Сага о двух хевдингах

Глава 3

Не успели мы отойти от деревни Энока, как Бьярне Дударь попросил заглянуть и к его родичам. Они жили неподалеку. Видать, Альрик торговцем ходил в этих краях.

Я отказывать не стал, но предупредил, что зайдем всего на пару дней.

— Да там больше и не высидеть, — отмахнулся Дударь.

К его дому пришлось подниматься по крутым склонам, обходить расселины и спотыкаться об острые крупные валуны. Местность выглядела безлюдной, и непонятно, как тут вообще могли поселиться люди. Не то чтобы дом поставить, тут и сесть было негде, чтоб не скатиться вниз. Но Бьярне выглядел довольным.

— О, а вон там я однажды руку сломал. Кусок кости аж из мяса торчал. Еле до дому добрел. А там мы зимой катались с горы. Только камней из-под снега не видно было, и один мальчишка так голову разбил. Прямо до смерти. А ведь всего год до первой руны оставалось. А если пойти вон туда и подняться на ту гору, озеро будет видно. Вода там и летом леденющая. Рыбы нет, зато купаться можно. У меня там младший брат утонул. О-о! А вон в тот лес мы за медом ходили. Меня один раз так искусали — чуть не помер. А приятель мой помер, хотя его совсем немного ужалили, пчел десять, не больше.

Все истории Дударя почему-то заканчивались чьей-то смертью. И мне казалось, что в здешних краях дожить до первой благодати уже считалось подвигом. Может, потому Бьярне и напросился в хирд Альрика: мол, опаснее, чем здесь, быть уже не может.

Наконец мы поднялись на небольшое плато, где увидели несколько домишек, крошечные огородики и несколько десятков коз, выщипывающих травинки.

— Мужики все нынче на пастбище. Не растет тут почти ничего, — пояснил Дударь, — только скотом и держимся. Гоняем коров до снегу в дальних выпасах.

— А если тварь? — спросил Рысь.

— Любая тварь, пока сюда вскарабкается, устанет. Тогда ее и ребенок палкой забьет.

Врал, конечно. Бьярне тоже видывал всяких тварей, понимал, что говорит чушь, но он не мог поменять уклад своей деревни. Да и незачем. Сильную тварь карлы не остановят.

— Мужиков нет, а остальные-то где? — удивился Эгиль.

— Так попрятались. Сюда нечасто заглядывают. Торговцев всех в лицо да по кораблю узнают. А тут столько оружных да на драккаре!

— Недалече же они ушли, — сказал Коршун, вглядываясь в лес.

— Эгей! Это я, Бьярне, сын Ликмунда! — заорал Дударь.

Из-за кустов вышла старуха. Подслеповато щурясь, она долго вглядывалась в нас, потом подошла к Бьярне, ощупала его.

— Неужто ты и впрямь дитё Ликмунда? Неужто не помер в краях дальних?

— Бабушка! — укоризненно засопел Дударь. — Вот он я, живой стою. Погостевать приехал, угощение привез, подарки щедрые! Позови людей-то! Чего им по лесам прятаться? Я ведь враз всех найду! Все пещеры да укрытия еще мальцом облазил.

— Да, шустёр ты был! Как и не убился только.

Старуха еще и позвать никого не успела, как отовсюду начали выходить женщины и дети всех возрастов. И детей было не меньше двух десятков. Может, это место такое особое, что плодиться легко? А если вспомнить рассказы Дударя, дети тут мрут чуть ли не каждый день, значит, рожают-то их еще больше. Хотя я и так видел, что бабы помоложе, все с животами.

Бьярне крепко обнял одну из женщин, потрепал по головам детишек, обступивших ее со всех сторон.

— Мама, вот, приехал вас навестить. Да не один, а с друзьями-хирдманами. Помнишь Альрика? Это он меня тогда в хирд взял.

Как дети услыхали, что мы друзья Дударя, так перестали бояться и набежали на нас сплошной волной. Я боялся шагнуть, чтоб ненароком не придавить кого. Все востроглазые, шустрые, наглые, так и норовят ручонками что-нибудь ухватить, один умудрился о топор порезаться, не заревел, а засунул пораненную руку в рот и потянулся второй обратно к оружию. Но жизнь тут была бедная и голодная. Дети в многажды зашитой-перешитой одежде, сами тощие, щеки впалые, ручки тонкие. И мы, сытые, откормленные, в ярких рубахах… Тут не серебро дарить нужно, а снеди всякой да побольше.

Альрик подумал-подумал да отправил половину хирдманов обратно к кораблю, чтоб принесли наши припасы. Мы-то себе еще купим! Дударь выхватил какого-то мальчонку и сказал проводить ульверов по самой безопасной дороге до моря и обратно.

— За то тебе медовую лепешку дадут, — предложил Бьярне.

И мальчишка ростом едва ли по пояс согласился, резво побежал впереди наших парней.

В дом мы заходить не стали, Дударь отсоветовал, мол, темно там, душно и живности всякой много. Так что Вепрь выпросил котел, развел костер и затеял густую овсяную кашу с крупными кусками вяленой колбасы. Бьярне доставал из мешка дорогие ткани, которые тут выглядели совсем неуместно. Девки помоложе восторженно ахали, а женщины задумчиво смотрели, раздумывая, что из этого можно нашить и как быстро оно изорвется. Сами-то местные ходили в одежке из грубых шерстяных тканей, и редко какие были выкрашены хотя бы в коричневый или желтоватый цвет.

— А еще привез ножи, топоры хорошие. И ты, помнится, иголки хотела железные, говорила, что костяные ломаются часто. Вот, посмотри, из Бриттланда привез. Видишь, какие тоненькие! И если кто еще захочет в хирдманы пойти, вот два меча.

Женщина с измученным, стертым от многочисленных родов лицом смотрела на дорогие подарки и словно не понимала, что это и зачем. Она не радовалась приходу сына да и вообще ничего не чувствовала.

— Как отец? Как братья? Кто-нибудь уже женился? Или, может, кто из сестер замуж пошли?

— Да, отец живой, на Лихом пастбище должен быть. Старшие с ним. Двое женаты, и уж дети их тоже вон бегают. Замуж? Вышла, да, Фьётра вышла, одного родила, а на втором померла. И старший ее после того простыл да помер. Эйный муж после того на другой женился, на нашей не захотел, говорит, чахлые мы. А чего чахлые? Вон у Барна две дочери родами померли и ничего, еще две потом рожали и ничего.

Вскоре вернулись ульверы, принесли всякого, и каша как раз поспела. Бабы вытащили ложки-плошки, раздали детям. Вепрь едва успевал раскладывать. Малышне досталось по одной плошке на троих, потому они вмиг очищали посудину и вновь бежали к доброму дяде за угощением. Сыры или сушеную рыбу тут доставать было бесполезно, лучше было наварить побольше похлебки, чтоб на всех хватило. Так что когда котел опустел, Вепрь тут же затеял в нем другое блюдо.

Я знал, что Дударь прихватил и нарядные украшения, и серебряную посуду, и еще всякого, но дарить это он не спешил. Когда я спросил, чего он ждет, Бьярне ответил:

— Забыл я, оказывается, каково у нас тут. Помнил только игры с друзьями, как уходил ранней весной с коровами и возвращался со снегом. Если б тогда руку не сломал, не повстречал бы Альрика и не попал бы в хирд. Нет, ни к чему здесь побрякушки. В голодный год их за бесценок отдадут и даже торговаться не будут. Серебро им дам, может, зерна закупят побольше. А так лучше себе на женитьбу оставлю, и жену сюда не повезу. Ни одна баба, кроме здешних, в этих горах не выживет.

— А на ком тут женятся вообще? Это же все твои родичи, верно?

— Ага. Сам видишь, на этой горе больше и не проживет. Но здесь еще четыре семьи есть, тоже на таких огрызках сидят. Живут не богаче и не беднее нашего, пастбища так и вовсе общие. Эх, отца бы увидеть, — вздохнул Дударь, — да только не скоро он вернется. Давай с утра уйдем, два дня многовато будет.

Лишь после обильного угощения да крепкого пива мать Бьярне ожила. Вдруг расплакалась, кинулась обнимать сына, перетрогала все подарки, расхвалила их. Даже Альрику досталось часть ее ласки: она долго и со слезами благодарила его за сына и за заботу о нем. И почему-то стало еще хуже, чем было до того.

А я смотрел на ребятню и думал, что из них выйдут отличные хирдманы, не чета сытым ярловым отпрыскам. Эти за сытную еду будут рвать глотки всем, на кого покажет хёвдинг, а живучести и выносливости у них преизрядно, раз в детстве не померли. Когда моему сыну понадобятся крепкие ребята в хирд, отправлю его сюда, пусть возьмет всех, кто захочет пойти по Фомрировому пути.

На другой день мы вернулись к кораблю и вновь вышли в море. Дударь настоял заплатить за взятые припасы из своей мошны, а потом засел возле борта с задумчивым видом. Лучше всего Бьярне общался с Облаудом, помершим в Бриттланде, а после него с Эгилем. И Кот, посомневавшись, все же сел рядом и заговорил с ним.

Времени до всеобщего тинга оставалось еще преизрядно. Может, прийти в Хандельсби пораньше? Ведь когда там соберутся ярлы Северных островов, а они явно придут не одни, все таверны и гостевые дома будут переполнены. Работу искать нынче тоже глупо, ведь кто обычно зовет хирдманов на подмогу, кто им платит? Ярлы да лендерманы, а тем сейчас не до того. В Сторбаш? Так ведь отец тоже в столицу пойдет.

В гости к семьям ульверов мне расхотелось идти. В хирде-то у нас все молодцы-красавцы, а до того жизнь у многих была далеко не медом. Немудрено, почему столько карлов рвется в вольные дружины. Да, многие погибнут прежде новой руны, прежде славы и прежде богатства, но если есть удача, можно сделаться чем-то бо́льшим. А сея овес и выпасая коз, богатым не станешь.

— А не навестить ли и мне своего старика? — предложил Альрик. — Нрав у него скверный, но на угощение он не поскупится. Да и сколько зим уже я там не был? Как ушел в торговцы, так больше и не возвращался. Надо уважить отца, показаться ему хоть раз.

Заметив мой настороженный взгляд, Беззащитный усмехнулся.

— Не бойся. Ты с ним точно поладишь!

Альрик говорил о своей семье не много. Я знал, что его дед распродал чуть ли не всё добро, купил цельный железный доспех, а потом в нем утоп. Слыхал, что Альрик пошел против воли отца, не остался дома, а будучи на первой руне ушел с торговцем. И хотя он не упоминал о богатстве или знатности своего рода, мне всегда казалось, что отец хёвдинга должен быть не меньше, чем ярл. Ведь хёвдинг — это кто? Самый главный в хирде, и у него есть свой корабль, а в первую нашу встречу у Альрика уже были меч и кольчуга, тогда как у меня лишь старый отцов топор. И если я сын лендермана, то мой хёвдинг должен быть не меньше сына ярла.

Потому на первый взгляд родной хутор Беззащитного меня разочаровал. По сравнению с деревнями Дударя или Энока он, конечно, выигрывал, но был явно хуже Сторбаша.

Неровные ржавые пятна сжатых полей, вездесущие наглые козы, громкоголосые собаки, корзины с рыбой, только что выгруженные рыбаками. Мальчишки, сворачивая головы на наш корабль, развешивали сети сушиться. Несколько женщин отбивали белье о камни возле тоненькой прыгучей речки. И всё это в конце хитро изломанного фьорда, идя по которому, никогда не подумаешь, что после череды серых обрывистых скал отыщешь столь уютное местечко. И людей жило не так уж и мало, с сотню точно наберется. Еще виднелись крепко утоптанные дорожки, ведущие в горы, скорее всего, стояли еще дома.

Нас вышли встречать с оружием в руках, хотя толком не опасались. Если бы они всерьез думали, что мы нападем, так постарались бы детей и женщин укрыть. А так все остались на своих местах: и рыбаки, и мальчишки с сетями, и прачки, и даже козы.

Впереди стоял крепкий седоголовый старик с коротким копьем. Альрик аккуратно подвел «Сокола» к небольшому причалу и первым спрыгнул с корабля, сдерживая рвущуюся улыбку.

— Здравствуй, отец!

— Явился не запылился. Столько зим носу не казал, а нынче гляньте-ка на него, приплыл! — проворчал старик, а сам глаз не сводит с сына. — Фомрир знает, где тебя носило! Хоть бы весточку с кем послал, сестры уж и не чаяли дождаться. Что? Вляпался в неприятности? Серебро кому должен? Или от кровной мести спасаешься? Говорил я, нечего с тем торговцем идти. Был бы толковый, так не взял бы калеку однорунного!

И пока он бранился, на Альрика налетели девки и бабы и давай его обнимать-целовать. Подошли и мужчины, лицом как один, только возраста разного, и все карлы до единого, выждали, пока девки угомонятся, и тоже попеременно обняли Беззащитного, похлопали по плечу.

— А и нечего с ним нежничать! — закричал старик. — Нечего! Я же сказал, чтоб не возвращался боле! Коли не хочешь отца слушать, так нечего к нему потом бежать! У самого еще молоко на губах не обсохло, а уже того, своим умом хочет жить.

Я попытался прикинуть, когда Альрик ушел из дому. Я его знал уже три зимы, скоро четвертая будет, два года он с торговцем ходил, два года после его смерти серебро копил. Значит, он ушел, когда ему девятнадцать-двадцать зим уже стукнуло. К тому времени не то, чтоб молоко обсохло, уже и борода, поди, выросла.

— Нет никакой беды, — улыбался Беззащитный. — Никому ничего не должен, еще и свое серебро накопил, кровную вражду не заводил, а если и завел, так уже давно рассчитался. Так что я к тебе не прятаться пришел, а навестить да гостинцы подарить.

Мы вынесли с «Сокола» короб, куда Альрик отложил подарки из немногих вещей, что у него с собой были. Большая-то часть в Сторбаше запрятана.

— Что ты за хирдман такой, коли у тебя кровников нет? — еще больше насупился старик. — Или сразиться боишься, за спинами друзей прячешься? Не такого сына я растил.

Бабоньки, вдоволь нацеловавшись с Альриком, разбежались по сараям и кладовкам, из дома потянуло дымком. А братья и дядья встали рядом с нами, чтоб следить за перепалкой отца и сына. Значит, не так грозен старик, как выглядит, не боялись его домочадцы.

— Весточки-то обо мне доходили, раз знаешь, что я хирдман нынче, а не торговец.

— Доходили-не доходили… О собственном сыне от чужих людей вызнавать — разве так полагается? А слухами земля полнится! Слыхал я, убили того торговца. Слыхал, что свой хирд собрал, волками назвал, корабль с волчьей мордой нашел. Слыхал, что тебя Беззащитным кличут, точно ягненка однодневного. Слыхал, что с Торкелем Мачтой вражда была. А потом ни слова, ни весточки! Только намедни заглянул к нам такой же нищий торговый человечишка, наболтал невесть чего. И что ульверы в Бриттланде с мертвецами рубились, и что корабль у тебя новый птичий, и что ты конунгову сыну теперь служишь.

Альрик кивал, соглашаясь со словами отца.

— А знаешь, чего он про тебя, оболтуса, не сказывал? Что оженился ты. Так и будешь до конца дней бобылем ходить? Девки стороной обходят? Или серебра на свадебный дар не хватает? Как только тебя, бесталанного, хёвдингом держат!

— Уже и не держат, — беззаботно ответил Альрик. — Другой теперь у нас хёвдинг. Кай Безумец, сын Эрлинга, может, слыхал когда?

Старик смерил меня злобным взглядом.

— Это что же, такой сопляк, а всё равно получше тебя будет? Хорошо, хоть дед твой помер и не увидал такого бесчестья!

Я решил вступиться за Альрика.

— Беззащитный не совсем верно сказал.

— Чего-чего говоришь? Что пищишь, как цыпленок? Раз уж в хёвдинги подался да сына моего переплюнул, как и говори, как хёвдинг.

— Говорю, не так всё. У нас в хирде два хёвдинга: я и Альрик. Я больше в бою, а…

— Дурость это! — вновь вспылил старик. — На все Северные острова хватает одного конунга, а с небольшим хирдом вдвоем сладить не можете? Зачем ты вообще взял этого мальчишку? Слыхивал я о его подвигах, да и об отце тоже знаю. Набрал бездарей и неумех, а и с теми не сладил.

Пока он брызгал слюной, один из братьев Альрика подошел ко мне и негромко сказал:

— Мы тут и впрямь о тебе наслышаны. Старик полкоровы отдал, чтобы о Кае Безумце побольше разузнать, даже в Мессенбю ходил. И он тебя крепко невзлюбил, думал, что из-за тебя у Альрика много бед. И это он еще не знал, что ты в хёвдинги подался.

— И что? Ножом пырнет или отраву какую подсыпет?

— Да Скирир с тобой! Какой нож? Так, по мелочи гадить будет: на низкое место усадит, еду плохую подсунет, собаку натравит. Ты уж не серчай на него. Перетерпишь, и он отстанет.

Терпеть козни вредного старика? Еще чего!

Впрочем, на угощение он и впрямь не поскупился. При нас зарезали нескольких коз и свиней, недавно выловленную рыбу потащили не сушить и коптить, а сразу в котел. К соседям отправили мальчишек с вестями, и сюда начали стягиваться еще люди, тоже связанные родством с Альриком и его семьей.

Как только старик ушел вместе с Альриком смотреть «чего тот приволок отцу», остальные перестали сдерживаться и набросились на нас с вопросами. Самые храбрые мальчишки просились посмотреть корабль, девчонки щупали рубахи из тонкого ситца и спрашивали, чем же это красили ткань, что так ярко выходит, а взрослые интересовались нашими делами. И судя по их вопросам, местные немало знали об ульверах.

Пока жарилось мясо, мы по очереди сходили в баню и хорошенько отмылись от грязи и соли, а оттуда сразу за стол.

Длинный дом был переполнен, хотя безрунных на пир не пустили. Наскоро сколотили еще пару столов и несколько лавок и поставили отдельно, туда усадили женщин и перворунных подростков. Почетное место занял, конечно же, старик, глава семейства. По левую руку от него расположился Альрик, а по правую — один из дядьев, выглядевший едва ли моложе моего отца. Ульверов посадили напротив вперемешку с родичами Беззащитного.

Если бы не предупреждение, я бы и не подумал ничего, сел бы рядом с хирдманами. К тому же Простодушный уже потеснил кого-то и освободил для меня кусок лавки. Но сейчас я задумался, а где должно быть при таком раскладе мое место? Каким бы ни был замечательным сын, если он пришел в гости со своим хёвдингом, хозяин дома должен уважить именно хёвдинга, ведь он выше и главнее своих хирдманов. Я сам сказал, что мы с Альриком наравне, значит, мое место либо справа от старика, либо возле Альрика. И если я сейчас сяду ниже, выйдет так, словно я не считаю себя хёвдингом или боюсь своенравного деда.

— Уважаемый Альмунд, — перекрывая гомон, сказал я. — Ты забыл оставить мне место за своим столом!

Беззащитный дернул краешком рта, сложил руки на груди и посмотрел на отца так, словно ожидал увидеть что-то занимательное.

— Забыл-не забыл, — пробурчал старик, а потом вдруг закричал: — Много чести, чтоб я помнил всякого сорванца! Вон, за теми столами места полно. И сидят там мальчишки с той же зимы, что и ты!

Я треснул по столу кулаком.

— Старик, ты из ума выжил? Когда это в наших краях людей по прожитым зимам судить начали? Глаза-то слепые раскрой! Я тебе не жеватель угля и не перворунный малец, что кровь только в колбасе видывал. коли сам не чуешь, так у людей спроси, сколько у меня рун.

Старик вскочил и тоже ударил по столу.

— Да сколько бы ни было, всё не больше, чем у моего сына! Так с чего бы честь оказывать?

— Зато поболее, чем у тебя! Может, мне на твое место сесть?

— Нос не дорос меня с места сгонять! Надо же, какие наглые мальчишки пошли. Каков отец, таков и сын!

— Скажи что-нибудь дурное о моем отце, и я не посмотрю, что ты малорунный, — прошипел я.

Но тут спохватились родичи Альрика. Мужчина, что сидел справа от старика, встал и уступил свое место мне. Старик же, поняв, что хватил через край, замолчал и лишь злобно фыркал в мою сторону. Когда понесли хмельную чашу, я отпил из нее вторым, и лучший кусок мяса из зажаренного целиком поросенка мне дали сразу после Альмунда.

Через некоторое время в мою миску с гороховой похлебкой прилетела полуобглоданная кость. Конечно же, от старика. Я стиснул кулаки. Избить или вызвать его на бой я не мог, Альмунд был всего лишь на пятой руне, да и не дело, если я ненароком пришибу Альрикова отца. Но и спускать столь глупые выходки безумного деда не хотелось.

Я пил водянистый эль и ждал. Старик не стал тянуть и швырнул в меня рыбий хвост. Тогда я встал и выплеснул миску Альмунду на грудь.

— Что ты творишь, щенок смердячий? — взревел он.

— Учу тебя уму-разуму! Совсем ополоумел? Не различаешь человека и собаку? Тогда сиди в отхожем месте! И жри помои!

— Оскорблять хозяина дома⁈

— А как же гостеприимство? Гостя надо принимать так, словно это Скирир пришел в твой дом.

— Это ты-то гость? Я тебя не звал, за стол не сажал.

Глаза Альмунда покраснели, борода растрепалась, а по рубахе стекала вязкая гороховая гуща.

— Так и я к тебе не напрашивался! Не рад нам? Так и ладно. Ульверы! — рявкнул я. — Готовь корабль! Уходим!

— Вот и иди! Иди-иди! И пусть Нарл проложит гладкий путь подальше отсюда! Чтоб мои глаза тебя больше не видели.

— Альрик, прощайся с братьями. Больше в эти края мы не придем.

И только тут старик замолчал, беззвучно разевая рот. Его сухие пальцы дрожали.

— Как же? — еле выдавил он. — Как не придете? Он мой сын!

Я тоже враз успокоился, хотя перед тем еле сдерживался, хотел выхватить нож и хотя бы бороду отсечь старому пердуну.

— Когда я навещал отца, он меня не бранил почем зря, товарищей не позорил, встретил ласково, накрыл богатый стол. К такому отцу я приду в гости всякий раз, как смогу. А такого, как ты, обходил бы стороной.

— Мал ты еще об отцах судить, — устало огрызнулся Альмунд. — Вот сын появится…

— У меня уже есть сын.

Потухший было огонь в глазах старика вспыхнул вновь. И он снова затряс бородой и закричал, но не на меня, а на Альрика.

— У всяких сопляков, значит, сыновья растут, а ты до сей поры неженатый! Не время! Дома своего нет! А у этого время нашлось! И жена нашлась, хотя сам еще сморчок зеленый. Стручок, поди, еще не вырос, а глянь, уже сына родил. А ты чего? Так и помрешь, как пес под забором?

— Так мы уходим или что? — лениво спросил Росомаха.

— Сиди и пей! — тут же набросился на него старик. — Не трону я твоего хёвдинга. Пусть гостит, сколько вздумается.

И пир продолжился.

Старик, конечно, поцапался со всеми, выбранил каждого сына и каждую дочь, но теперь я видел, что он незлобив, всего лишь мелочен, обидчив и ворчлив. Хотя на месте Альрика я бы тоже сбежал из дому.