Сага о Кае Лютом

Глава 16

Мы пробыли на Птичьем острове еще несколько дней. Это время нужно было не нам: все хёвдинги жаждали вернуться к оставленным хирдам, поделиться с ними моим даром и уберечь людей. Даже мне не терпелось пойти к ульверам. Как они там без меня и Гейра? Что-то я слышал через стаю, но ведь если что случится, я не смогу им помочь. Хорошо, хоть им долетают новые силы и новые дары от тех, кто добавился в стаю здесь.

И пока Рагнвальд занимался какими-то важными делами, меня одолевали ярлы и хёвдинги. Они расспрашивали, пробовали полученную силу на зуб, открывали непривычные для себя дары. Хуже всех был Вагн Акессон. С утра до ночи он ходил за мной хвостом и ныл, чтобы я снова взял его в стаю. Он и упрашивал, и умолял, и угрожал, даже пытался всучить мне какие-то дары. Я пытался ему объяснить, что хускарл не выдержит такой мощи, но он не хотел и слышать:

— Я выдержу! Я сильный, вот увидишь! Это из-за малых зим, да? Ты ведь ненамного старше! Да и вообще я успею! Стану хельтом по пути! И сердце съем по пути.

От его воплей устал не только я, даже Простодушный кривился от одного лишь голоса Вагна.

Под конец второго дня мальчишка наконец заткнулся и пропал. Оказалось, что Херлиф отыскал его отца, ярла Аке, и сказал, что если тот не угомонит сына, мы дадим Вагну всё, чего он просит. И если мальчишка умрет с переломанными костями, вины за нами не будет никакой.

Подходил ко мне и Стюрбьёрн, гулко смеялся, хлопал меня по плечу и говорил, какой я лихой юнец! Ничуть не хуже его собственного сына Гуннвида.

Когда я отыскал своего отца, то почти простил Гейру его предательство. Прежде все эти ярлы и хёвдинги толком не замечали лендермана-хускарла, чей херад находится на отшибе Северных островов, а сейчас с ним все хотели поговорить, узнать побольше о его сыне. Эрлинг выглядел таким гордым, таким счастливым! Не зря же мы носим имена отцов! Так наши дела отражаются не только на нас самих, но и на наших отцах. Прославляя себя, я славлю и имя Эрлинга. А если бы я осрамился, то тень того позора легла бы и на отца, вырастившего такого сына.

Невольно я подумал о своих сыновьях, об Ульварне и Скирольве. Они совсем малы, но я уже сейчас понимал, как бы гордился, если бы их имена стали известны на всех Северных островах. Пусть даже и после моей смерти.

Вскоре Рагнвальд позвал меня в дом, где он временно поселился вместе с Магнусом. Они оба выглядели усталыми, словно не спали несколько ночей. Оно и немудрено. Конунг оставлял сыну не спокойные и сытые острова, а переполненные страхом и тварями. Поди, рассказывал Магнусу кого стоит опасаться, на кого можно положиться и куда уводить людей, если херлид погибнет.

— Кай, прошу, одели своим даром и Магнуса. Даже не ради большей силы, а чтобы он первым узнал о нашей гибели.

Хвала богам, конунгов сын был хельтом, так что я легко втянул его огонек в стаю. Пока он прислушивался к себе и удивлялся переменам, я сказал:

— Я могу держать стаю и днем и ночью, даже во сне. Но Скиррессоны показали, что дар уходит, если ударить меня по голове до беспамятства. Если вдруг стая пропадет, это не значит, что мы все умерли. Подожди немного.

— Эрлингссон, — усмехнулся Рагнвальд, — весь херлид будет оберегать тебя. Если твари доберутся до тебя, значит, пять сотен воинов уже мертвы.

Я несогласно мотнул головой. Не буду я отсиживаться позади всех! Не для того я стал хирдманом. Но вслух сказал иное:

— Куда будете уводить людей?

— В Бриттланд, — ответил Магнус. — До Альфарики слишком далеко, до Валланда тоже. Вряд ли сарапы добрались до северной части, где живут лишь раскрашенные, там им делать нечего. А, может, мы сумеем отвоевать себе земли южнее.

— Там того… болото близ Сторборга. Тоже с Бездной.

— Я помню. Если не выйдет, тогда уйдем в Валланд. Оттуда всяко ближе, чем от нас.

Через пару дней Рагнвальд собрался выходить, но перед походом он произнес речь, где еще раз напомнил, куда мы идем и зачем:

— Знаю, что меж некоторыми ярлами есть кровная вражда и меж разными хирдами тоже. Но сейчас нужно забыть о старых распрях! Если будет хоть одна склока или драка, зачинщиков сразу выкинут из-под дара Кая, а их жизни будут отданы тем, кто нуждается в рунах.

Убедившись, что все его услышали, конунг продолжил:

— Прежде чем мы ступим на остров Гейра, нужно поднять Кая до сторхельта. Потому всех встречных тварей от пятнадцатой руны отдавать ему. А еще мы должны уберечь Кая. Сейчас он — сердце херлида. Между мной и Каем Лютым следует выбрать его!

Лишь после этого мы тронулись в путь. Без хускарлов даже херлид в сотню человек шел очень быстро. Мы волокли за собой припасы на санях — не так уж много, вряд ли хватит пяти сотням на пару месяцев. Я не знал, на что рассчитывал Рагнвальд, но спрашивать не стал. Ему и так хватало забот.

Постепенно мы обрастали людьми. Стоило только добраться до очередного острова с хирдом или дружиной на нем, как ярл или хёвдинг созывал своих людей, рассказывал им о замысле конунга, отбирал лучших воинов, которых я втягивал в стаю, а остальные отправлялись назад, к Птичьему острову и Магнусу. Заодно мы пополняли запасы в тех местах, где их ранее подготовил конунг.

Твари нам пока не попадались, скорее всего, разбегались, почуяв сразу столько высокорунных воинов. Мне же с ростом стаи становилось всё тяжелее и тяжелее. Столько людей, и многие сильнее меня. В них бурлили всякие чувства: страх, злость, опаска, жажда боя, и всё это вливалось в меня постоянно. Дар Рагнвальда размывался и словно бы истончался. Я уже не всегда мог отыскать среди сотен огней своих ульверов. А еще я чувствовал, что скоро наступит мой предел. Скоро я не смогу взять в стаю ни одного человека. Для меня это выглядело как поляна в лесу, где каждый старается развести себе отдельный костер. Поначалу это легко, там умещается и двадцать костров, и сто, но люди всё приходят и приходят, им становится тесно, места для костров всё меньше и меньше. И недалек тот день, когда на поляну не влезет даже небольшой огонек.

А по ночам я сражался вместе с ульверами и с дельфинами, страдал от ран, мерз под ледяными ветрами, всматривался в ночную даль, чуя приближение новой твари. Я даже спросил у Простодушного, как он нынче ощущает стаю, что снится ему. Херлиф сказал, что чувствует и прибавку сил, и новые дары. Мир и впрямь становился шире и богаче, но ничуть не понятнее, чем прежде. Слух, нюх, зрение — всё поменялось. В каждом хирде обязательно есть тот, кто может угадывать тварей издалека благодаря своему дару. Но Херлифу не снились чужие сны, и его не терзали чужие страсти.

После очередного хирда я всё же подошел к Рагнвальду и предупредил, что скоро мой дар не сможет вобрать ни одного человека. Тогда конунг остановился на ближайшем острове и отправил меня с несколькими воинами на охоту, чтобы добыть недостающую до сторхельта руну. Конечно, это были лучшие из лучших: Гейр, Стиг Мокрые Штаны и еще трое конунговых дружинников. И конечно, никто не собирался давать мне сражаться с тварью один на один.

Я чувствовал себя горшком с кипящим маслом, который бережно несли к Гейрову острову, боясь расплескать или выронить. Это изрядно злило, ведь я всегда полагался лишь на свои силы и на силы своего хирда, но бучу не поднимал.

Мы отошли от херлида почти на сутки и лишь тогда приметили тварь. Ну как приметили, скорее ощутили ее семнадцать рун. Сама она была почти невидима среди льдов и снегов Северного моря из-за прозрачно-белого меха. Когда сторхельты распяли на льду многохвостую лисоподобную тварь, вогнав в лапы тяжелые копья, мне оставалось лишь отыскать ее сердца и пронзить их. Но ни кипящая благодать, ни заветная пятнадцатая руна не порадовали меня. Я лишь попросил Скирира не наказывать моих сыновей слишком тяжелым условием.

После Стиг протянул мне бурдюк:

— Тут сердце очень сильной твари. Рагнвальд подобрал для тебя лучшее.

Будто я не вольный хёвдинг, а сраный жеватель угля, балованный ярлов сынок, которому отец дарит и хирд, и руны, и броню.

Я отошел в сторону, разрезал ножом бурдюк, кое-как выковырял из закаменевшего на морозе жира здоровенное черное сердце, которое выглядело так, будто отлито из железа. Покрутил в руках, повертел, а потом вонзил в него зубы.

Для перехода в сторхельты проводник не нужен. Во мне уже была твариная плоть, и сейчас я всего лишь усиливал тело, а не менял его. Потому я грыз мерзлое сердце, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, проглатывал, почти не жуя, и снова откусывал. Я ощущал, как ползет вниз по горлу каждый кусочек, как он хладным камнем ложится в желудок. И больше ничего.

Кусок твариной плоти становился всё меньше, а кроме неприятной тяжести в животе, я ничего не почувствовал. Может, Скирир не хочет, чтобы я становился сторхельтом вот так? Может, ему весь этот поход не по душе? Вдруг он ждал, что я сам справлюсь с Бездной, лишь при помощи своего хирда, а не воинов со всех Северных островов? Но я уже не мог отступить и всё грыз и грыз клятое сердце, пока мои руки не опустели.

Я опустился на лед и стал ждать. Вряд ли Стиг прихватил с собой два сердца той твари. Может, у нее и вовсе было лишь одно. Если ничего не выйдет, тогда я попытаюсь съесть другие сердца.

Но думал я не о сторхельтах и не о будущем сражении, я думал о замершем море под собой. Правда ли там спит бог-предатель? И лишь его дыхание согревает воду, от чего тают льды? Где его голова и где ноги? Наверное, голова лежит к югу, раз там раньше сходит снег. Хотя сейчас чудилось, будто я чувствую Хагрима через ледяную и водную толщи. Будто он смотрит на меня со дна пропасти и медленно выдыхает тяжелый воздух. Иначе почему лед вокруг меня стал таким теплым? И ветер не резал кожу острыми порывами, а нежно гладил, точно весенний бриз. И хотя уже стемнело, я будто сидел под лучами жаркого годрландского солнца. Скинул меховой плащ, снял шапку и рукавицы и смотрел, как плавится в ладони обломок льда.

Тудум!

Гулко ударил бодран.

Тудум!

Звонко зажурчали весенние ручьи.

Тудум!

Захрустели ветки под чьими-то шагами.

Я по-прежнему сидел на льду, и вокруг не было видно ни души. Лишь слышалась рунная сила конунговых посланцев, что ждали неподалеку. Так откуда же бодран? Где ручьи и ветки?

Тудум!

Гулко ударило сердце.

Тудум!

Забурлила кровь в моих жилах.

Тудум!

Захрустели мои кости, наливаясь небывалой силой.

Я перешагнул третий порог. Я стал сторхельтом!

Удар кулаком, и по льду поползла глубокая трещина. Хорошо! Мне было хорошо! Будто до этого дня я сидел в тесной скорлупе и лишь сейчас сумел выбраться наружу. И воздух изменился на вкус, и цвет ночного неба стал ярче, и холод приятно щекотал кожу.

Может, и впрямь люди, что не сумели дойти до пятнадцатой руны, лишь беспомощные и жалкие яйца, укрывшиеся под теплым покровом богов? Может, мы начинаем жить, лишь когда получим достаточно силы? А каково будет, если дойти до двадцатой руны? Наверное, тогда едва вылупившийся птенец оперится и взлетит в небо!

Я просидел на том месте до самого утра, всё никак не мог насытиться этим воздухом и яркими красками утренней зари. Затем встал, перекинул ненужный более плащ через плечо и вернулся к своим провожатым.

Гейр кивнул, приветствуя теперь равного себе. Стиг махнул рукой, мол, пора двигать обратно, к херлиду.

Конунг, едва мы вернулись, спросил, поменялось ли что в моем даре. Единственное, что я пока мог понять, — моя поляна раздалась вширь, и теперь там могло поместиться столько костров, что даже все Северные острова не смогут переполнить ее.

— Хорошо, — сказал Рагнвальд. — Дадим тебе еще несколько рун. До двадцатой вряд ли доберешься, но еще две-три успеешь получить.

Я недовольно нахмурился. Снова вот так? Убивать распятых на льду тварей?

— Нет, — вдруг возразил невесть откуда взявшийся Фродр. — Больше нельзя!

— Почему? — удивился конунг.

— Не тот путь. Нельзя!

Высокий тощий Фродр стоял напротив Рагнвальда и упрямо сверлил его единственным глазом. Я уже не мог разглядеть в этом Мамировом жреце своего старого друга. Он будто и впрямь исчез вместе с прежним именем. Фродр больше походил на бриттландского Ворона, на Эмануэля или на Однорукого, чем на себя самого.

— Я прислушиваюсь к словам Мамира, что говорит устами своих жрецов, — медленно сказал Рагнвальд, — но даже Однорукий не указывает мне, что делать.

Фродр тряхнул головой, и костяшки в его волосах радостно защелкали:

— Не тебе говорю, не тобой и услышано.

— Кай? — Беспечный перевел взгляд на меня.

— Сделаем так, как сказал Фродр, — тут же отозвался я.

— Это неразумно. Чем больше рун, тем…

— Богам лучше знать.

Мы продолжили идти и собирать людей, и херлид с каждым новым хирдом замедлялся. Каждый вечер я садился и всматривался в огни своей стаи, пытаясь угадать, что же изменилось в даре. Огней нынче было так много, что я не мог разобрать, где кто. Я слышал отголоски ульверов, чуял, где они и как мы к ним приближаемся, знал, что были еще смерти, но никак не мог дотянуться до них и понять, кто же умер.

Со мной пытались заговорить некоторые воины, чтобы разузнать побольше о стае и понять, как ухватить отдельные дары, только я не отвечал и даже не смотрел на них. Кого-то это разозлило, кто-то посчитал, что юнец, отхвативший столько почета, слишком заважничал, но они всё равно не могли ничего с этим поделать. К тому же Гейр всегда был где-то неподалеку, а ссориться с самым сильным воином Северных островов никто не хотел.

И я все же сумел разобрать кое-что. В какой-то момент я взмыл над своей поляной и охватил всю стаю разом. Сразу углядел ульверов и дельфинов, увидел и горящие, и уже потухшие огни. Я даже подлетел к своим хирдманам и понял, кто из них нынче сражается, а кто отдыхает после дозора. На моих глазах один огонь погас. Это был Офейг, Оуфейгюр Бессмертный. Единственный воин с Туманного острова, кто вошел в хирд, не считая Аднтрудюра. Тот, кто ходил еще под Альриком. И я ничего не смог сделать. Сила и дары всего херлида тоже не помогли. С какими же тварями сражаются нынче ульверы?

А если бы я был рядом, изменилось бы что-то? Ведь Вепрь погиб на моих руках. Наверное, изменилось бы. Я бы почуял, что тварь слишком сильна, и послал бы еще одну десятку на подмогу. Ульверы слышат друг друга, но намного хуже, чем я их. По крайней мере, раньше, когда стая была мала, я бы наверняка сумел увидеть силу твари через хирдманов. Сейчас же стая слишком велика… Да это уже и не стая, а десятки стай, сбившихся вместе, и голос вожака почти не слышен. Херлид идет не за мной, а за Рагнвальдом. Я же лишь горшок с кипящим маслом!

Поделиться бы даром с тем же Дометием! Уж этот фагр смог бы сберечь ульверов. Я так ни разу и не одолел его в затрикион или хнефатафл, такой он умный! Я даже отыскал огонь Дометия и долго смотрел на него. Почему Скирир одарил меня, а не Дометия? Хотя понятно почему. Ведь годрландцы вряд ли пошли бы к Северным островам, чтоб защитить их от Бездны. Скирир выбрал не хитроумного фагра, а глупого норда.

Огонь Дометия вдруг начал разгораться всё сильнее и сильнее, его искры взметнулись так высоко, что затмили костры остальных ульверов. Мои хирдманы как будто отдалились, размылись за огнем Дометия, и я слышал их словно через стену. Нет, не через стену. Через Дометия.

Вроде бы я передал ему часть своей силы. Значит, теперь он будет слышать ульверов точно так же, как я прежде, ему достанутся и дурные сны, и боль от смертей, и возможность передавать свою волю.

Значит, теперь я и впрямь могу разбить херлид на стаи и стать вожаком над вожаками. Как Набианор и его жрецы?

Едва я осознал, что случилось, как сразу же отправился к Рагнвальду, велел его разбудить и пересказал всё как есть. Ему хватило нескольких слов, чтоб ухватить главное.

— Кай! Это именно то, что нужно. Видать, Скирир приглядывает за тобой! — обрадовался конунг. — Я подумаю и завтра скажу, кого сделать вожаками.

А утром оказалось, что всё не так просто, как представлялось Рагнвальду. Я и впрямь мог сделать вожаком любого, но вот выбирать, кто попадет под руку того вожака, было мне не под силу. Это походило на проявление моего дара, когда я был еще хускарлом: хирдманы входили в стаю лишь тогда, когда я переставал относиться к ним, как к чужакам. Так что замысел конунга расставить во главе отдельных хирдов своих дружинников провалился. Ну не мог тот же Стиг принять, к примеру, дружину ярла Аке, как свою собственную. Зато теперь я был уверен, что Дометий и впрямь заботится о каждом ульвере.

Рагнвальд злился, пытался расставить людей и так и эдак, но в конце концов сдался. И во главе хирдов встали их хёвдинги, а во главе дружин — либо ярлы, либо те воины, что собирали их и учили.

Заодно я проверил новые стороны своего дара. Если выкинуть вожака, то его стая сразу попадала под меня, не вылетала вместе с ним. Вожак не мог принять в стаю и не мог никого убрать оттуда. Он всего лишь брал на себя часть моей ноши, но не больше того. Напрямую подо мной, помимо вожаков, остались лишь Фродр и Херлиф.

Когда мы дошли до моего хирда, Дометий вышел нам навстречу. Мне не пришлось ничего пояснять, он сам всё понял: от появления большого числа воинов в хирде до новых умений. И ульверы уже приготовились выступать.

Было в этом что-то несправедливое. Из других хирдов и дружин брали не всех, даже не всякий хельт входил в херлид, и лишь ульверы с дельфинами отправятся к острову Гейра все до единого.

Потом мы забрали людей Флиппи, я взял в стаю тех его воинов, что прежде были хускарлами. Далеко не каждый из них выжил и сумел стать хельтом, но теперь и в хирде Дельфина не осталось никого ниже десятой руны.

Напоследок мы прихватили вингсвейтаров Стюрбьёрна, что стояли вместе с самыми сильными конунговыми дружинниками. Теперь херлид был собран полностью. Скорее всего, число воинов перевалило за пять сотен.

Мы пошли прямиком к землям Гейра.

И почти сразу повалили твари, будто прорвали крепкую ограду. Хотя вингсвейтары и были той самой оградой, не зря же их руны поднялись так сильно!

Каждый день мы останавливались по нескольку раз, чтобы сразиться с новой тварью. И каждая была страшнее предыдущей. Рагнвальд велел отдавать руны тем, кто стоял на пороге сторхельта, причем даже не для того, чтоб сделать сильнее херлид, а чтобы потом нам не пришлось биться с измененными, которые не смогли вовремя съесть твариное сердце.

Как благодарность моему дару хотя бы одну тварь за день отдавали ульверам. Пусть сейчас мы уже не могли называться сильнейшим хирдом Северных островов, но и не сильно отставали.

Гейр вел херлид не к ближайшему берегу, а немного вокруг, чтобы выйти не к фьорду с водопадом и отвесными скалами, а к бухте с пологим берегом. Но мы не увидели еще и края его острова, как херлид уже изрядно замедлился.

Сражения шли почти непрерывно. Твари будто утратили страх перед нашими рунами и числом. Рагнвальд и Стиг едва успевали менять стаи, отводя одни внутрь херлида для передышки и выводя на край другие. Ульверов держали в середине, и я узнавал обо всем больше из отголосков боев через дар, чем видел своими глазами. Как и обещал конунг, меня оберегал весь херлид.

Последний кусок пути до острова, со слов Гейра — едва ли полдня пешего пути, мы шли целых три дня и три ночи, оставив на льду с полсотни воинов. Но это было лишь началом.