Сага о Кае Лютом

Глава 1

У нордов есть негласное правило: в походе слово хёвдинга — закон. Это на берегу за кружкой пива хирдман может сказать что-то против, посмеяться или даже поспорить, но в море и во время боевой вылазки прекословить нельзя.

Пока «Сокол» шел морем, псы Хундра молчали. Они не знали, куда плыть, если всюду бесконечные волны и бесконечное небо, не умели ставить парус и страшились глубины. Все хирдманы, невзирая на происхождение, выучили корабельные команды на нордском, запомнили свое место и дело во время гребли, шторма и ходьбы под парусом.

Помимо этого Дометий усердно учил нордские слова, донимая Хальфсена, Милия и Феликса. Уже через седмицу он старался говорить только по-нашему, хоть и короткими рублеными фразами.

Бойцы Арены или, как я начал их называть по прозвищу Дагейда — львята, хоть многого не умели, зато тянулись, спрашивали про наши былые подвиги, проникались духом хирда.

Псы же, подопечные Хундра, за исключение двух-трех воинов, замкнулись внутри себя. Я видел, что самого Хундра они ни во что не ставят, но и поменять его не мог. Не на кого.

Потому я ждал. Ждал и надеялся, что никто из моих ульверов не умрет во время следующей вспышки недовольства.

Мы поднимались по руслу реки Лушкарь. Она неспешно влекла свои воды по зеленой равнине, питая окрестные болота. Здесь редко встречались отмели, так что даже наш изрядно погрузневший «Сокол» без опаски шел вперед. Но нет-нет да попадались изредка деревья, упавшие в воду, а то и полусгнившие бревна. Один раз мимо проплыла соломенная крыша, то ли сорванная внезапным ураганом, то ли смытая во время весеннего паводка. Так что даже на полноводье мне нужно было внимательно вглядываться в реку, держать кормило и управлять гребцами.

Тогда-то и случилась первая стычка. Один из псов вроде как не услышал или не понял команды. Я осторожно обошел встречный плавник, затем, убедившись в чистоте русла, передал кормило близсидящему Херлифу, подошел к оплошнику. Тот поднялся, нагло глядя мне в глаза. Уж не знаю, думал он оправдываться незнанием нордского или плохим слухом, только я не дал ему сказать и слова — со всего маху влепил затрещину так, что он чуть не вывалился за борт. Хельт привычно схватился за пояс, да вот беда — я так и не вернул псам ни мечи, ни даже ножи. А ульверы уже вскочили на ноги, вытащив оружие.

Не сводя взгляда с побагровевшей рожи ослушника, я заорал:

— Хундр!

— Да, хёвдинг! — тут же откликнулся норд.

— Твой воин плохо знает команды. Обучи его как следует!

— Да, хёвдинг.

— В другой раз я отрублю тебе палец.

— Да, хёвдинг, — упавшим голосом отозвался Хундр.

— Вепрь, верни оружие, но только ему одному.

Нельзя сказать, чтобы я не понимал псов. Зачем подчиняться какому-то мальчишке, если можно его убить, забрать себе и корабль, и богатый груз? Тут не море, а река, не заблудишься. Уж до Холмграда как-нибудь доберутся, там распродадут товары, поделят золото и разойдутся. Среди псов были и живичи, так что как-нибудь договорятся. Да даже если бы и не было, холмградские купцы часто ходят в Гульборг и худо-бедно фагрский знают.

Да и я сглупил: пообещал отпустить в Альфарики всех, кто пожелает. Сейчас же думал, что лучше всех оставить в хирде! Войти в Хандельсби не жалкими двумя десятками воинов, а целой полусотней! Да еще половина которой — хельты. Не всякий ярл может похвастаться такой дружиной! Тогда мое слово на Северных островах будет наравне со словом какого-нибудь Скирре.

А еще лучше — сотня хирдманов. Тогда и на Раудборг можно замахнуться.

Только вот хирд уже не будет как прежний, Альриков, где все друг другу братья, где можно выпить с хёвдингом, дружески похлопать по плечу, позубоскалить над ним. Такое возможно лишь в небольшом отряде. Тут же придется вести себя иначе: ближе к Рагнвальду, чем к Альрику. Смогу ли я? И хочу ли?

Наутро выяснилось, что у Квигульва пропал поясной нож. Я с трудом удержался от гневного взгляда на псов, натянул корявую улыбку и сказал:

— Ну, теперь до Холмграда будешь без ножа. Там со своей доли новый купишь.

Тот лишь удрученно покивал и продолжил вздыхать, осматривать землю возле себя, ощупывать штаны с обмотками. А вдруг завалился?

Я же подозвал Милия, шепнул ему кое-что, и бывший раб, как и каждое утро, принялся кашеварить. Он сам вызвался заниматься этим, понимал, что ни по рунам, ни по умениям не тянет на хирдмана, но обузой быть не хотел. Так что Милий взял на себя стряпню, помощь в лагере, а также ведал нашими припасами.

Когда густая ячменная каша с мясом дикой утки приготовилась, хирдманы с мисками потянулись к костру. Милий споро раскладывал еду и с каждым перекидывался добрым словом. Он чуял, с кем можно пошутить, к кому лучше обратиться с уважением, а кого стоит подбодрить.

После мы сели на корабль, отплыли на середину реки, а она тут была широка, разлилась на несколько тысяч шагов. Наш Стейн и пара клетусовцев вытащили луки, натянули тетивы, взяли стрелы, будто для охоты на уток. Несколько ульверов взяли мечи и принялись их начищать.

— Хундр, подь сюда! — негромко сказал я. А как только он подошел, крикнул: — Псов в воду!

Я уже пробудил стаю, к тому же Милий тайком передал Дометию, что надобно сделать после моего окрика. Благодаря Скирирову дару и ульверы, и клетусовцы точно знали, кто за кого возьмется. Лишь Дагейд со своими львятами остался на месте, не зная, что к чему. Их я в стаю пока не принял.

Вмиг все псы, кроме Хундра, повылетали за борт. Лучники тут же нацелились на них, да и мечники тоже не зевали.

— Хундр, скажи своим, чтоб не цеплялись за корабль. Иначе отрубим руки.

Побледневший норд прокричал то же самое на фагрском и для верности на сарапском.

— Любого, кто попытается доплыть до берега, подстрелим. Не насмерть, а так, чтоб кровило. Заодно узнаем, какие твари водятся в этой реке.

Хундр прокричал и это.

Двое псов, видать, плавать не умели, бестолково барахтались, взбивая кучу брызг, но скоро приладились. Гребли, конечно, чудно и нелепо, зато не тонули.

— Кто взял нож? — спросил я, глядя на Хундра. — Кто взял и кто подговорил взять?

— Я… я не знаю.

— Так узнай, иначе все тут останетесь. Твои люди нарушили два запрета. Первый — им нельзя иметь оружие. Второй — нельзя красть у своих. Я же свое слово держу: сохранил им жизнь, увез из Гульборга, почти доставил до Холмграда. Так почему они раз за разом идут против меня?

Хундр повернулся к реке и заговорил с псами. Многие отнекивались, отвечали, что и знать не знают ни о каком ноже, и вообще, может, Квигульв сам его выронил. Эх, как бы мне пригодился сейчас хирдман с умением различать ложь! Хундр угрожал, уговаривал, улещивал, но псы молчали. Точнее, не молчали, только и признаваться не спешили.

— Дометий! Пусть твой лучник подрежет кого-нибудь, — негромко сказал я.

Милий тут же повторил мои слова на фагрском погромче, чтобы слышали и те, кто в реке. Хельт-клетусовец тут же нацелился на самого дальнего от корабля. Какой догадливый! Это и угроза, чтоб не отплывали к берегу, и «Соколу» будет легче уходить, если впрямь какая тварь приманится.

— Погодь маленько…

Хундр выпалил еще несколько слов. И наконец один пёс всё же сдался.

— Я! Это я взял нож! — закричал самый юный из псов. Всего два с половиной десятка зим прожил!

Я грустно вздохнул. Прежде мне казалось, что он из тех, кто хочет быть в моем хирде, кто трудится в охотку и прислушивается к нашим разговорам.

— Только у меня его нет! Его забрал Турво́н! Он же и сказал его взять.

— Пусть подымаются на корабль, — махнул я рукой. — Все.

Мокрые и злые, псы хватались за опущенное весло и вскарабкивались на «Сокол» один за другим. Хундр подсказал мне, который из них Турвон: плечистый фагр с лысиной во всю голову и густой черной бородой.

Когда все псы оказались на борту и посмотрели на меня, я лишь кивнул. Волки услышали мое желание через стаю, и виновных вновь зашвырнули в воду. Только их двоих. В каждого тут же вошла стрела. Несколько взмахов весел — «Сокол» отлетел в сторону на полсотню шагов.

— Хундр, я говорил, что будет, если кто-то из твоих людей ослушается.

— Да, хёвдинг, — понурился пёс.

— Давай!

Он протянул левую руку, и я одним взмахом отсек ему мизинец с безымянным пальцем. По пальцу за каждого ослушника. Обрубки я перехватил и зашвырнул в реку подальше.

— Перетяни рану! Нечего корабль пачкать, — сказал я.

На двоих хирдманов стало меньше. Если так пойдет и дальше, в Раудборг я приду всего с тремя десятками. И это безумно злило! Из-за такой глупости лишиться двоих хельтов! А ведь у них были боевые дары, хоть я и не знал, какие именно.

Два подстреленных ослушника спешили доплыть до берега, поди, думали выломать себе дубины, потом в ближайшей деревне обзавестись оружием покрепче, а там и в город можно податься. Хельты ведь всегда отыщут себе дело.

— Еще по стреле.

Стейн промахнулся, а клетусовец двумя выстрелами ухитрился ранить обоих, хотя не так уж просто попасть в плывущего человека, особенно хельта. Сразу видно толковый дар!

А они всё плыли и плыли. До камышовых зарослей оставалась всего сотня шагов, как вода вокруг псов почернела. Они завопили и задергались так, словно их жалили дикие пчелы. Турвон, чья лысина узнавалась издалека, сделал несколько отчаянных гребков, чтобы вырваться из черного круга. Из воды выметнулась длинная черная веревка или плеть, захлестнула его и утянула вниз. Куда делся второй, я не заметил, скорее всего, ушел под воду раньше.

В начале у меня мелькнула мысль поохотиться на тварь, что придет на запах крови, но теперь я передумал. Слишком уж быстро она убила двух опытных хельтов. Да, у них не было оружия, но даже так они должны были хотя бы уплыть от нее.

— Что это за тварь? — спросил я у живичей.

Те не знали. В этих краях жили другие племена, они не строили деревень и городов, а ходили вслед за своими стадами. На севере же о таких тварях и не слышали.

— Вёсла! — приказал я.

И «Сокол» помчался дальше вверх по реке.

Когда прибрежные деревушки начали попадаться чуть ли не по десятку за день, я понял, что Холмград уже близко. Псы после гибели тех двоих присмирели, не подымали на меня голос, не пытались сбежать, хотя тут с этим было бы проще: и река не столь широка, и до города рукой подать. Значит, пришла пора кинуть кость.

Сказал Милию созвать всех и объявил:

— Скоро мы придем в Холмград. Дальше со мной пойдут только мои хирдманы. Кто хочет остаться, пусть скажет сейчас.

А в ответ только треск костра и звон мошкары.

— Дагейд! У тебя двое живичей. Они не хотят вернуться к родичам?

Тот, не спрашивая своих, помотал головой.

— У Пичая никого нет. А Бурислав хотел вернуться хельтом, с золотом и на своем корабле. С девятью рунами он станет обузой для них. Твариные сердца здесь трудно достать, а те, что есть, сначала уходят в дружину ярла, следом их выкупают торговцы для охраны. До остальных и не доходит. Да и серебра за сердца тут просят столько, что и за всю жизнь не собрать. Так что мы все пойдем за тобой.

Я кивнул и посмотрел на Хундра:

— Ну? За честный ответ наказывать не стану. Хуже, если кто-то тайком захочет уйти.

После пересказа моих слов один из псов всё же подал голос:

— Я хочу уйти. Родился я в этих краях. Золота не прошу, только верни мое оружие и доспехи.

— Верну, — легко согласился я. — Но верну в последний день перед отплытием. И серебра отсыплю, как распродадимся.

Псы, видать, не ожидали от меня такой ласки и щедрости, сразу подняли головы, заворчали меж собой.

— Повторю еще раз: уйти можно только сейчас. Дальше со мной пойдут только хирдманы!

Больше никто не откликнулся, и на следующий день мы прибыли в Холмград.

Я сразу сказал, что держать на привязи никого не стану. В свой черед каждый хирдман сходит в город, а там пусть гуляет как хочет, лишь бы вернулся к оговоренному сроку. Псам я вернул их поясные ножи, чтоб их не принимали за рабов, Простодушный из казны раздал по два фенгари каждому, Вепрь сказал, кто когда сторожит корабль. И хирд мгновенно разлетелся кто куда. Хотя, скорее всего, все побежали по девкам. И клетусовцы просидели у нас впроголодь немало времени, и львята, поди, соскучились по женской ласке.

Дагейд рассказывал, что совсем уж без женщин бойцов не оставляли. После больших игр для них выкупали на ночь всех песчанок из ближайшего дома, и кто показал себя лучше, выбирал себе женщину первым. И во время малых игр, когда бойцов нанимали для выступления на пирах, кое-что им перепадало. Но всё равно нечасто. Так что пусть отдохнут, как свободные люди, а не как трэли.

Феликс, Милий, Рысь и Эгиль отправились на городской рынок. Там они будут расспрашивать купцов, кому можно продать годрландские товары, а заодно присмотрятся к ценам на них. Конечно, толком с ними говорить никто не будет, ведь закупом занимаются не те люди, что стоят за прилавком, а повыше, зато слух о неопытном фагрском купце разойдется. Глядишь, кто и заинтересуется.

Весь товар я распродавать не хотел. Здесь, в Холмграде, немало торговцев из самого Годрланда, и живичским купцам до Гульборга плыть всего ничего, а значит, хорошей цены никто не даст. Надо идти севернее. Чем дальше от Годрланда, тем больше серебра мы получим. Вот только севернее начнутся пороги. Севернее будет два трудных волока из одной реки в другую, да и те реки не чета нынешней — узкие, с частыми отмелями, петлявые. Наш драккар строился под морские походы. Когда мы шли сюда от Раудборга с пустым трюмом, почти без припасов, и то было нелегко. Сколько раз «Сокол» задевал брюхом дно реки! Сколько раз садился на мель, и мы молились Нарлу, чтобы киль остался невредим! Другие-то доски мы поменять можем, а с треснувшим килем мы враз окажемся без корабля.

Теперь и людей вдвое больше, и груз у нас немаленький, а значит, идти будет куда труднее. Потому я и решил продать самое тяжелое: лишнее оружие, броню, ткани и весь скарб, что Рысь забрал у Жирных. Пряности, благовония, драгоценности и монеты я приберег напоследок.

Хотя можно ведь поступить иначе! Не лучше ли купить еще один корабль? Драккара тут, конечно, не найти, зато живичскую ладью — запросто. Она немного поменьше, пошире и идет не так ходко, зато легко берет немалый груз и садится в воду не так глубоко. Самое подходящее судно для живичских рек!

В глубине души я понимал, что проще распродаться и идти одним кораблем, а не тратить добытое с таким трудом золото на ладью, к тому же в Сторбаше меня ждут два драккара: «Змей» и «Жеребец». Но как отказаться? Хирд с одним судном и хирд на двух судах — это совсем не одно и то же, даже если число хирдманов не поменялось. А я хотел войти в Северное море сильнейшим хёвдингом!

Потому Хальфсен отправился разузнавать, где можно купить ладью.

А меня неожиданно позвали выпить Болли и Трехрукий Стейн. В пути они в наши дрязги не лезли, скажут грести — гребли, скажут отдыхать — отдыхали. На ночевках весело трепали языками, вспоминали всякие случаи с игр, обсуждали знаменитых бойцов Арены, но и только.

Я прихватил Тулле, кошель с годрландскими монетами и пошел вслед за ними.

Спустя две кружки пива Стейн наконец приступил к разговору:

— Знаешь, Кай, мы тут с Толстяком посмотрели на тебя, на хирд, потолковали меж собой и решили попроситься под твою руку.

Я закашлялся, поперхнувшись.

— С чего бы вдруг? — просипел я.

— Беззащитный был добрым воином, но дурным хёвдингом. Любой, кто хоть раз слышал, как он говорит со своими хирдманами, понимал, что Альрик собирал не боевой отряд, а новых родичей. Уж больно мягок он был, слишком много вам позволял. Взять хотя бы тебя! Другой хёвдинг тебя либо поучил бы жизни, либо выгнал бы взашей. А он — нет! Возился с тобой, защищал, учил… Мы думали, что ты будешь таким же. В такой хирд нам идти резона нет. Рано или поздно началась бы грызня, потом во время боя кто-нибудь бросился бы наутек, а за ним другие, а хёвдинг бы остался на поле. Но ты, видать, слеплен из иного теста, вон как своих строжишь.

Я поневоле расплылся в улыбке. Значит, я и впрямь хорош как хёвдинг? Лучше Альрика?

— Только почему ты тех двоих твари скормил, а не отдал кому-то из хирдманов? Глядишь, еще кто-то хельтом бы стал.

Только что наполненная кружка замерла на полпути ко рту. В самом деле, почему? Наверное, потому, что я поначалу пугал их тварью, грозил пустить кровь, а потом не догадался переиначить. Не ждал я, что виновных будет двое.

Но тут вмешался Тулле:

— Кай верно поступил. Не дело это — своих же соратников убивать, к тому же безоружных. Другие псы могли от злости и страха с голыми руками на нас кинуться. Да и негде на «Соколе» биться, мы бок о бок сидим, друг об дружку плечами трёмся. Лучше о себе правду скажи!

Трехрукий пожал плечами:

— Так я и не лгал вроде.

— Не лгал, но и правды не сказал. Мало ли в Северных морях хирдов? Мало ли грозных хёвдингов?

А ведь верно! Стейн же сам сказал, что любой другой хёвдинг меня бы выгнал. Значит, таких хёвдингов, как им надо, хоть котелком зачерпывай.

Тулле повернулся ко мне живым глазом и пояснил:

— Дар они твой увидели, не иначе.

И снова Стейн завел речь издалека, не отвечая напрямую:

— Мы с Болли много где побывали, много чем занимались. Поначалу в северных хирдах руны набирали, повидали всяких хёвдингов, потом перебрались в Хандельсби, там встретили и конунга, и многих ярлов. Всяк хорош по-своему, только нам нигде не захотелось остаться. Потому и подались в дальние края, в Гульборг! Кто откажется повидать Золотой город? Но мы шли не сколько за золотом, сколько за Набианором. Мы знали, что есть у него чудной дар, только не знали, какой именно. Думали, его одарил Скирир, ан нет. Фольси это!

— Фольси? — вскричал я, едва не опрокинув стол.

Фольси! Этот бездельник, который только и может, что поигрывать на лире и тархальпе? Висоплет, что покровительствует скальдам? И с таким даром Набианор захватил чуть ли не полмира?

— Сам посуди! Дар его не усиливает, значит, не Фомрир, в бою командовать другими он тоже не может, значит, не Скирир. Охота, рыбалка, мореходство, пахота — ничего не подходит. Зато мы знаем, что он любит поговорить. За одну встречу Набианор может наворожить что-то одно, и обычно он внушает верность себе. Но как это поможет в бою? Даже верный пророку воин может испугаться и убежать, пусть с болью в груди и клятвой отомстить за позор. Завороженный не становится сильнее или быстрее.

— Первым что-то неладное заподозрил я, — качнул тремя подбородками Толстяк. — Я же хорошо запомнил и тебя, и Беззащитного. В хирде были люди лучше тебя: старше, опытнее, сильнее и уж явно умнее. Так почему всего спустя две зимы во главе снежных волков встал ты? К тому же ты сам поведал, что Альрик еще жив, а до недавнего времени еще и говорил. Значит, он почему-то выбрал тебя.

— А когда мы пришли к вам в гости, я припомнил некоторые лица, — перехватил беседу Трёхрукий. — Хирд не сменил всех воинов подчистую, еще живы прежние волки. Так почему ты?

— И тут мы видим, как старые ульверы и часть новых, все как один, дружно и споро вышвыривают за борт не самых слабых воинов. Хельтов! И глаза у всех горят одинаково.

— В точности как у волков на охоте.

— Так скажи, Кай, кто из богов тебя одарил?