донесся голос Коршуна.

Я плыл, слыша лишь руну Рыси и восемь рун за спиной. И вдруг ощутил прямо под собой тварь с двенадцатью рунами. Почуял, вдохнул и нырнул. Где же ты, тварь?

Одна руна над головой вспыхнула сразу восемью. Рысь перестал сдерживаться.

И хотя вода была прозрачна, я видел лишь какие-то блики, еле уловимые тени, которые никак не складывались воедино. С размаху я ткнул гарпуном, уткнулся во что-то упругое, но пробить не смог. Как же она выглядит? Какова размером? Есть ли у нее панцирь, как у краба? Есть ли голова? Щупалец, скорее всего, не было, иначе бы она утянула лодку под воду целиком.

Сильный удар выбил из меня воздух и отшвырнул глубже в воду. И когда я понял, где верх, а где низ, и поднял голову, то увидел наконец тварь. Скримсл? Тюлень? Змея с ластами? Я видел длинное узкое тело, хоть и шире, чем та же долбленка, двойной хвост, две пары ласт, крохотную голову с развевающейся в воде гривой. Толчок ногами, и я вогнал гарпун ей в один из хвостов.

Пронзительный визг оглушил похлеще удара. Дно и поверхность будто поменялись местами, уши заложило напрочь, я невольно втянул воздух ртом и захлебнулся, закашлялся, выблевывая воду и снова глотая ее. Рывок, и меня потащило куда-то в сторону. Еще рывок. На очередной попытке вдохнуть я вдруг смог выплюнуть воду и ощутить воздух. Выкашляв остатки, я понял, что так и не выпустил гарпун из руки, и ульверы тащили нас за веревку, что была к нему прикреплена.

Дальше на нас набросили сеть, потом еще одну и так вытащили на «Сокол», потом меня долго выпутывали, а тварь всё визжала и визжала, только на воздухе это звучало не так громко и мерзко. Вслед за мной, как оказалось, прыгнул Живодер с одним лишь коротким копьем, и он пригвоздил сразу два ласта к боку твари, потому она не смогла уйти на глубину сразу, как оглушила меня. Рысь почти что был цел, разве что жесткая чешуя стесала ему одежду и кожу на спине до кровавых ссадин.

Мы смотрели на тварь, которая уже не могла прятаться на суше так, как на воде, и молчали. Странное чудище. Или, скорее, не чудище, а вылюдь. Слишком уж явно проглядывало в этом человеческое: и два хвоста, и первая пара несуразно длинных ласт, где угадывались пальцы, и вполне обычная голова, если не смотреть на огромную многозубую пасть и глаза без век, грива походила на волосы. А еще она могла дышать воздухом.

— Кай, это твоя руна, — сказал Вепрь. — Пора тебе стать хельтом.

Я отвернулся.

— Скрутите ее покрепче. Отвезем к Дагне.