Сага о Кае Лютом

Глава 13

Пару дней от Флиппи ничего не было слышно. Я спокойно ждал, пока исцелятся мои раны. Кожа зарубцевалась, так что Орсова женщина, посланная конунгом, смогла обложить мои ноги твариными костями и всякими вонючими мазями. Ребра зарастут сами, а нос… ну, стал он чуть более кривым и сплюснутым. По словам ульверов, ночью я теперь храпел так, что стены тряслись. Кто-то даже предложил еще раз сломать мне нос перед следующей руной, чтоб всё обратно встало.

Потихоньку появлялся тонкий ледок возле берегов, в Хандельсби прибывали воины со всех Северных островов, чтоб охранять земли людей от тварей. Вернулся Эрлинг со своей дружиной из небольшого похода. Фьорд кишел кораблями со множеством разных стягов. Херлиф едва успел урвать науст, корабельный сарай, для наших драккаров, чтоб оберечь их на зиму. За это пришлось отдать немало серебра, и даже так несколько хельтов всегда сторожили возле ворот, чтоб ни один слишком умный ярл или слишком тупой хёвдинг не посмели бы оспорить наше право.

Грядет третья такая зима. Первую зиму я провалялся в Сторбаше после предательства Росомахи, исцелялся от укусов морской твари, и ведь тоже ногу мне порвала. Вторую мы проторчали в Гульборге. Зато уж в этот раз ульверы будут стоять вместе со всеми. Осталось лишь подождать, пока лед встанет.

Я удивлялся, почему никто из ульверов не высказался насчет недавнего прибавления новых даров и новых сил в стаю. Спросил у Вепря, а тот хмуро ответил:

— А чего говорить? Ты хёвдинг. Хочешь — берешь людей в хирд, хочешь — выкидываешь. Вот жду, когда ж ты и мне скажешь уйти. Только не возьму в толк, зачем тебе столько хирдманов? К чему? Или тебе нашей силы не хватает? Даров у нас мало? Или не те? Кто захочет нанять хирд в полторы сотни воинов? Разве что воевать с кем-нибудь. И Гейра зря взял, попомни мое слово! Как волк не может стать овцой, так и ярл не может стать обычным хирдманом. Непривычно ему слушать кого-то, окромя конунга. Да Гейр и Рагнвальда-то особо не слушал, молод тот больно. А тут под пацана безусого пошел…

Ну, усы и борода у меня уже выросли. И вроде бы Вепрь верно говорит, да только он всё думает о старом хирде и старой жизни, когда мы ходили с Альриком и искали хоть какой-то работенки, когда получали марку-две в месяц. Нынче же всё иначе. И серебра у хирда полно, тратить негде и некуда, и сражаемся мы не за плату, а за свою родную землю. И тут не только о собственном кошеле надо думать, а о том, как Бездну забороть.

Бездну!!! Не тварь какую, не зарвавшегося ярла и даже не коняков пришлых, а саму Бездну, с коей и боги-то управиться не могут.

Хальфсен потом сказал, что не все думают так, как Вепрь. Клетусовцы, псы, львята, живичи и гейровцы — все они рады новым силам. Выходит, что недовольны старые ульверы, те, что ходили еще под Альриком. Понятно, тоже не все. Квигульву, к примеру, плевать, сколько в хирде воинов. Херлиф, наоборот, хочет присоединить дельфинов к нам. А как утешить остальных?

А на другой день после разговора с Вепрем пожаловал сам Флиппи с тремя своими хирдманами. Я созвал «малое вече», потому как дело-то серьезное, и приготовился выслушать решение Дельфина.

— Я готов пойти под твою руку, — сразу сказал Флиппи. — С этим согласен и мой хирд.

— А верно ли ты понял, что значит «пойти под мою руку»? — спросил я. — Это ведь не просто так, что я поделюсь своим даром, и дальше каждый хирд будет жить, как прежде. Если я хёвдинг, так не по одному лишь званию, а и на деле.

— Твоя доля от любой полученной нами платы будет больше всех, — заверил меня Флиппи.

— Не так. Мое слово будет выше твоего. Я говорю, куда идти и кого бить. Я делю добычу. Я решаю, быть кому-то в хирде или уйти. Корабли останутся твоими, и ты можешь их продать, обменять или взять новые. А вот хирдманы все будут моими.

Дельфин переглянулся со своими людьми, и один из них промолвил:

— Говорят, что и у тебя внутри хирда есть старшие.

— Только вот люди под ними — мои. И никто не возьмется оспаривать мое слово. А твои воины… Если я скажу одно, а ты — другое, кого они послушают?

— Если скажешь что-то, с чем не буду согласен, — медленно заговорил Флиппи, — я постараюсь тебя переубедить. Но если не передумаешь, клянусь Нарлом, сделаю так, как скажешь.

— И в бою тоже? И в походе? Всякий раз я должен выслушивать, как ты мне прекословишь?

— В походе — нет. Слово хёвдинга нерушимо. Но в бою… я немало зим сражаюсь с морскими тварями и больше ведаю о том, как их бить.

Я покачал головой. Зря я думал, что Флиппи ослабел нравом и умом. Всего один поход, всего одна тварь, и он снова прежний Дельфин, хёвдинг самого крепкого и старого хирда. Вздумал усилить своих людей и расплатиться серебром, ничего при том не теряя. Зачем мне это?

— Не бывает так, что кто-то хёвдинг лишь наполовину. Либо мое слово главное, либо нет. Мы не на ярмарке, торговаться я не стану.

— Понимаю, — вздохнул Флиппи. — Я согласен.

— Если кто-то пойдет против меня, будет наказан. Если это будет в походе, я убью виновного, а его старшему отрублю палец. Таковы правила в моем хирде.

— Да, хёвдинг.

Я глянул на тех хирдманов, что привел Дельфин. По ним было видно, что они не особо рады слову своего старшего. Пусть их. Подождем до первой казни и первого отрубленного пальца. Теперь за моим плечом стоит Гейр, девятнадцатирунный воин, так что увильнуть у них никак не выйдет.

— Приводи людей сюда во двор, я приму их в стаю. Хускарлы тоже пусть будут, поглядят на меня и мой хирд, познакомятся.

— Зимой подыму их до хельтов, — быстро сказал Флиппи.

— Нет, — резко сказал я. — Зимой я́ их подыму до хельтов! Сегодня жду своих новых хирдманов.

Во дворе все дельфины и все ульверы не поместились, потому мы заняли еще и немалую часть дороги. И там Флиппи перед всеми сказал, что переходит под мою руку полностью и безоговорочно, что всякий, кто с этим не согласен, может прямо сейчас уйти из хирда. Ни один дельфин не шелохнулся. Я говорить ничего не стал. Если вдруг Флиппи умолчал о принятых у нас обычаях, скоро они всё равно о том узнают.

После я, как и в прошлый раз, принял каждого хельта и сторхельта в стаю через прикосновение, а потом выставил несколько бочонков пива, чтоб хирдманы хоть немного друг с другом познакомились.

Я понимал, что теперь всё будет совсем иначе. И не так, как в хирде Альрика, и не так, как было до сего дня. Никогда флипповцы не станут мне послушными, как псы и живичи. Я вряд ли буду знать имена тех, кто нынче под моей рукой. По сути, для меня лишь добавятся люди в «малое вече», потому я и давил только на Флиппи и его старших. Пусть их люди будут верны им, главное, чтоб они сами были верны мне.

Несколько дней после этого Простодушный, Хальфсен и Дометий торчали у дельфинов, да и другие ульверы тоже к ним наведывались. Толмач показал мне пергамент, исчерканный буквами, он записал имена дельфинов, их руны и дары. Дометий выспрашивал о тонкостях охоты на морских тварей. Кое-что он видел своими глазами, но ему хотелось узнать больше. Что делал Херлиф, я так и не понял, вроде бы просто говорил с людьми, угощал выпивкой, восхищался кораблями и оружием, выспрашивал о подвигах Флиппи, сам рассказывал о наших странствиях. Пока Простодушный никого не резал за моей спиной, меня всё устраивало.

Вскоре вернулись от конунга мои десятирунные хускарлы, но из-за сломанных ног я не мог им помочь с переходом в хельты, потому перепоручил это их старшим. И спустя еще пару дней в моем хирде не осталось ни одного воина ниже десятой руны. Только хельты и сторхельты!

Я вслушивался в стаю и так и сяк, но не заметил ничего нового. В прошлый раз, когда все ульверы из карлов стали хускарлами, мы смогли разделять наши дары. Оно и не удивительно, ведь у карлов-то даров нет. А что есть такого у хельтов, чего нет у хускарлов? Разве что съеденное твариное сердце. Я даже пошел спросить у Фродра, и он сказал:

— Стая в бою и стая вне боя отличаются. Поймешь, когда хирд сразится с кем-нибудь.

Наступило самое тяжелое время в году, когда лед еще не встал, и снег то падал, то таял. На зимнюю охоту не сходить, в морской поход не выступить, в кнаттлейк не поиграть. Скучно!

А ведь в Хандельсби нынче было полно воинов: ярлы с дружинами, вольные хирды, иноземцы, не успевшие уйти до холодов. Меж некоторыми разгорались старые распри или затевались новые, и всё чаще ульверы рассказывали о драках, вспыхивающих из-за пустячной ссоры: то бабу не поделили, то глянул кто не так, то пиво слишком кислое.

Потому Рагнвальд решил повеселить людей и занять их хоть чем-то до тех пор, пока не окрепнет лёд и все воины не уйдут на зимнюю стражу. Каждое утро конунг объявлял новое состязание, в котором мог поучаствовать всякий. Метание копья, плавание в ледяном фьорде, глима, стрельба из лука, бросание бревна, прыжки и вверх, и вдаль, бег, а также игра в хнефатафл, битва меж скальдами, кто сложит самую красивую вису или лучше всех споет песнь, пляски, игра в загадки. Лучшему хускарлу и лучшему хельту конунг вручал награды: оружие, серебро, броню, дорогие ткани, рабов, иноземное вино. Рачительный Вепрь в некоторых наградах даже узнал кое-что из того, что мы привезли из Гульборга и отдали Рагнвальду.

Всякий хирд и всякая дружина хотели показать себя с лучшей стороны, потому посылали людей на все состязания, громогласно подбадривали их, бранили за проигрыш, хвалили за победы. Многие бились об заклад, пытаясь угадать лучшего.

Ульверы тоже участвовали в состязаниях, да и дельфины не отставали, но они шли отдельно. Многие догадывались, что мой хирд и хирд Флиппи нынче связаны некими узами, хоть и не понимали, чем двенадцатирунный мальчишка может быть полезен прославленному сторхельту. Никто и не думал, что Дельфин пошел под руку того самого мальчишки. Разве что Рагнвальд знал больше остальных, но пока не подавал виду.

Спустя две седмицы Орсова женщина сняла с меня надоевшие до зубовного скрежета повязки и сказала, что теперь мне можно ходить, только от состязаний лучше держаться подальше. Смотреть можно, а участвовать никак нельзя. Впрочем, когда я впервые за долгое время встал, то и сам это понял, так как едва сросшиеся кости всё еще болели, и я хромал разом на обе ноги. И всё равно это было лучше, чем день-деньской лежать на лавке и разглядывать разводы сажи на потолке. Теперь я мог выйти наружу и подышать морозным воздухом!

Конечно же, я поперся посмотреть на состязания. Рагнвальд разумно вынес их за пределы Хандельсби, но за эти дни в чистом поле вырос еще один город, только не с домами и сараями, а с торговцами, лавками, бочками с пивом и жаровнями, где всякий мог обогреться. Если вдруг кто устал смотреть на борцов, так пусть сядет, отдохнет, выпьет кружку пива, отведает пирога с рыбой и грибами. Весело! Почти так же, как летняя ярмарка.

Стоило приковылять, как ко мне прицепился этот назойливый Вагн Акессон. А как ульверы отыскали меня у Скиррессонов? А как я так быстро встал на ноги? А буду ли я сражаться с зимними тварями? А приготовил ли подходящее оружие? Сколько наград получили мои хирдманы? А вот у него уже три награды, ну, не у него самого, а у его хирда, все-таки сам Вагн мелковат и ростом, и зимами, и рунами. Отстал от меня лишь тогда, когда воин Акессона взялся за бревно. Он поднатужился, поднял его вверх на вытянутых руках и швырнул вперед. Конунгов дружинник посчитал шаги до бревна и громко крикнул:

— Сорок шагов!

Много ли это — сорок? Я сам бревна как-то не швырял, не приходилось, но люди вокруг закричали, кто-то обрадовался, кто-то погрустнел, некоторые проставлялись медовухой, раз не смогли угадать.

Следом вышел Видарссон, тяжелый и косматый. Как всегда, казалось, будто он прожил зим тридцать.

— Этот закинет на полсотню! — услышал я от соседа.

— Не, смотри, он хельт, а дар, видать, не в силу.

— В бороду ушел, — рассмеялся незнакомый воин.

Мне и самому стало любопытно. Стаю-то я не убирал, так что у моих ульверов все дары двух хирдов и немножко сторхельтовой мощи.

Видарссон легко вскинул бревно наверх, крякнул и как зашвырнет его…

— Шестьдесят три шага! — воскликнул конунгов дружинник. — Пока лучший бросок!

Всего на двадцать шагов больше. Как по мне, маловато. Простодушный, что пошел вместе со мной, увидел мою кислую морду, рассмеялся и сказал:

— Мы сказали, чтоб хирдманы особо не выпячивали силу. Сначала пусть глянут, как другие делают, а потом сделают чуть лучше. И у нас уже семь наград!

На суше шли состязания, а фьорд медленно обрастал ледяной коркой, пока не затянулся полностью. И каждое утро конунгов дружинник выходил проверять его крепость. Не для похода на тварей, ведь открытое море замерзает медленнее, чем вода во фьорде, а для проведения турнира по кнаттлейку.

Уже пять зим я проходил с хирдом, но видел подобный турнир лишь единожды. На вторую зиму с ульверами мы с Тулле играли здесь в кнаттлейк, еще будучи карлами. Правда, Тулле быстро выбыл, поэтому дальше я продолжил играть с Магнусом, и мы победили.

Я участвовать не буду, зато выступят мои ульверы. Конунг заранее предупредил, что нынче будем играть иначе. Каждый хирд выставит всего две команды: из хускарлов и из хельтов. Заменять людей в команде нельзя. В команде будет не два, а три человека, и игра будет проходить меж тремя командами, а не четырьмя, как в тот раз. Проигравшие выбывают, победители потом сражаются меж собой, пока не останется лишь один.

Раз уж снежные волки могут выставить лишь одну команду, то в нее должны войти самые лучшие воины, чтоб разгромили всех хельтов Северных островов в пух и прах! Я поручил Дометию подобрать людей для кнаттлейка, ведь этот фагр знал о дарах и способностях ульверов больше всех. Беда лишь в том, что Дометий ничего не знал не только о кнаттлейке, но и о зиме, о снеге и о том, как нужно бегать по льду.

Едва пришли первые морозы и высыпал снег, наши фагры попросту обомлели. Оказывается, они думали, что зима уже давно наступила. Мол, небо хмурое, вода холодная, ветер ледяной. Куда уж дальше-то? А то была всего лишь нордская осень.

Да, их руны защищали от холода, да и дар Флиппова хирдмана помогал, но фагры всё равно мёрзли и не верили, что белый пух, падающий с неба, — это та же вода, ведь снег так легко можно растопить. Море, покрытое льдом, им тоже было непонятно. Клянусь Скириром, если б фагры заранее знали, какова зима на Северных островах, они бы не пошли за мной! Им пришлось привыкать и к тяжелым меховым накидкам, и к вязаным шапкам, и к толстой обувке, в которой уже не так просто бегать, и к рукавицам.

Впрочем, Дометий не унывал. Теперь он гонял своих клетусовцев в два раза больше, чтоб те привыкли к новой одеже, Хундр же поглядел на него и заставил псов делать то же самое.

В очередное холодное утро, когда я еще кутался в одеяло, с улицы донесся какой-то шум. Стоило Вепрю открыть дверь, как вместе со снежной порошей в дом ворвались детские крики:

— Лед окреп! Сегодня будет кнаттлейк! Лед окреп!

Сперва решили провести турнир меж хускарлов, что было весьма удачно для Дометия. Он сможет увидеть, как играют в кнаттлейк, каких воинов лучше брать, как их расставлять и чем побеждать. И с этого дня я видел Дометия лишь поздно вечером, когда он возвращался с игр, задумчивый, но воодушевленный.

Я тоже приходил время от времени и удивлялся, сколько же нынче на Северных островах высокорунных воинов! Помнится, на том турнире, что я видел, с трудом наскребли три команды хельтов по два человека. Там я впервые увидел Болли Толстяка и Трёхрукого Стейна. Конечно, тогда конунг не созывал в Хандельсби всех ярлов и всех вольных хёвдингов, потому народу было меньше. Да и руны нордов были гораздо ниже. Как быстро всё поменялось из-за появления Бездны на Гейровом острове!

Если сарапы вздумают прийти к нам следующим летом, они удивятся нашей силе! С того дня, как конунг поубивал всех их жрецов, воины Северных островов изрядно подняли свои руны. Правда, какой ценой! Потерянные острова, разоренные деревни, погибшие в сражениях хирдманы…

После долгих размышлений Дометий сказал, что на турнир пойдет он сам, гейровец с даром в вёрткость и пёс с даром в силу, а после этого начал их гонять, чтоб те поняли, как надо играть, хотя это больше нужно было самому фагру. Гейровец, как и всякий норд, играл в кнаттлейк с детства.

Когда начался турнир хельтов, ульверы впервые заявились всем хирдом разом. Нас много и голоса у нас громкие, потому, как только наши парни вышли на лед, никто не сумел нас перекричать.

То ли благодаря всем дарам, то ли благодаря учению Дометия, но наша команда легко одолела своих соперников в первом бою. Да и как могло бы быть иначе? Им даже смотреть друг на друга не нужно было, они и так чувствовали, куда бить и кто перехватит плашку. Дометий перекрывал собой шатер намертво, силач расталкивал противников, а вертлявый гейровец ухитрялся вывернуться, даже когда его зажимали трое хельтов.

Второй не менее сильной командой оказались хирдманы Флиппи. Их хускарлы быстро вылетели из турнира, и тому никто особо не удивился, всё же Дельфин подбирал себе людей под морских тварей, и дары у них были своеобразные, не подходящие под игру.

Несколько дней мы ходили к фьорду и смотрели на сражения игроков. Как только завершится турнир, мы, как и все воины вокруг, отправимся сражаться с зимними тварями. Гейр немало понарассказывал о них и о прошлой зиме, и я понимал, что даже ульверам придется нелегко. Но сейчас все веселились, переживали за своих собратьев, заливали глотки крепким хмельным питьем, радуясь победе или огорчаясь от поражения.

Когда осталось всего три команды, началась последняя игра. Я, как обычно, сел со своими хирдманами, но еще до первого удара ко мне подошел конунгов человек и сказал, что Рагнвальд зовет к себе.

Конунг сидел отдельно от всех на широкой скамье, устеленной шкурами. Я видел, как он то и дело приглашал к себе то хёвдинга какого, то ярла, а то и просто выделившегося чем-то воина. Знать, пришел и мой черёд.

Я сел возле Рагнвальда, взял поднесенный рабыней кубок с горячим пряным вином и уставился на ледяное поле внизу.

— Как твои ноги? — спросил конунг.

— Зажили. Благодарю за лекарку, она крепко знает свое дело.

— Не ожидал, что ты выставишь на поле иноземцев. Чудно видеть, как фагры играют в кнаттлейк.

Я промолчал. Ну а что тут скажешь?

— А еще чудно, что дельфины вдруг дошли до последней игры. Никогда прежде они не были так сильны что в кнаттлейке, что в сражениях. Прошлой зимой Флиппи потерял около десятка хирдманов.

— М-м, — промычал я.

— Слыхал, ты ходил с ним на морскую охоту, а потом зачем-то позвал его хирд к себе… Да и твой Простодушный нынче частый гость у Флиппи.

Что-то и вино показалось кислым, и скамья — жесткой, и оказанная честь — тяжеловатой. Я поерзал на шкуре, но Рагнвальд всё не унимался:

— Верно же? Пять кораблей, более сотни хирдманов! Еще немного, и ты сравняешься силой с Черноголовым Карлом!

Я невольно сглотнул слюну. Когда-то Рагнвальд сражался с тем Карлом за власть над Северными островами и победил его, хоть и немалыми усилиями. Неужто конунг намекает, что и я возжелаю встать на его место?

— У меня жена — не конунгова дочь. И мне по душе быть хирдманом.

— Всякий вольный хёвдинг рано или поздно задумывается о том, чтоб обменять море на землю, а корабли — на деревни.

— Для того нужно, чтоб эти земли и деревни вообще были. И чтоб не твари там жили, а люди.

— Смотри, Кай! Я простил тебе ярла Скирре и приглядываю за твоим отцом и его землями. Не ошибись в выборе пути! — Рагнвальд откинулся на спинку скамьи и заговорил уже повеселее: — Помнишь, я обещал награду? Завтра жди, привезут прямо к порогу.

— А что за награда?

— То, что тебе изрядно пригодится этой зимой.

Мы поговорили еще немного о том о сем, и конунг отпустил меня обратно к ульверам.

Наша команда победила в турнире хельтов, Флиппов хирд стал вторым, и мы всю ночь отмечали нашу победу.

На этом игры и закончились. Пришла пора готовиться к зимнему походу.