Сага о двух хевдингах

Глава 10

Едва только рассвело, я стоял возле «Сокола» и ждал гостей. Хотя чего душой кривить? Дагну я ждал. Полночи не спал, думал, как она ступит на наш корабль, как улыбнется, увидев моих хирдманов-молодцев. Почему-то жуть как хотелось, чтоб она снова надела пояс с мечом или топором, причем не поверх длинного платья, а поверх мужской одежды. Так я впервые ее увидел в Сторбаше.

Обычно-то на женщин в штанах и рубахах смотрят презрительно, не зовут замуж да и в хирд берут неохотно. Ясно ведь, что каждому своя тропа уготована, недаром среди наших богов только одна Орса за женщинами приглядывает, а заодно показывает, куда нужно идти девкам: замуж и в лекарки. Но с Дагной всё иначе. Кто бы отказался взять ее в жены? Только слепец или скопец.

Вернувшись от Хотевита, я сказал, чтоб выдраили корабль, товар весь перенесли к Радобуду, а сами хирдманы чтоб помылись, отстирались и выглядели достойно. Рысь сначала посмеивался надо мной, а потом увидел, как оживились при имени Дагны те ульверы, что видели ее в Северных морях. Даже Альрик очнулся, услыхав о ней, и ненадолго стал похож на себя прежнего.

— Дагна? Уж не та ли самая баба, которая Рыбака наживкой сделала? Далеко же ее забросило! Значит, замуж выходит. Я-то думал, что она в сторхельты метит.

А потом сказал:

— Наверное, мне лучше на берегу остаться вместе с Тулле. Вдруг что случится на озере? Испугается кто? Или кровь почую? Зря я ушел с Северных морей, зря.

— Ты будешь с хирдом до той поры, пока человека не ранишь, — твердо ответил я. — Тулле за тобой присмотрит, а мы поищем колдуна или жреца, который сумеет прогнать тварь. Сам подумай! Сколько уже времени прошло, как ты стал хельтом? Никто бы столько не выдержал. И Тулле тебе помог, и Живодер тоже, а ведь никто и не слыхивал, что так вообще бывает. Может, есть такой колдун? Не на Северных островах, так в Альфарики. Не в Альфарики, так еще где-нибудь. Вдруг главный сарапский колдун ворожбой выманит тварь из тебя?

Альрик удивленно посмотрел на меня, а потом хрипло рассмеялся. Как ворон раскаркался.

— Я всё гадал, как же дар изменит тебя? Сварт, поди, обзаведется троллевыми ручищами до пят, у Трудюра хер отрастет до колен, Лундвар в каждой пустячной драке будет лезть под меч, чтоб заполучить рану и побольше истечь кровью. А ты, значит, будешь цепляться за хирдманов, беречь их жизни, жалеть и бояться вступить в бой. Может, лучше уйдешь из вольных? Осядешь на земле, вокруг себя поселишь ульверов, и все будут жить спокойно, мирно, без драк и тварей.

— Пустое говоришь! — отрезал я. — Все мы когда-нибудь уйдем к Фомриру. Только ты же не любой хирдман. Ты мой хёвдинг!

— Так и отправь меня к Фомриру! Чего трясешься, как наседка над последним яйцом? Повезло, что там, на пристани, я лишь медведя убил. Или хочешь дождаться, чтоб я человека убил? Голой рукой? Кого я убью? Тулле? Офейга? Рысь? Кого тебе не жалко?

Разозлился я тогда, ушел, не стал договаривать с ним. Не хотел слышать, как умный и хитрый Альрик несет всякую чушь. Не стану я его убивать! Мы найдем колдуна.

Так что утром Альрик тоже был на пристани, вместе со всем хирдом.

К моему огорчению, Дагна приехала с Хотевитом. И одета она была как богатая живичская женщина, а не как воин. Хотя чего я ждал-то? Поди, весь Раудборг глаз с нее не сводит, следит за тем, как пришлая баба себя ведет, что носит, как разговаривает. Хотевит, как ни крути, завидный жених, и немало семей затаило на Жирных обиду за выбор невесты. У Дагны, может, и есть какое приданое, не может хельт быть совсем нищим, но за ней нет рода, нет земли, нет места в вече. Интересно, как отец Хотевита согласился на такой брак?

Дагна весело поздоровалась с Альриком и с теми ульверами, которых узнала.

— Что ж ты, Беззащитный, отдал свой хирд Эрлингссону? Ладно бы, он был хельтом, а ты хускарлом! Я бы поняла.

Альрик устало улыбнулся.

— Есть у нас тайна, но коли ты эту тайну вызнаешь, так сама в хирд попросишься. А мы баб не берем.

Она сощурила глаза, потом обернулась и посмотрела на Аднтрудюра.

— Вот этого лучше на берегу оставить, иначе он одежу с меня глазами снимет.

Хотевиту надоело слушать наши непонятные разговоры, и он через своего толмача с козлиной бородкой попросил показать товары. Я пояснил, что весь груз мы перевезли во двор дома, где поселились, и что Альрик со Свистуном проводят его, всё покажут и назовут цену. Я не знал, что почем в Раудборге, и боялся продешевить, потому поручил торговлю Альрику, как наиболее опытному, и Свистуну, который два дня терся возле Игуля и уже примерно прикинул здешние расклады.

Сам же остался с Дагной на пристани. Только я собрался ей рассказать, как мы с драуграми в Бриттланде бились, она подобрала юбки и перескочила на «Сокол». Обошла весь корабль, потребовала поднять доски на палубе, чтоб заглянуть внутрь, осмотрела весла, мачту, спросила, какой ширины парус, выспросила руны всех ульверов, потом захотела узнать дары в хирде, но тут уж я опомнился и не стал ничего говорить. Сказал лишь, что даров, связанных с водой, у нас нет.

— А слухачей? Нюхачей? Кого-нибудь, кто может врага издали учуять? — тут же спросила она.

— Есть один, кто может рунную силу издалека слышать. Но как оно в воде…

— Покажи мне его.

Я подозвал Коршуна. И Дагна завалила его вопросами. Как далеко чует? Есть ли разница между рунами тварей и людей? Кого почует раньше: десятирунного или трехрунного? А в лесу? А в воде? А в железе? А если стена будет каменная меж Коршуном и рунным? А если стена будет в три шага толщиной? А если двое трехрунных встанут вплотную, различит ли их Коршун? А как различит? Как толстого трехрунного? Как двух трехрунных? Как шестирунного? И Коршун не смог ответить даже на половину ее вопросов.

— Кай, нужно проверить дар Коршуна на деле. Он должен знать, на что способен. К тому же, некоторые дары можно улучшать, если ими заниматься. Нужно знать его дальний предел для каждой руны. Это поможет и ему, и хирду. И проверять нужно после каждой полученной им руны. Согласен?

Мы с Коршуном кивнули вместе.

— Тогда сегодня я заберу его с собой. Вечером верну.

Я невольно подумал, а не стоит ли рассказать ей обо всех дарах ульверах? Вдруг она подскажет что-то и по ним? Ну, кроме моего, конечно.

Лундвар сообразил первым.

— А у меня силы растут, когда я ранен и кровь течет. Может, и меня проверишь?

Дагна насмешливо окинула его взглядом.

— Кровь? А если без крови? Если я тебе палец сломаю, сила прибавится? Вдруг дар не от крови, а от боли действует? Хорошо, что сказал. Если что, буду на тебя тварь выманивать.

Потом она перешла обратно на причал, позвала меня в сторонку.

— Я поклянусь Фомриром и Орсой, что никому не скажу о дарах твоих хирдманов, но мне нужно это знать. И твой дар тоже. Ясно же, что Беззащитный не просто так отдал хирд тебе.

Я смотрел в ее глаза, вдыхал еле слышный запах воска и медовых трав и с трудом понимал, о чем она вообще говорит. Боги, как хотелось схватить ее за плечи, дернуть к себе, уткнуться носом в ее грудь, а потом…

— Эрлингссон! — ее голос резал не хуже ножа. — Какие у твоих хирдманов дары? Я поклянусь Фомриром и Орсой, что не выдам их никому, даже Хотевиту.

Я вздрогнул, приходя в себя.

— Почем мне знать? Вдруг ты уже переметнулась к живичским богам? Вдруг клятва Орсой для тебя ничего не значит?

— Мне нужно поймать эту тварь, иначе надо мной будет смеяться весь Раудборг. И пусть бы смеялись, но они и над Хотевитом потешаться будут, а я и так немало бед ему принесла.

Я отвел глаза от Дагны, не желая больше выставлять себя дураком. Она же насквозь меня видит! Знает, о чем я думаю. Ведь она старше на зим десять, не меньше. Но как же я хотел задрать ей юбки и… Надо перед отплытием сходить с Трудюром к бабам и валять их до посинения, чтоб даже мысли дурной потом не появлялось. Да и весь хирд нужно отправить туда же, иначе мы до твари не доберемся.

Немудрено, что Дагна всю жизнь проходила без хирда. И сдается мне, половина ее рун не от тварей, а от мужчин, что захотели уложить ее под себя.

— Надо всё обсудить, — с трудом выдавил я из пересохшего рта. — Ты скажешь, что знаешь про тварь, поклянешься. Потом я скажу про дары. И решим, как будем тварь ловить.

— Добро. Приходи вечером к Хотевиту, там и поговорим.

Дагна не стала дожидаться жениха, взяла Коршуна и уехала обратно на Вечевую сторону. Трудюр ошеломленно пробормотал ей вслед:

— Баба-хельт! Это кто же кого одолеет? Кто первым пощады запросит?

Я же вздохнул.

— Что же, братья-ульверы, сами видите, кто у нас нынче наниматель. Шутки шутить с Дагной можно, ей не привыкать, сама над кем хошь посмеется. А вот руками не лезть! Не хочу, чтоб мой хирд стал еще меньше. Кому невтерпеж, сходите к гулящим.

Несколько дней мы готовились к охоте на озерную тварь. Ну, как мы… больше Дагна. Она вызнала дары всех ульверов, кроме моего и Рыси. Как по мне, дар Леофсуна никак не помог бы в ловле. Еще я не рассказал ей про Тулле, Живодера и беду Альрика. Каждого из одаренных хирдманов она забирала на полдня и проверяла, на что тот способен, можно ли улучшить дар. И многое нас изрядно удивило.

Например, Эгиль мог видеть ночью всё, что крупнее кошки, если оно стоит на месте, а если движется, то до размера мыши. Цвета он в темноте не различал, лишь очертания, а горящую свечу угадывал в лесу за сотни шагов лишь по отсветам на деревьях. Квигульв хорош не только с копьем, но и с длинной палкой, с гарпуном, словом, со всем, что сидит на длинном древке. Лундвар наконец узнал, что самую большую силу он получает, когда сольет три чаши(1) крови. Если больше, то слабость от потери крови перекрывает силу от дара. Каждая слитая чаша дает ему прибавку примерно в руну. Жаль, только что долго он так держаться не может, потому Дагна ему посоветовала отдавать не больше чаши крови, если это большое сражение, и не больше двух — если бой будет коротким, три — только если ему будет грозить гибель. Еще она сказала, чтоб он хотя бы раз в две седмицы сливал одну чашу и следил за телом, за слабостью и за ощущениями, мол, в бою измерять кровь нечем, потому нужно, чтобы он сам угадывал потерю. Заодно научила, где лучше себя резать, чтоб рана не мешала в бою. Лундвар был очень доволен. Пока он восстанавливал силы мясом, жареной печенью и вареной кровью, раз десять пересказал каждому, как его Дагна проверяла и чему учила. Надоел всем хуже горькой редьки.

Трудюр тоже рвался проверить свой дар, но Дагна сказала, что тот вряд ли пригодится в охоте.

Хотевит тем временем осмотрел все наши товары, сказал, что заберет всё. Половину выкупит сразу, а остальное постарается распродать до нашего возвращения, сам возьмет малую долю от полученных денег. И это было очень щедрое предложение. Ясно ведь, что у незнакомых нордов дорогой товар будут брать неохотно и за меньшую плату, чем у уважаемого во всем городе купца. К тому же, нам не придется возиться с самой торговлей, у Жирных есть и лавки, и знакомства, и люди.

Понятно, что Хотевит делал это не ради нас, а ради невесты. Так он покупал нашу верность и наше время, чтобы мы не повернули назад со словами: «Нам еще расторговаться надо».

Вообще Хотевит без Дагны мне нравился. Крепкий бережливый хозяин, умелый купец, знающий цены на любой товар, причем как на прилавке в Раудборге, так и на складах Гульборга. Он неохотно дает слово, но если дал, так будет держать до последнего. А еще Хотевит как-то сдружился с Альриком. Даже после сделки эти двое находили, что обсудить, пусть и через толмачей, пока Дагна следила, чтоб на «Сокол» принесли всё необходимое и уложили так, как надо ей.

Я нашел, чем единственным были схожи Хотевит и Дагна. Они оба дотошно относились к своему делу, ничего не оставляя на волю случая или благосклонность богов. Жирный помимо серебра и золота за выкупленный товар дал Альрику еще скрученную тонкую кожу с мелкими узорами, в которых, по его словам, было начертано всё, что купец взял без оплаты. И если Хотевит вдруг почему-то решит не платить или помрет ненароком, с этой кожей можно прийти к его отцу или братьям, потребовать товар или серебро, и даже если те откажут, вече принудит их вернуть обещанное.

И так меня это поразило, что я еще раз наказал Леофсуну выучиться этим узорам, а потом меня научить. Была б у меня такая кожа в Бриттланде, никак Хрокр бы не выкрутился, а вернул бы нам плату за дом. Но Рысь сказал, что эти узоры подходят лишь к живому языку, а под нордский не годятся. Я вспомнил, что у сарапов другой узор, который, скорее всего, только сарапскую речь излагать может. Что ж, пусть тогда Рысь и слова живичей выучит, а в помощь ему Держко. Не стану пока продавать этого трэля.

Наконец настал тот день, когда «Сокол» отплыл от пристани Раудборга, прошел под нависающим мостом и направился в Странцево море, которое на самом деле озеро. Хотевит хотел дать нам десяток-другой своих воинов, но Дагна взяла лишь четверых, причем выбрала их не по силе или дарам, а по умению понимать нордскую речь.

— Не хочу повторять дважды. Нужно, чтоб каждый сразу понимал, что делать, — сказала она.

Гарпуны с толстыми веревками, а один даже с железной цепью, несколько сетей с крупными ячеями, четыре живые овцы, одна свежая туша и одна протухшая, плотно закрытая в бочонке, три цепи с крюками, утяжеленные короткие копья для метания, которые здесь называли сулицами. А, еще одна трехрунная баба для пригляду за Дагной, и вот она не понимала нордскую речь совсем. Дагна ее взяла лишь ради успокоения завистливых людей Раудборга, мол, невеста Хотевита не одна запрыгнула на корабль, полный мужей, а с нянькой. Для них ульверам пришлось сделать отдельный уголок, отгороженный шкурами, чтоб женщины не светили голыми задами всякий раз, когда им захочется облегчиться.

Едва мы отошли от города, как Дагна переоделась в закутке в одежду поудобнее: штаны, длинная рубаха с толстой шерстяной туникой поверху, убрала волосы под шапку, сняла височные кольца, подвески и прочие побрякушки. Издали не понять, мужик это или баба.

— А чего ты тогда сразу не переоделась? Или не подождала нас в каком-нибудь уголке уже на озере? Ну, чтоб горожане не думали о тебе плохо. Тогда бы и бабу эту не пришлось брать.

— Нельзя. Тогда воевода скажет, что вы без меня тварь выловили, а значит, я не выполнила уговор. Нужно, чтоб все видели, что я пошла с вами с самого начала, — Дагна устало потерла висок. — Дура я, конечно, что завела этот спор с воеводой. Как ни крути, всё худо для Хотевита. Поймаю тварь — осудят за то, что столько времени провела с пришлыми мужами, откажусь от похода — скажут, что возвела напраслину на воеводу, не знаю меры ни в словах, ни в делах. И хуже всего, если сейчас я вернусь с пустыми руками. Тогда я окажусь и гулящей, и бестолковой разом.

— Да поймаем мы эту тварь! — успокаивающе сказал я.

И я так думал, пока мы не вышли к озеру.

Передо мной раскинулась голубая ровная гладь, и не было видно ей ни конца, ни края. Будто и впрямь море. Я даже опустил пальцы в воду и облизал их. Пресно.

— И сколько же тут до другого берега плыть?

— Если не спеша, то два дня. Если же во всю силу грести, то до заката доберемся, — спокойно ответила Дагна, оглядывая окрестности. — В последний раз тварь видели неподалеку от северного берега. Туда и пойдем.

Ветер дул попутный, потому мы могли договорить, что не успели на берегу. Но первым вопрос задал Тулле с кормы «Сокола».

— Откуда знаешь, что это тварь? Ведь живичи думают, что это кто-то из богов в глубине ходит и дань собирает с проходящих кораблей.

— И много ты богов знаешь, которые по овце с корабля берут? Так делают либо разбойники, либо ярлы, — усмехнулась она. — Да и вообще живичские боги — не боги вовсе.

— Это как?

Я глянул на хирдманов. Всем ульверам интересно было послушать новые истории, даже Нотхелм Бритт уставился на Дагну, заранее насупив брови. Он хуже всех понимал по нашему, обычные слова и указания знал хорошо, но висы и сказания о богах пока давались ему трудно. Живодер понимал всё, только говорил с ошибками.

Дагна увидела интерес и сказала:

— Велебор, я скажу, как сама понимаю. Коли что, потом доскажешь.

Дружинник Хотевита, хускарл со шрамом от подбородка до макушки, кивнул и уставился на воду.

— Все те боги, чьи имена вы будете слышать каждый день: Масторава, Норовава, Вирьава, Вирьатя, Кудава и Кудатя, Ведява и Ведятя, — это не совсем боги. Когда-то они были людьми, и есть легенды о том, как они стали богами. До них жили первобоги, чьи имена не говорят вслух, да я сама их и не знаю. Говорят, что есть живичи, которые хранят их имена, и есть тайные обряды, которые совершают для тех богов, но кто, когда и где — я не слышала.

— А вправду живичи думают, что все, кроме них, мертвецы? — перебил ее Эгиль.

— О том есть легенда. Когда первобоги лепили людей, во все стороны летели брызги мокрой глины. Потом боги вдохнули душу в вылепленные фигурки, и те ожили. Так появились живичи, которые уже потом рассорились и разделились на разные племена. А комочки разбросанной глины тоже вдруг задвигались, но остались без души, не живые и не мертвые. Потому живичи всех, кто не говорит на их языке, называют мрежниками, мертвыми. В торговых городах к пришлым относятся неплохо, а попробуй зайди в дальние деревни, где гости если раз в год появляются… Там вас сразу захотят убить, и виру не дадут, ибо какая вира за мертвеца? Да и в городах всяко бывает. В Раудборге нынче судачат, какие дети от меня пойдут: с душой или без души. Но я и так баба, какой с меня спрос. А вот если кто из вас захочет взять в жену живичскую девку, никто не отдаст, разве что рабыню продадут. А чтобы родную дочь за мертвеца отдать! Нельзя! В Торговой стороне Раудборга даже те иноземцы, что родились тут, ищут жен на стороне, либо покупают рабыню, либо привозят издалека.

Она замолчала ненадолго, поправила выбившуюся из-под шапки прядь, и я снова задохнулся от прилива желания. А ведь накануне сходил, взял рабыню на ночь и брал ее до полного изнеможения.

— Так вот, боги… Масторава — это хранительница земли, земля-матушка. Говорят, что на живичской земле несколько лет длился страшный неурожай, голод был такой, что помирали деревнями, выедали вокруг всё, вплоть до коры. И жила в то время женщина, было у нее двенадцать детей. В первую зиму они съели корову, во вторую зиму — овец, на третью — всю птицу, на четвертый — съели собак, кошек и даже мышей. А земля всё не хотела растить зерно, только зря сыпали семена в жадную почву. Ни единого росточка не выпустила она. И один за другим умирали дети той женщины. Что ни месяц, новая смерть. Последний сын помер, когда стаял снег после пятой зимы. Похоронила женщина его возле других детей, а потом пошла в чистое поле, разделась донага и легла на землю. Сказала, пусть земля заберет ее тело, как забрала ее детей, пусть наестся досыта, и чтоб больше никогда не умирали люди из-за недорода. Вдруг почва расступилась и поглотила эту женщину, но не умерла она, а стала Масторавой, хранительницей земель. Иные говорят, что не сами умерли те дети, а что были принесены в жертву, но даже после гибели всех детей земля не захотела соблюдать уговор. Потому первобоги сделали Мастораву хранительницей, чтоб смотрела она за недородом и урожаем, чтоб выполняла уговор между людьми и богами. Потому перед вспашкой женщины идут в поля, приносят по капле крови всех своих детей, орошают ей землю, а потом ложатся голыми. Они напоминают Мастораве об уговоре! А при больших неурожаях приносят детей в жертву. Верно я рассказала, Велебор?

Хускарл со шрамом снова кивнул и добавил:

— Ты не сказала, откуда пошел тот уговор. Когда боги создали людей, мир был плох и жесток. Земля была сухой и каменной, вода бурлила и текла, как ей вздумается, огонь полыхал, сжигая всё на своем пути, звери бегали повсюду и рвали друг друга. Боги увидели, что погибнут люди. Обратились они к земле и заключили с ней уговор, что люди будут поливать ее потом и кровью, а она взамен будет кормить их зерном. Обратились они к воде и сказали, что вода должна течь по руслам и не выходить оттуда, и там она может делать, что захочет. Обратились они к огню, но не захотел огонь заключать уговор. Тогда боги заковали его глубоко под землю, а его детей-искорок отдали людям для обогрева и стряпни, строго-настрого сказали людям следить за искорками, потому как злы они за отца и хотят отомстить. Чуть дай им волю, как они выжгут и людей, и дома, и целые леса.

— Верно. Ведява — это хранительница вод. Ей стала девушка, которая убегала от мрежников. Добежала она до обрыва, дальше некуда податься, тогда она прыгнула в воду и попросила укрыть ее от преследователей. И вода приняла ее, дала укрытие. Так девушка и стала Ведявой, матерью-водой. Похожие рассказы есть и про Вирьаву, хранительницу леса, и про Вармаву, хранительницу ветров, и про Кудаву, что следит за домом.

— А что, все живичские боги — бабы? — удивился Аднтрудюр.

— Есть и мужчины. Есть, например, Ведятя, про которого и думают, что он в озере живет. Ведява — хранительница вод, а Ведятя — бог рыбаков, корабельщиков и торговцев, потому что в Альфарики все дороги идут по рекам: летом — на кораблях, зимой — на санях по льду. Есть Нороватя — бог пахарей. Вирьава смотрит за лесом, Вирьатя приглядывает за охотниками, грибниками, дровосеками. Кудава смотрит за домом, а Кудатя помогает строить дома, обустраивать двор, делать ограду, ставить сараи. Толава отвечает за огонь, а Толатя учит кузнецов.

— Выходит, они как муж и жена, — задумчиво промолвил Тулле. — Жена смотрит за хозяйством, а муж пашет, охотится, сражается.

— Да, так и есть.

— А есть тут бог-воин? И какова у него жена?

— Нет такого бога, — сказала Дагна и посмотрела на живича.

Тот качнул головой.

— Нет бога-конунга, как Скирир. Нет бога скальдов, как Фольси. Нет и кого-то, равного Мамиру. Возможно, это первобоги живичей.

— А Домну? Бездна? — спросил Живодер.

— И Бездны нет. Тут говорят, что хороших людей земля принимает в себя, а плохих исторгает в виде чудищ, по нашему тварей. И чем сильнее чудище, тем хуже был человек. На чудищ здесь не охотятся, а убивают только тех, кто нападает на людей. Если убить слишком рано, земля не простит его, а выродит заново. Руны, то есть истоки и потоки, даются землей-матушкой за защиту родины. Но не всякий сумеет выдержать второй поток, он настолько бурный, что может вымыть душу из человека, и тогда остается лишь чудище. Потому хельтом здесь не всякий решится стать, это должен быть человек сильный как духом, так и телом. А уж женщин-хельтов тут прежде не видели вовсе.

— Значит, хельтов тут немного, — как бы невзначай уточнил я.

— Зато хускарлов много. Всяк добрый муж должен собрать первый поток, то есть шагнуть на шестую руну. И не просто шагнуть, но и получить дар своего бога. Только я не очень понимаю, как это выходит. Хотевит-то шестую руну не по обычаю взял, потому на него отец так разозлился. Велебор, расскажешь?

Хускарл взглянул на нее снисходительно, пожал плечами и ответил:

— Скажу. Почему ж не сказать? Слить истоки в единый поток не так просто. Я слышал, что вы, северные, часто спешите, гонитесь за силой почем зря. Вот хотя бы ты! — он посмотрел на меня. — Мальчишка совсем, бороду не отрастил, а уже стоишь перед вторым потоком! Откуда у тебя столько разумения, чтобы удержать душу, чтоб не унесло ее водой?

— Так мы же мрежники, — хохотнул было Эгиль.

— Мрежники или нет, только боги знают. Но ведь и у вас есть люди, что становятся чудищами! А значит, и душа в вас есть. Думается мне, что и вы тоже живичи, только разошлись наши рода чуть пораньше и подальше, потому и речь друг друга не разумеем. Или забыли вы, что родились живичами, слова правильные позабыли и придумали свои, иные, незнакомые. Но душа-то есть! У нас мужчина сначала должен дело свое выучить, прежде чем в первый поток ступать. Если уж пахарь, так пахарь! Умей и сеять, и боронить, и жать, и молотить, умей угадывать, когда сажать, а когда собирать урожай. Если ты сапожник, к примеру, так умей сшить сапоги с начала и до конца. Как снять мерки, как выбрать кожу, как выделать ее… Как станешь мастером, так можно пойти в воины, пробудить оставшиеся истоки. Перед первым потоком нужно провести обряд особый, обратиться к богу, что приглядывал за тобой, и уж потом идти кровь проливать. Коли чиста твоя душа и умелы руки, тогда вместе с первым потоком вольется в твою душу божий дар.

Велебор повернул голову к Трудюру.

— Слышал я, что у тебя дар на мужской корень обращен. Да только что в нем толку, если у тебя даже жены нет? Грязны были твои помыслы, не очистил ты душу, потому и дар такой. А ведь он не для потехи дан, а чтобы детей ты народил много.

— А какой тогда дар хороший? — резко спросил я.

— Дар должен от твоего бога идти, чтобы дело твое, от отца перенятое, лучше спорилось. Есть в Велигороде кузнец, которому Толатя даровал любовь к огню, так он может рукой угли ворошить и раскаленное железо брать. И не жжет его огонь, жалеет. Есть охотник, которому Вирьатя помогает в любом лесу дорогу отыскать. Хоть с закрытыми глазами его веди, хоть кружи, всегда знает, где деревня его, где река течет. У деда Хотевита тоже был дар, он обман слышал, потому и стал Жирным. И Велигороду немало добра принес, прогнал князя, что не о городе думал, а лишь о собственной мошне, с каждой гривны хотел четверть себе урвать. И Хотевит мог получить щедрый дар от Ведяти, но не прошел он через обряд, забыл о боге своего рода, поток слил воедино, да только пустой тот поток вышел. Немудрено, что его отец чуть из рода не выгнал.

Дагна слушала живича, сжав губы до белизны. Вот-вот вспылит да выкинет наглого хускарла в озеро, но она лишь опустила голову и смолчала.

1 Чаша — примерно 0,63 литра.