Сага о Кае Лютом

Глава 12

После беседы Стюрбьёрн сам проводил меня к воротам крепости, а заодно прошел мимо тех вингсвейтаров, что еще не уплыли в Альфарики, словно показывал, кто придет на подмогу Рагнвальду, коли что.

Это были настоящие вековые дубы, а не люди. Изрядно потрепанные прожитыми зимами и пройденными битвами, покрытые глубокими шрамами, но всё ещё могучие и крепкие. От каждого веяло силой и спокойствием. Такие не разозлятся из-за пустых насмешек, не кинутся с ножом, а будут терпеть до последнего, после чего попросту выдавят жизнь из обидчика. Скорее всего, именно эти мужи прошли со Стюрбьёрном весь путь от изгоев Северных островов до знаменитых вингсвейтаров.

В кои-то веки я узрел воинов выше меня рунами. Хельты в тринадцать-четырнадцать рун и сторхельты. Столько сторхельтов за раз! И по многим можно было угадать, какой дар им отвесил Фомрир. Теперь я явственно мог убедиться, как дар меняет человека. Ладно, сам Стюрбьёрн и его сын Гуннвид, у них в роду все мужи такие огромные. А вон тот сторхельт явно вырос и раздался вширь благодаря дару силы. А у того необычный взгляд, аж кости царапает, да и сами глаза какие-то чудные. У третьего на спине проступал горб, только вот с каким даром он может быть связан, я не разобрал.

Когда я вернулся к своим хирдманам, посмотрел на них по-новому. А как они будут выглядеть спустя несколько зим? Как изменится их облик? Останутся ли они в хирде до конца или уйдут, едва лишь получат достаточно серебра для выкупа земли и невесты?

Мы расположились в стороне от поселка и пристани, разожгли костры. Вепрь выкупил несколько живых свиней, уже успел их зарезать, выпотрошить и разделать. Одуряюще пахло похлебкой на свиных потрохах, которую я не ел с позапрошлой зимы. Отец всегда готовил ее лишь в тот день, когда резали на зиму скот, и там не было ничего, кроме воды, самих потрохов, соли и острых пахучих трав. Ни крупы, ни репы, ни лука. Отец всегда приговаривал, что это похлебка ярлов!

Фагры и сарапы морщили носы, но те норды, что прожили в Годрланде много зим, расселись вокруг котла и с глупыми улыбками втягивали носом густые ароматы, видимо, вспоминая свои семьи.

Постепенно возвращались из поселка загулявшие ульверы. Вернулся и Хальфсен с ворохом услышанных вестей, уселся рядом и скривился от запаха. Бедолага! Он же только по крови норд, а родился и вырос среди живичей, потому никогда прежде не ел похлебку ярлов. Ну ничего, пусть сначала попробует.

Лавр принес мне запеченную репу и налил пива, только вот его вкус был изрядно подпорчен рассказом Хальфсена.

После тяжелой зимы, во время которой погибло немало сильных воинов, Рагнвальд созвал мужей со всех Северных островов, только вот вчерашним пахарям и козопасам не хватало ни умений, ни сноровки биться с тварями. Это люди все похожи друг на друга: две ноги, две руки, одна голова и одно сердце в груди. Всегда понятно, куда бить и чего ждать. Твари же бывают всякие: порой дольше угадываешь, как ее бить и куда, чем сражаешься.

С одной стороны, такие битвы делают выживших воинов сильнее, дарят им немало рун, но и погибают там гораздо чаще. Хальфсен говорил про сотни убитых, но то было пересказано со слов купцов, да и купцы, поди, не своими глазами всё видели. А как людские пересуды меняют правду, я и сам не раз слыхивал, так что много веры толмачу не давал.

На все Северные острова прославился некий Вагн Акессон, который отважно бил тварей со своим хирдом всю зиму и весну. Я вспомнил того нахального мальчугана, который в еще меньшие зимы, чем у меня, уже был хёвдингом, и порадовался, что он еще жив. Из-за слепого бесстрашия и упрямства Вагну дали прозвище Быкоголовый. Но юный хёвдинг не обиделся, а даже возгордился и велел приделать к своему шлему бычьи рога. Как по мне, глупое решение, ведь с рогами шлем легко сбить с головы или разрубить, зато вполне в духе Вагна.

Впрочем, когда-то и я гордился прозвищем Безумец, не понимая, что это вовсе не похвала. Стюрбьёрн верно сказал: ходить под безумцем не всякий захочет, хёвдинг должен быть разумным. Лучше уж быть Лютым, особенно к врагам, но не к своим хирдманам.

Еще Хальфсен рассказал про ярла Гейра, запомнил его лишь потому, что мы не раз упоминали это имя. Потеряв семью, родовые земли и почти всех воинов, Гейр Лопата решил уничтожать тварей без роздыху. На своем драккаре он ходил вдоль островов и выискивал Бездновых отродий. Его люди гибли, но те, что выживали, получали новые руны, становясь сильнее. Сам ярл всего лишь за год поднялся до восемнадцатой руны, еще немного, и он перешагнул бы через сторхельта. Но с самого начала лета от него ни слуху ни духу. В последний раз его видели в Хандельсби незадолго до появления той морской твари, что перекрыла фьорд. Гейр наспех залатал кольчугу, взял припасы, ушел на север и пропал. Думается мне, на его драккар напало морское чудище и пожрало всех, кто на нем был, потому как на суше вряд ли бы кто с ним сладил.

Ходили, конечно, слухи, будто ярл Гейр получил двадцатую руну и боги забрали его к себе, чтобы оделить новыми дарами, дабы спасти Северные острова, но в такое поверят лишь дети да глупые бабы.

К этому времени похлебка ярлов доспела, и Лавр уже принес большую миску, где в жирном отваре исходили паром куски свиного сердца, печени и легких. Хирдманы вовсю уплетали варево, заедая свежим хлебом и запивая пивом.

Я сидел на склоне холма, выше остальных и подальше от костров, потому видел сразу весь хирд, видел море, лениво накатывающее волны на каменистый берег, видел розовое закатное небо и кривые сосны. Кричали чайки, внизу смеялись ульверы, разговаривая меж собой на смеси языков, чуть поодаль живич играючи рубил дрова. Пристань осталась в стороне, но отсюда я мог различить торчащую мачту «Сокола» и знал, что сразу за ним стоит наша «Лебедушка», так ладью ласково называли в хирде.

Чуть наклонив миску, я отпил похлебку прямо так, через край. И вдруг ощутил, что я дома. Сколько дней мы прошли вместе, сколько рек! А сколько таких ночевок у нас было? Даже с теми живичами, что вошли в хирд последними. Не счесть! Хотя… С того дня, как мы покинули Гульборг, минуло почти три месяца.

Пусть я до сих пор не знал имен всех хирдманов в отличие от Простодушного, пусть не знал, как Дометий, всех их даров, но их огоньки горели во мне! Я слышал их и чувствовал. Возможно, это последний день, когда мы можем так спокойно посидеть. На Северных островах всё будет иначе. Но прямо сейчас я был счастлив!

И даже бубнеж Хальфсена о тварях, битвах, погибших хирдах и опустевших деревнях не особо мешал.

— Кай!

Я вздрогнул, едва не расплескав драгоценную похлебку.

— Кай, с тобой хочет поговорить живич, попросил меня помочь с пересказом, — негромко проговорил Милий, стоя за моим плечом.

— Какой живич?

— Из холмградских, что под Агнием.

— Ну, пусть подойдет, поговорим, — нахмурился я.

Странно, что живич не пошел к своему старшему, к Агнию, а обратился напрямую ко мне.

— Я так ему и сказал: ступай, мол, к хёвдингу, но он отказался. Хочет при всех. То ли боится, то ли говорит не только за себя.

Я отыскал взглядом Агния. Тот горячо спорил о чем-то с живичем Хундра, словно и не знал, что затеял его младший.

— Не пойму что-то, — процедил я сквозь зубы. — Подойти не подходит, говорить хочет при всех, но при том не стесняется послать тебя с вопросом вместо того, чтоб сказать напрямик.

Хальфсен, что прислушивался к нашему разговору, рассмеялся:

— Да он тебя боится. Вдруг ты решишь убить его или там пальцы отрубить? Он же не видел, с чего ты на Хундра взъелся.

Словом, я согласился, Милий махнул кому-то рукой, один из хирдманов поднялся на ноги и заговорил. Мне не понравилось, что все, кто понимал живичский, сразу посмотрели в мою сторону.

— Все волки сегодня ходили в поселок и встретились с купцами, — пересказывал Милий его слова. — Там все говорят о большой беде, что настигла Северные острова, о несметных полчищах тварей, что ходят как по воде, так и по суше. Вот Суморо́к и спрашивает, правду ли бают люди? И не о том ли тебе поведал тот купец, что встретился нам раньше?

Что ж, справедливый вопрос. В последнее время я держался наособицу и редко говорил с простыми хирдманами, всё больше с теми, к кому привык. Хотя я все же подметил удивление на лице Агния.

— Правду. Бездна, или как зовут ее живичи — Ватыркай, пришла на наши земли и разослала во все концы свое племя.

Хальфсен тут же подхватил мои слова и громко пересказал их на живичском.

— Большую ли плату положит северный князь за нашу помощь? Хватит ли ему золота и серебра, чтоб нанять наш хирд?

«Плату»? Какую, в Бездну, «плату»? Там же мой дом, моя семья! Уверен, что Рагнвальд не оставит меня без награды, но я же не иду к нему наниматься! Я возвращаюсь к себе!

И тут я понял, к чему ведет речь этот живич. Как поняли и старые ульверы, и Агний с Дометием и Хундром. Простодушный, прихватив миску с кружкой, неспешно пересел так, чтоб оказаться между мной и хирдом. Кого, любопытно, он хотел защитить? Меня или хирдманов?

Живич, не дождавшись ответа, продолжил:

— Надо ли нам идти туда? В наших княжествах враги полегче. Мы уже били коняков, и плату за то нам дали немалую. Не лучше ли воротиться в Смоленец или какое другое княжество? Там хирд станет и богаче, и сильнее. Даже если не златом-серебром, так князья поделятся землями, деревеньками и скотом. Будем жить ничуть не хуже вингсвейтаров.

Те хирдманы, что пришли после Годрланда, одобрительно загудели. Живичи из псов и львят, уже обученные мной, молчали, но даже так я чувствовал, что они поддерживают этого Суморока. Чувствовал безо всякой стаи.

Я забыл, что стая — это не стадо, послушно следующее за пастухом. Мы сражаемся вместе, но мы не единое целое. Во всех хирдманах течет разная кровь, так почему фагры, сарапы и живичи должны биться за Северные острова? Они там даже и не были никогда.

А может, этот живич затеял разговор еще и потому, что с отплытия из Раудборга я ни разу не призывал стаю? Трудюр на своем примере показал, как дар может взять верх.

— Кай, — вдруг заговорил Простодушный, — что-то я не пойму, кто там стоит. Купец или воин?

— Разве не для того собирают хирд? — упорствовал Суморок. — Чтобы найти того, кому нужны воины, а потом убивать его врагов за серебро? Или тварей, если те мешают ему? Кто захочет биться просто так? Даже княжеские дружинники сражаются за кров, корм и серебро.

Жаждал ли я богатств, когда уходил из Сторбаша с Альриком? Да. Но я тогда думал не о сундуках, набитых серебром, не о десятках рабов и не о шелковых рубахах. Я хотел вернуться домой хельтом или даже сторхельтом на большом корабле, хотел покрасоваться перед соседями, одарить своих родителей так, чтобы они больше ни в чем не знали нужды. Хотел доказать каждому, кто когда-то смотрел на меня свысока, что я лучше их всех!

Сражаться за новую руну! Сражаться ради мести! Сражаться ради братьев! А если за это еще и серебро дадут, так вообще здорово!

Впрочем, я был всего лишь мальчишкой, а этот живич прожил больше трех десятков зим. Он уже не ищет славы и не мечтает стать сильнее. Тогда зачем он мне?

— Скажи, Суморок, получил ли ты сегодня полмарки серебра?

— Да, — неуверенно кивнул живич.

— Хорошо! Ты пришел в хирд по доброй воле и не клялся в верности, потому не стану держать тебя силой. Иди!

— Идти? Куда идти?

— Куда хочешь. Ты вольный человек. Хочешь — иди направо, хочешь — налево. Больше ты не мой хирдман, а я не твой хёвдинг. Если кто еще хочет уйти, пусть тоже уходит!

Я обвел взглядом хирдманов. Ни львята, ни даже псы что-то не торопились подняться.

— Но я не хочу уходить! — воскликнул Суморок. — Всего лишь хотел…

— Хотел указать своему хёвдингу, куда вести хирд? — снова подал голос Херлиф. — С каких пор хускарлы указывают хельтам? И одной зимы не пробыл в хирде, а уже возомнил себя самым умным?

Простодушный отложил миску, подошел к живичу:

— Думаешь, никто не понял, что ты затеял? — почти ласково сказал Херлиф. — Знал же, что хёвдинг тебя не послушает. Потому и удумал говорить с ним прилюдно, чтобы другие хирдманы тоже сказали свое слово, — и взревел: — Ты что, песий сын, решил, что тут Раудборг? У нас вече нет!

Жаль, что Хальфсен не сумел повторить слова Простодушного так же, а просто пересказал.

— Я… я поступил глупо, — выдавил живич. — Разреши остаться в хирде!

— Нет, — спокойно ответил я. — Пошел вон!

— Тогда… тогда я требую свою долю. От всей добычи, что хирд получил в Альфарики.

Агний сидел, не подымая головы, поди, раздумывал, какой палец на руке у него лишний. Простодушный оглянулся на меня, как бы спрашивая: сразу прибить наглеца или чуток погодить.

— Какую твою долю? — спросил я. — Тебе уже всё отдали.

— Смоленец! Все знают, что княгиня дала четыре марки золотом за коняков.

— А ты их бил? Или всю битву просидел за стенами города!

Живич скрипнул зубами, уже понимая, что не получит ничего.

— Тогда Велигород! Хирд там взял много серебра!

— Это была вира! Вира за украденный товар, вира за убитых нордов. И самая большая вира — за смерть Альрика.

— Но я сражался! Дважды! На площади и потом ночью, у ворот!

— И скольких ты убил? Где твои руны? Но даже если и так, сколько стоит год службы хускарла? Агний, ты лучше знаешь, какова плата в Альфарики.

Встревоженный живич вскочил на ноги, даже не дослушав пересказа Хальфсена, едва распознал свое имя.

— От трети до половины марки серебра.

— Слыхал, что говорит твой старший? За год — половину марки. Всего за два боя ты получил годовую плату. Так чего ты еще хочешь?

Хвала Скириру, Суморок не стал задавать глупых вопросов, вроде «куда мне идти?», «как добраться до дома, ведь мы на острове?», а быстро собрал свой скарб в мешок и пошел к поселку. Может, попросится под руку Стюрбьёрна? Хотя тот вряд ли его возьмет. Ну да ничего — пойдет на службу к какому-нибудь купцу.

— Передай на корабли, чтоб его не пускали на борт, — тихо сказал я Милию.

Тот кивнул и отошел от меня.

Простодушный сходил за миской и пересел поближе.

— Зря прогнал, — едва ли не уткнувшись лицом в похлебку, пробормотал он. — Теперь все на острове узнают, сколько у нас серебра и каков твой дар.

— Половина Раудборга знает про нашу добычу, а значит, скоро услышат все. К тому же на Триггее нет никого сильнее нас. Разве что Стюрбьёрн, но он не затеет со мной вражду из-за серебра.

— Ой ли? Я Стюрбьёрна сам не видел, но ради такого богатства любой ярл бы наплевал на честь и обычаи. Даже на конунга.

— Ты говорил с Гуннвидом, его сыном. Отец точно такой же.

Херлиф задумчиво покрутил ложку меж пальцев:

— Да, такой и впрямь не будет грабить. Но ярлы Северных островов вряд ли столь совестливы. Твоему отцу не хватит сил, чтобы отбиться.

— Хватит, — оборвал я друга. — Я прогнал живича и менять решение не стану.

— Тогда лучше отплыть завтра.

С этим я спорить не стал.

После двух кружек пива и недолгих раздумий мне пришло в голову, что стоит всё же поговорить с хирдманами. Для этого попросил Хальфсена пересказывать мои слова дважды: на живичском и фагрском языках.

Я встал и легонько потянулся к дару, связав воедино всех хирдманов. Солнце давно скрылось из виду, и небо понемногу наливалось чернотой, обнажая блестящую россыпь звезд. А наши затухающие костры перемигивались с ними алыми угольками. Лиц уже было не разобрать, виднелись лишь очертания людей. Впрочем, я и так чувствовал каждого.

— Я Кай, сын Эрлинга, лендермана Сторбаша, и Дагней, его жены. На первую руну отец дал мне не козу и не собаку, а раба. Никто в Сторбаше больше не предложил столь щедрый дар богам. Но боги не услышали меня и не послали благодать. Я один остался безрунным. Меня били. Били много и нещадно.

Среди хирдманов послышались смешки. Я и сам ухмыльнулся: сейчас-то это вспоминалось иначе.

— Потому отец отвез меня в забытую богами рыбацкую деревушку, где я целыми днями чинил сети и помогал солить рыбу. Я бы сдох там в первую же зиму или несколькими зимами позднее, но мне повезло: на деревушку напали. Соседнему ярлу вздумалось порадовать перворунных щенков, и он послал их вырезать рыбаков, у которых и было-то всего по две-три руны. На меня напал такой же мальчишка, что и я, но с руной, в кольчуге, шлеме и с секирой. Не иначе Фомрир направил мою руку, и я сумел убить перворунного свиноколом. Так я и получил благодать богов.

Кто-то снова рассмеялся. Свинокол — это и впрямь смешно.

— Только вот тот мальчишка оказался сыном ярла. И на меня открыли охоту…

Торкель Мачта. Всего лишь пять рун, нынче я на такого воина даже не взгляну и в хирд не возьму, а тогда он казался мне чуть ли не Фомриром. Как же я его боялся! Сколько раз просыпался из-за дурных снов про него?

— Меня спас Альрик Беззащитный. Случайно, но спас. А потом еще и взял в свой хирд. Мы все тогда были карлами, даже хёвдинг. И корабль у нас был другой, с волчьей мордой. Из-за Торкеля с нами никто не хотел иметь дела, потому Альрик хватался за любую работу. Мы бились с троллями за бочонок пива и полторы марки серебра на всех, ловили морскую тварь на Рыбака, отстаивали честь и земли ярла Сигарра, охотились на великана у ярла Гейра Лопаты. Там я своими руками убил Торкеля Мачту, пусть тот и был уже при смерти.

Зря отец вызвал на конунгов суд ярла Скирре. Тот откупился серьгами, но от мести за сына не отказался.

— Так что по весне наш хирд ушел с Северных островов. Один купец нанял нас на год для охраны, и мы поплыли на Туманный остров. Там мы узнали, что этот купец каждую весну приходит с новым хирдом, а уходит без него, оставляя воинов на расправу тамошним жителям. Но мы поговорили с ними и узнали хитрый купцов замысел.

На том острове я женился, а в придачу к Аднфридюр получил еще и ее братца, Аднтрудюра, который, несмотря на свои зимы, ни разу не был с женщиной. Каким тихоней он тогда казался!

— С Туманного острова мы пошли прямиком в Бриттланд. Хотя там живут такие же норды, как и мы, но многое там устроено совсем иначе. Рунные дома, рабы-бритты, стриженые бороды… Наш хирд не пришелся ко двору. Из-за пустой ссоры сожгли наш корабль и убили кормчего, из-за лживого навета бриттландский конунг объявил нас изгоями, так что нам пришлось скрываться в лесах с бриттами, что не хотели становиться рабами.

Там мы встретили Херлифа, Ледмара и Фастгера. Там меня попытался зарезать Леофсун. Да и Живодер расчертил мою спину узорами тогда же.

— А потом по всему Бриттланду поднялись мертвые. Драугры. Не все, только те, что не были упокоены как следует, но зато они поднимались с теми рунами, что были у них при жизни, с теми же умениями и даже дарами. Многие драугры сохранили свое оружие. Несмотря на обиды и изгнание, Альрик пошел к тамошнему конунгу, чтобы предупредить о мертвецах. Вместо благодарности Харальд повелел хёвдингу сразиться в поединке богов, чтобы доказать свою правоту. Альрик тогда был на десятой руне, но еще не отведал твариного сердца. Мы всем хирдом искали подходящую тварь. Не успели. Хёвдинг победил, но шагнул на одиннадцатую руну.

Пока я говорил об этом, снова вскипел гневом. Не только Жирные виновны. Конунг Харальд! Вот кто еще должен ответить за смерть Альрика! Неблагодарный конунг! И гнев мой отозвался во всей стае.

— Все ульверы сражались с драуграми. Мы защищали Сторборг вместе с другими хирдами и воинами. Обещали ли нам плату? Нет. Обещали ли справедливость? Нет. После победы мы убили того, кто сжег наш корабль, забрали его драккар и ушли из Бриттланда. На новом корабле, с новыми хирдманами и с хёвдингом, в котором уже пробудилось безумие.

Именно там, в Бриттланде я получил шестую руну и дар Скирира.

— Неподалеку от Сторборга лежит странное болото, которое дурманит разум всякому, кто слабее шестой руны, там водится множество тварей, которых я не видел больше нигде. Это в наш мир пробивается дурной воздух Бездны. И скоро там будет то же, что и в южных пустынях, — я посмотрел на фагров. — То же, что гонит коняков в живичские города. То же, что пробудилось на Северных островах.

Я рассказал хирдманам и о нашем возвращении. Как мы спасали Сторбаш, как отомстили ярлу Скирре, как солнечные жрецы заворожили сына Рагнвальда и как я пытался его расколдовать. А затем поведал о землях ярла Гейра Лопаты.

— В Раудборг наш хирд пришел с богатым товаром, чтобы поменять его на серебро и оружие. Вы все уже не раз слышали, что с нами там приключилось. Из Альфарики мы уходили с голыми задницами, всего серебра только и было, что на руках и шеях носили. А Альрик вовсе стал беспамятным. И никто из ульверов не упрекнул меня, хотя тогда я стоял во главе хирда.

Помолчав немного, я продолжил:

— Не обещаю, что на Северных островах вы получите сундуки, полные злата и серебра. Да и землю для дома и пашни вы вряд ли раздобудете в тех краях. Я обещаю вам лишь много битв, много благодати и рун, громкую славу и крепкую стаю. То, для чего боги и создали воинов! Хотя бы где-то мы должны одолеть Бездну. Воины Набианора сдерживают ее на юге. Коняки — на востоке. На севере нас оборонить некому. Там Бездна еще не вошла в полную силу. И мы сладим с ней!