— Кааааай!
Тоненькая фигурка прыгнула с причала в море. Ее светлая макушка мелькала среди волн, подбираясь к «Соколу», и Альрик сказал поднять весла. Не дай Фомрир, зашибет кто-нибудь! Я же свое весло оставил в воде, и она, как белка, вскарабкалась по нему на борт, встряхнулась и, не стесняясь никого, бросилась мне на шею. Рубаха тут же пропиталась холодной соленой водой.
А она забралась к соколиной голове и помахала людям на берегу.
— Говорила же, что первой его встречу, — донеслось до меня.
— Ингрид!
Я сдернул ее за мокрый подол вниз.
— Ты что вытворяешь! Еще немного, и замуж отдавать, а ведешь себя будто не девка.
— Я с мальчишками поспорила, что встречу тебя вперед жены. А они взяли и всем разболтали, что твой корабль идет. Нарочно! Хотя я первой заметила!
— И много они проспорили?
— Игг обещал отцов нож отдать, Рыжий — красный пояс, Щелчок — наконечник от копья, хоть и ржавый.
Она с интересом поглядела на спины ульверов, вновь взявшихся за весла, но от меня не отцепилась, так и простояла рядом, пока «Сокол» не подошел к причалу.
— Ингрид! Три дня на воде! — воскликнула Дагней вместо приветствия. — И брысь домой, нечего в мокром бегать.
— Я первая! — сказала бессовестная девчонка и гордо потопала в дом.
— Никакого сладу! Особенно как отец уехал, — развела руками мать, а потом крепко обняла меня.
Рядом с ней стояла Аднфридюр. С каждым приездом она становилась всё краше и краше. И я рад был ее видеть.
К соседнему причалу подошел отцов корабль. Мы с Эрлингом встретились в Хандельсби после конунгова тинга, так что я знал, что дома всё хорошо и ладно, но одно дело слышать, а другое — самому поглядеть.
— А я знала, что ты со свёкром придешь, — сказала Фридюр. — И Тулле то же говорил.
Ульверов привычно поселили в тингхусе, Эгиль даже спрашивать не стал, сразу туда направился. А я, прихватив Трудюра, пошел домой. Взглянуть на сына.
Ингрид успела поменять платье и отжать волосы. Фольмунд во дворе бегал с палкой за собакой и пытался ее ударить, но умная псина не подпускала его близко, легко уворачиваясь от малыша двух зим. Я потрепал брата по макушке. Молодец, уже охотится!
А Ульварн лежал в люльке, которую мерно покачивала рабыня. Я взял мальца на руки, он уставился на меня широко распахнутыми глазами, потом цапнул за тоненькую косицу, что свисала у меня с макушки, и как дернет. Чуть искры из глаз не посыпались. До чего же ухватистый малый растет! А вырос как! Был же совсем крохой, а тут отъелся, оброс щеками, да и вихры на головенке появились.
Я дома!
Обычно мама сразу принималась хлопотать, чтобы накрыть на стол, говорила рабыням, что делать, сама бралась за стряпню, а сейчас села рядом с нами и даже бровью не повела. Неужто доверила заботы по дому моей Фридюр? Ключи, конечно, пока висели на поясе Дагней, но не рано ли передавать дела невестке? И ведь мать еще не одряхлела, совсем недавно дите родила, значит, не старая пока. Эдак в другой раз вернусь, а тут уже Фридюр всем заправлять будет. Куда только отец смотрит? Хотя мужчины в женские дела не лезут, иначе потом хлопот не оберешься.
А Фридюр справлялась отменно, не стеснялась с рабынями и даже своенравную Ингрид сумела втянуть в домашние хлопоты. Жаль только, что жена почти не смотрела на меня. Бросит взгляд украдкой и снова убежит, чтобы принести очередной горшок.
Вскоре вернулся и отец, устроив гостей в тингхусе и проследив, чтоб им всё понравилось. На этот раз он не стал затевать шумный пир, звать всех жителей Сторбаша и вновь выслушивать истории о наших подвигах.
Я снова дома, снова сидел возле родителей, рядом жена, сестра. Вон там на столе виднелась трещина, это Эрлинг разозлился из-за того, что я не получил первую руну. Возле двери чернело пятно, это я чуть не подпалил дом по дурости. Женский уголок расширился, и вместо одного ткацкого станка там теперь стояло два, побольше и поменьше. На стене висели пучки засушенных трав, остро пахло яблоками, дымом и немного коровьим навозом. Рабыни натащили полный стол снеди, мать сама разлила духовитый эль, и я с наслаждением отхлебнул из своей старой кружки.
И никто ни о чем не спрашивал. Мать говорила об успехах Фольмунда, Ингрид хвалилась своими подвигами, отец сказывал, сколько собрали ячменя и проса, сколько засолили рыбы, и впервые я слушал его с таким вниманием. Теперь я понимал, что Фольсовы дела не менее важны, чем Фомрировы или Скирировы. А Фридюр всё молчала, часто отходила взглянуть на сына.
Лишь когда на улице стемнело, и Ингрид сама запалила фитили в масляных лампах, мама все же решилась спросить.
— Ты надолго здесь? На зиму или еще куда пойдешь? Скоро ведь лед встанет.
— На днях уйдем. Если всем хирдом в Сторбаше осядем, вы нас не прокормите.
Фридюр отвернулась, но я все же заметил кое-что в ее глазах. Радость? Облегчение?
— И куда вы?
— В Альфарики. Столковались с тамошним купцом. Он тут удачно расторговался, набрал новых товаров, а теперь боится, что его ограбят по пути, вот и захотел взять охрану посильнее. Если Нарл будет к нам добр, так успеем вернуться до морозов. Заодно распродадим Скиррево добро и возьмем припасов, чтоб на зиму хватило. Ну, или там останемся, а по весне пойдем обратно.
— Так ты лишь за этим вернулся?
Я пожал плечами. Мы хирдманы хоть и вольные, но сидючи на одном месте серебром не обзаведешься и рун не получишь.
Сказать по правде, мне и самому этот замысел был не по нраву. Нет, сходить в Альфарики, посмотреть на их воинов, поохотиться на их тварей интересно. Может, найдем новых товарищей в хирд. Но покидать Северные острова в такое время? А вдруг Рагнвальд с Магнусом неверно оценивают тварей с земель Гейра? Мы ведь видели лишь кусочек Бездны, а что там дальше, так и не узнали. Сам Лопата сказывал, что его сторхельта убили одним махом. Да и после смерти Энока мне хотелось побыть дома с родными. Недолго, всего лишь до весны, а потом с новыми силами идти в бой хоть с сарапами, хоть с проклятой Бездной.
Но Альрик прав. Когда еще подвернется случай сбыть с рук опасные сокровища? И новым хирдманам тоже хотелось заработать немного серебра, а то всё лето промотались по конунговым делам. Плата, конечно, была, но не такая уж и высокая, если разделить ее на всех хирдманов. Потому, как я ни выкруживал, как ни старался найти причины, чтоб не идти нынче в Альфарики, так ничего и не придумал.
Посидев еще немного, мать пошла спать, за ней и все остальные потянулись. Фридюр, сколько ни топталась возле давно уснувшего сына, а и ей пришлось лечь. У меня давно не было женщины, и я не стал сдерживаться. Но несмотря на мои старания, жена лежала точно снулая рыба: не охала, не ласкалась, не обнимала. Терпела. Да и Бездна с ней! Кто поймет этих баб? В прошлый приезд отпускать не хотела, а сейчас я ей вдруг не мил. Гулять на стороне она не будет, я уверен. Тут все же мой родной город, все друг друга знают. Как она посмеет взглянуть на кого-то будучи под присмотром моих родителей? А ведь еще есть Ингрид! Эта егоза явно вынюхает раньше других и первая же мне всё расскажет. Но всё же такого я от Фридюр не ожидал. Я же к ней по-доброму, отец с матерью судя по всему не обижают, хозяйство доверяют.
На другой день мы занялись погрузкой нашего добра на корабль. Отец нарочно взял всё на себя, и только Альрик с Вепрем, Простодушным и Видарссоном помогали укладывать мешки и короба на «Соколе». Новым хирдманам мы сказали, что возьмем кое-какой груз из Сторбаша, чтоб расторговаться в Альфарики. Мол, раз далеко отправляемся, так чего порожняком идти? Понятно, что некоторые что-то заподозрили, но открыто спросил лишь Отчаянный. Альрик ответил ему, что это добыча из Бриттланда, потому обычной дележки тут не будет, но малую долю отдадут и тем, кто не бился с драуграми. Лундвара такой ответ вполне устроил.
А как всё разместили, положив кое-какую снедь поверху, в Сторбаше появился Мамиров жрец с помощником, то бишь Эмануэль с Тулле. Мой друг почти не изменился, разве что отощал малость. Он подошел ко мне и негромко сказал:
— Жаль Энока.
— Жаль, — кивнул я.
Он ведь тоже слышал смерть Ослепителя через мой дар и горевал не меньше.
Всё-таки чудной у меня дар. Отец, мать, жена, сын, брат и названная сестра — вот кто родные люди, но для меня ближе моя стая. С ними я разделяю и радости, и горести. Даже с теми, кто нынче не ходит с нами по морям.
Рысь радостно выпалил:
— Тулле! Идем с нами в Альфарики! К зиме уже вернемся. Поди, отпустит тебя жрец?
— А и верно! — обрадовался я. — Эмануэль, пустишь его ненадолго?
— Нет, — каркнул жрец. — Не пущу.
— Это почему? Неужто совсем нельзя отлучиться? На месяцок хотя бы.
— Я и так нарушил запрет, приведя Тулле сюда. Да еще ты то и дело тянешь его своим даром, не даешь забыть о мире. Чтобы стать жрецом, нужно все нити с людьми оборвать.
Тулле вздохнул:
— Так ведь я в жрецы не просился. Но Эмануэль прав, сейчас мне никак нельзя уходить.
— Да что станется-то? — разозлился я. — Ну, потом чуть дольше в горах просидишь.
Друг усмехнулся, протянул руку и ухватил меня за предплечье.
— Смотри! — сказал он и сжал пальцы сильнее.
Сначала я услышал неровный перестук бодрана, ему начал вторить другой, сначала они будто спорили друг с другом, потом замирились, и их звучание слилось воедино. И мир вокруг переменился в мгновение ока. Небо потемнело, и всё затянуло густой паутиной. Липкие дрожащие нити были повсюду, проходили сквозь людей, выползали из глаз и ушей. Я оглянулся и замер. Неподалеку стоял кто-то, густо пропитанный пустотой. Он был настолько чуждым, что ощущался как дыра, а не как то, что можно потрогать. Краем глаза я приметил черную молнию, глянул туда и понял, что это отголоски Бездны далеко на северо-востоке. Земли Гейра.
— Хватит! — раздался голос Эмануэля.
Тулле убрал руку, и вокруг снова возник привычный мир с голубым небом, без паутины и черных молний. А на месте пустого человека стоял Живодер, обычный и совсем не пугающий.
— Он…
— Да. Он уже не совсем человек.
— Ты всё время видишь вот такое? Или когда захочешь?
— Кто ж захочет такое видеть? Я хочу вернуть обычное зрение, но пока не выходит. Если не смогу, то…
— Хватит! — повторил Эмануэль. — Ни к чему почитателям Фомрира знать об этом. Повидался с другом и будет. Пора возвращаться.
Тулле кивнул, попрощался с ульверами и ушел вслед за Эмануэлем. И хотя их было двое, они выглядели очень одинокими, будто шли по разным дорогам. Хорошо, хоть у Тулле был я, а у меня — дар, что позволяет связывать ульверов воедино.
На третье утро мы должны были отплыть. Торговец будет ждать нас неподалеку от Хандельсби, в оговоренном месте, и затягивать не стоит, если мы и впрямь хотим вернуться до зимы. Так что я не стал пытать Фридюр, что у нее за блажь, ночью взял ее еще несколько раз, невзирая на холодность. Вернусь, вот тогда и выспрошу.
И едва рассвело, мы отплыли из Сторбаша. Лето заканчивалось, по утрам уже изрядно тянуло холодком, так что мы закутались в плащи, но быстро их посбрасывали, разогревшись на веслах. А как вышли из бухты, Росомаха умело повернул парус под ветер, и «Сокол» помчался по морю на восток.
Помчался-то он помчался, да мы изрядно нагрузили драккар. До Хандельсби путь неблизкий, и под вечер Альрик решил остановиться на небольшом островке. Вепрь, как обычно, занялся стряпней, Бритт с Офейгом пошли нарубить дров. Рысь отыскал ручеек, но вода там была нехороша, пахла тиной и лягушками, потому Альрик решил открыть небольшой бочонок со сторбашевским пивом. Обрадовавшись, Большой Крюк быстренько сбегал к «Соколу», принес бочонок и взялся за розлив, чтобы всем досталось, даже отправил по кружке Простодушному и Булочке, которые остались на корабле на страже.
Выпив пива, мы расселись неподалеку от костра. Похлебка все еще булькала в котле, запах мяса и чеснока разносился по всему островку, и пока мы ждали, Альрик спросил, кто что слыхал об Альфарики.
— Видать, там много рек, — первым высказался Коршун.
Немудрено, раз те земли называют Страной рек.
— Слыхал, там немало нордов живет, — задумчиво произнес Росомаха.
Свистун добавил:
— А еще у них там много городов, в каждом городе свой ярл, а конунга нету.
— Как нет? Совсем нет? А как же тогда ярлы меж собой не передрались? — удивился Эгиль, чуть кружку из рук не выронил.
— Так ведь дерутся, — пояснил Свистун. — Они меж собой и торгуют, и женятся, и воюют. А еще в некоторых городах и ярлов нет.
— А кто ж там главный? Лендерман? Или вовсе бонд какой-нибудь?
— Да не, — замахал руками Стейн. — Если бонд встанет во главе города, разве он не превратится в ярла? Ярл потому так и зовется, что главный.
Ни с того ни с сего вылез Офейг.
— Ярл так зовется… ярл так зовется, — забормотал он и рассмеялся.
Лундвар отвесил ему затрещину.
— Замолчи. Это как же так, Свистун? Как же они без ярла живут? Кто тебе такое наплел?
Свистун пожал плечами.
— Был я одно время в хирде, а там были хускарлы, которые были в Альфарики. Вот они и сказывали.
— Были-были-были, — снова захихикал Офейг.
Да что это с ним сегодня? Обычно Бессмертный молчит, порой мне казалось, что он жалеет об уходе с Туманного острова. А ведь с нами он поднялся на две руны и стал хускарлом. Впрочем, у него до сих пор меньше всех рун. Всего-то шесть.
Бац. Отчаянный снова дал Офейгу подзатыльник.
— Да набрехали они! Как это без ярла? А если вдруг соседний ярл нападет? Без хёвдинга даже хирд не соберешь! А тут целый город! Ты еще скажи, у них и дружины нет.
Свистун помотал головой. Потом замер и снова помотал.
— Дружины есть. Дружины везде есть. Всюду дружины. А ярла нет. Нет ярла!
Офейг расхохотался так, что едва не упал. Крюк спросил, кто будет еще пива, и снова наполнил всем кружки. То ли потому что мы с утра не емши, то ли еще почему, но после нескольких глотков мне вдруг похорошело. Будто я впервые попробовал хмельное.
Вепрь осторожно размешал варево, попробовал на зуб и сказал, что готово. Беспалый предложил помочь, чтоб Вепрь тоже спокойно посидел, снял котелок и взялся раскладывать еду по мискам. Крюк доразлил бочонок. Я допил свое пиво и начал хлебать Вепреву похлебку.
— А я слыхал, что в Альфарики много пушных тварей, — вдруг сказал Эгиль. — Самые лучшие меха оттуда.
Трудюр задрал рубаху и принялся распутывать веревку на штанах. Вепрь толкнул его в плечо:
— Хочешь отлить, отойди в сторону.
Шурин поднял на него удивленные глаза, помотал головой и снова взялся за веревку. Тогда Сварт схватил его за шиворот и поволок к ближайшему дереву. Офейг снова захихикал. Видарссон вдруг вскочил, едва не пнув котел. Он затрясся и вспотел, будто ему было и жарко, и холодно в одно и то же время.
— Нет! Я всё сделал! — взревел наш здоровяк. — Дверь починил, сарай вычистил… Коровы? А где же коровы? Где коровы⁈
Дударь тоже встал, чтобы помочь с поиском. Я засомневался, а не пойти ли мне с ними? Потеря коровы — дело немаленькое. Но передумал. Это ж не мои коровы, а Видарссона. Сам потерял, пусть сам и ищет.
Альрик отшвырнул пустую миску, и она с треском ударилась о сосну, за которой спрятались Сварт с Трудюром.
— Что это за пиво такое? Чем нас напоили?
Я заглянул в свою кружку. Пусто. Нет пива. Совсем нет. О каком пиве говорит Беззащитный?
Альрик схватился за рукоять меча и потянул из ножен. Неровное дребезжание струны. Альрик вскинул руки и отшатнулся назад. В его груди торчала стрела.
Офейг рассмеялся пуще прежнего. Вепрь вытащил бродекс и бросился к Альрику. Как раз вовремя, и следующая стрела воткнулась уже в него, а не в хёвдинга.
Что-то не так. Перед моими глазами всё плыло и туманилось. Где я? Почему кричат? А, мы снова приплыли к острову Гейра. Поэтому всюду туман. Сейчас полезут твари. Они уже здесь. И стрелы. Это же Энок? Но он мертв. Нет. Как он может быть мертв, если вот его стрелы? Надо сказать, чтоб не лез к той твари, иначе его изломают, как сухую палку.
Я встал, но Безднов туман задурманил голову сильнее, чем я думал. Земля качалась и крутилась под ногами. Мы в море? Я вытащил топор и пошел сквозь туман на шум. Ногу обожгло болью. Я глянул вниз. Огонь. Огонь? Почему тут огонь? Там не было огня, и потому я распинал горящие дрова во все стороны, несколько раз притопнул, чтоб сбить угли с обувки. Туман испугался и разбежался. Я увидел Росомаху. Он бежал к Альрику с мечом наголо.
— Кай, бей его! Убей!
Это Вепрь? Зачем бить Росомаху? А, я понял. Это не Росомаха, это тварь. Она перекинулась в хирдмана. Или натянула его шкуру.
Я напрягся и ударил хитрую тварь в чужой личине. А она тоже не промах! Ишь, как вывернулась! И мечом умеет махать. Сильная какая! Едва-едва меня не разрубила. Сколько же у нее рун? И где Тулле? Он же должен прикрывать меня щитом. Острый холод полоснул меня по боку и тут же разлился теплом. Я ранен? Это потому что нет Тулле. Куда он сбежал? Надо его найти. Но эта тварь мешает! Я отбивался изо всех сил, но без щита никак. А, у меня же есть дар! Тогда я найду Тулле.
— Аууууу! — взвыл я, созывая свою стаю.
И во вновь набежавшем тумане я нащупывал своих волков. Ранен. Ранен. Ранен. Ранен. Мертв. Давно мертв. Бежит. Куда-то далеко. Этот волк поделится резвостью. Этот позволит видеть даже сквозь туман. Этот умеет таиться. С каждым волком во мне вспыхивали новые силы, и с тварью стало легче биться. Следующий замах меча я отшиб в сторону так легко, что тварь испугалась.
— Да застрели его уже!
Кого? Кому? Эноку? Но Энок мертв.
А Тулле всё не находился. И я продолжал искать. Хохотун. Он не дал мне ничего нового, но я всё равно захватил его в стаю. Новый волк. Благодаря нему я ощутил руны всех, кто находится на острове. Тварь оказалась десятирунной. Еще один волк… Топорик показался мне слишком коротким и неудобным. И я не успел отбить стрелу. Кишки скрутило болью. Я отломал длинное древко и невольно потянулся к еще одному волку, чей дар в излечивании ран. Кровь продолжала стекать из разрубленного бока, хотелось упасть и выгрызть стрелу из живота. Но я не нашел Тулле! Еще один волк. От него пришли отголоски нового дара, и я смог распрямиться.
Тварь! Где ты?
С каждым шагом боль всё сильнее терзала мое тело, но она будто бы и придавала мне сил. Я снова взвыл, скликая волков. И мы вместе навалились на тварь, прикрывшуюся личиной Росомахи. В ее лапу воткнулся чей-то нож, в голову полетел котелок с остатками похлебки, в спину вонзился меч. Я ощущал не только свою боль, но и раны братьев. Где-то глубоко внутри я слышал смерть, смерть еще одного волка, и выл от горя. Далекий вой откликнулся на зов. Тулле!
Стоило только его нащупать, как в голове немного прояснилось.
Передо мной лежал изрубленный труп Росомахи. Но он был не один. Еще кто-то стрелял. Крюк и Гвоздь! Его приятели. Их надо найти.
Очертания рунных воинов виднелись повсюду, я легко отличал своих и чужих, а вслед за мной и моя стая. Мы взяли след. Одного настигли в лесу, и Живодер с Рысью и Отчаянным растерзал его на куски. А второй решил уйти морем, и я бросился за ним. Вода остудила раны, дурман отступил еще дальше. Он плыл изо всех сил, но мы с ним равны по рунам, и хоть я ранен, со мной сила всей стаи. Рядом послышался плеск, и я ощутил возле себя Херлифа.
— Булочка мертв, — сказал он на выдохе.
Я знал. И он знал, что я знал. И всё равно его слова резанули хуже меча.
Мы плыли и плыли. Ярость давно отхлынула, оставив за собой пепел и горечь. И предатель с каждым взмахом становился ближе и ближе.
— Не убивай его, — снова открыл рот Херлиф. — Он не должен умереть так просто.
Еще один мощный гребок. Я схватил ногу беглеца, дернул на себя. Второй ногой он заехал мне по носу, но дальше на него навалился Простодушный. Брызги, сдавленное дыхание, сплевывания, бессмысленные рывки. Я не отпускал ногу, и когда всё успокоилось, беглец уже не дергался. Простодушный ухватил его за длинные волосы и медленно поплыл к берегу. А за ним тянулась едва заметная розовая дымка. Как и за мной.
Кровь! Хоть я и не Рыбак, но кровь всегда приманивает тварей.
Я держался позади Херлифа и все время оглядывался. Но не это помогло мне заметить опасность, а Коршун и его дар. Я вдруг почувствовал опасность. Рунная сила. Где-то сзади.
— Быстрее! Давай быстрее! — сипло крикнул я.
Развернулся, вытащив нож, и замер. Она всё ближе и ближе. Еще чуть-чуть. Сейчас! Я нырнул и вогнал лезвие во что-то упругое. Резкая боль в ноге. Такая сильная, будто мне ее оторвали целиком. Еще удар. Еще.
Хорошо бы Херлиф успел доплыть до берега…