Сага о Кае Лютом

Глава 8

Донн! Донн! Донн!

Я колотил по железке до тех пор, пока вся площадь не заполнилась людьми. Хирдманы вылавливали дружинников, отбирали у них оружие, иногда с боем, но чаще хватало и того, что к каждому княжьему воину подходили сразу двое-трое. К тому же они не ждали дурного. Мало ли — взбрело кому-то в голову поиграть в вече! Настучать ему по голове — и довольно! А тут вон оно что оказывается.

Через стаю я слышал, как хирд выправляет мою поспешность. Как лучники запрыгивают на крыши, чтобы вся площадь и ближайшие улицы были под их присмотром. Как ульверы расходятся по сторонам так, чтобы каждый мог видеть другого и следить за окружением. Как входы и выходы на площадь перекрываются. Как хирдманы спешат к мосту, чтобы не пропустить появление княжьей дружины. Хундр, Дометий, Трёхрукий, Дагейд и Коршун ухитрились, не сговариваясь, рассредоточить весь хирд.

Хальфсен запрыгнул ко мне на помост. Верно! Кто-то же должен пересказать мои слова живичам. Милий и Феликс стоят в сторонке, почти без оружия, всё еще в купеческих нарядах.

— Жители Раудборга! — взревел я, легко накрывая не только площадь, но и чуть ли не всю Торговую сторону.

— … Велигорода! — откликается эхом Хальфсен.

Его голос не столь громок, потому на дальних концах ему вторят те люди, что знают нордский, в том числе и Милий.

— Я пришел, чтоб требовать справедливого суда!

И снова выждал, пока мои слова перескажут. Торопиться-то уже некуда.

— И судить будем вас! Ваш город! Ваши порядки! Ваше злодеяние!

Возмущенный рев толпы перекричать было нелегко, но я выпустил рунную силу, не сдерживаясь, а уж потом продолжил:

— Зиму назад мой хирд пришел в Раудборг. Мы привезли вингсвейтаров на свадьбу, помогли добраться сюда купцу с Северных островов и хотели распродать свой собственный товар.

Кто-то, видать, сообразил, о чем пойдет речь. Самые догадливые даже начали подталкивать жен и детей к проходам с площади, а те, что поглупее, закричали: «Мрежники! Колдуны».

— Нас наняли, чтобы изловить тварь, которая долгие годы нападала на корабли и жрала людей.

Новые крики, теперь уже про Ведяву и прочих богов.

— Мы поймали ее. Это была тварь! Вылюдь чудовищного вида. Если таковы ваши боги, если вы кланяетесь тварям, тогда я лишь порадую своих богов, убив вас всех на месте!

И тут гул толпы смолк. Позади всё еще шумели, переспрашивали, и невольные толмачи срывали горло, повторяя за мной.

— Так что? Ваши боги — твари? Ведява — вылюдь, пожирающая людей?

Вперед выступил муж с густой проседью в волосах и бороде, хотел было что-то сказать, но я его перебил:

— Вот уже пять зим, как я сражаюсь с тварями. Видел всяких: и морских, и лесных, и горных. Одна тварь чуть не спалила мой дом! Другая убила моего друга. И всюду твари хотят жрать нас, людей. Какой вид бы у них ни был, есть ли клыки или нет их, если они жрут людей — это твари! Я сам! Своей рукой зарубил тварь из озера! И не стыжусь того! У нас на Северных островах тех, кто убивает тварей, чествуют героями, сажают за свой стол и угощают вволю. А здесь, в Раудборге, нас облили помоями! Замучили нордского купца, который пришел сюда с честными помыслами! Убили других иноземцев! Сожгли дом своего же живича лишь за то, что он дал нам приют!

Я дождался, пока Хальфсен доскажет речь, глубоко вдохнул и продолжил:

— Мы только что пришли из Смоленца, где отбили нападение трех сотен коняков. Сама смоленецкая княгиня, Мирава Чеславдоттир, просила нас остаться! В Холмграде уважаемые купцы умоляли меня взять их сыновей в хирд! В Гульборге нас звали в самые именитые дома! И только тут, в Раудборге, нас погнали, как последних татей! Только тут, в Раудборге у нас забрали весь товар безо всякой оплаты. Почитай, ограбили. Вот каков знаменитый Раудборг, торговый город! Вот она — ваша справедливость! Вот она — ваша честь!

— Так чего же ты хочешь? — прогремел над площадью еще один голос.

Наконец пожаловал и князь, приехал верхом да в окружении дружины. Под четыре десятка их будет, много хельтов, да в хорошем железе. Впрочем, я же видел их зиму назад, знал, с кем столкнусь.

Люд расступился перед княжьими дружинниками, но те близко подбираться не стали, остановились, едва задние вползли на площадь.

— Первое — чтобы весь город повинился перед нами. Второе — уплаты за украденный товар. Третье — виры за убитого купца и его людей. Тогда мы уйдем с миром и без зла.

— А если откажусь?

— Тогда я возьму виру сам!

Красимир усмехнулся в усы, поднял руку и дернул пальцами. Его дружинники подняли луки.

Бездна! Хальфсен! И щитов у нас нет!

Я крутанулся на месте, разрубая веревку на железной пластине, схватил ее и едва успел выставить перед толмачом, как по ней застучали наконечники стрел. Сдавленный стон Хальфсена. Одна стрела всё же вошла ему в ногу.

Несколько стрел полетели в толпу и вонзились в зазевавшихся людей. Мгновение тишины, и площадь огласили переполошенные крики: завопили бабы, увидев раненых, заревели дети, мужики пытались пробиться к выходу и вытолкать своих. Давка, суета! Кого-то явно задавят или затопчут. Но то не моя беда!

Я всучил Хальфсену спасительную железку и глянул на князя. Что ж, значит, таков твой суд, Красимир?

Мои хирдманы ждали приказа. Сколько-то ульверов застряли в толпе, но Дометий не зря отправил большую часть к мосту, да и лучники ждали.

Вперед!

С крыш на дружинников посыпались стрелы. Сейчас кони им больше мешали. Из-за толпы всадники не могли толком сдвинуться с места, укрыться или атаковать. Они ударили рунной силой, чтобы отпугнуть народ, но стало еще хуже. Бабы с дитями попросту валились наземь, прямо под копыта лошадей, мужи, что покрепче, искали своих и оттаскивали подальше.

Я спрыгнул с помоста и пошел к князю.

Но первым до меня добрался другой живич-хельт, он соскочил с лошади и, распихивая людей, рванул вперед. Да только длинным мечом средь толпы особо не помашешь. То ли дело — топор! Я перехватил свой топорик поближе к середине рукояти, коротко, без замаха, вогнал шип в бедро дружинника. Левой рукой вытащил нож и ударил снизу в горло, под кольчужную бармицу. Стряхнул тело и пошел дальше.

Еще трое прорвались. Да и посвободнее теперь стало. За плечом встал Простодушный, я через стаю слышал его жажду боя, его огонь! Хальфсен остался на помосте, там дружинников нет, а от остальных он сумеет отбиться.

Бзынь! Я отбил стрелу одним лишь взмахом топора, даже толком не углядев ее.

Налетел первый дружинник, весь в кольчужной сетке с головы до ног, с длинным мечом, только без щита. Я поднырнул под его руку, лезвие топора бессильно скользнуло по плотным мерцающим кольцам, зато я оказался позади противника. Сразу же прыгнул ко второму, другой конец топорища влетел ему в лицо да ударился в наносник шлема. Вот же нацепили на себя железа! Впрочем, живичу все равно досталось, наносник прогнулся внутрь. Сзади Херлиф бился с первым дружинником, нельзя к нему пропускать воинов! Укол в бок. Я отбил удар и пнул противника в колено. Он пошатнулся, и я махнул ножом. Впустую! А вот шип топора не прошел мимо и пробил дорогую кольчужку. Рана небольшая, но всё ж.

Ладно, хватит играться. И нож с топором замелькали так, будто у меня не две руки, а пять. Когда я остановился, рассеченные кольчужные кольца все еще сыпались под ноги, хельт ошарашенно смотрел на меня, не успев почувствовать боль от нескольких десятков ран. Херлиф добил первого, и я указал на своего:

— Добей!

Мне с того хельта никакого толку, так хоть Простодушный что-то отхватит. Еще одного перехватил человек Хундра, пробившийся к нам сквозь толпу. Я слышал, как волки рвали дружинников с боков и на дальней стороне площади. Первые раненые, правда, больше живичи, непривычные ни к таким сражениям, ни к схваткам с людьми. А каково им будет после боя?

Я уложил еще двоих, потом враги куда-то пропали. Князь с оставшимися дружинниками сумел развернуть коней и уйти назад, к Вечевой стороне.

— Мост! Ворота! — кричал кто-то впереди на фагрском.

Меня обдало волной чужой боли. Я помчался к мосту, перепрыгивая через лошадиные трупы и поваленных людей. Мой живич скрючился, зажимая рубленую рану через весь живот. Бездна!

Я оглянулся. Почти весь люд разбежался с площади.

Ну уж нет!

— Херлиф! Карлов и хускарлов сюда! Не из наших!

Простодушный тут же сорвался с места, я же отыскал еще дышащего дружинника и двурунную подавленную бабу, что уже и двигаться-то не могла, лишь беззвучно разевала рот. Сунул их к живичу, помог сжать нож и направил его руку. Удар! Второй! Живич чего-то бормотал на своем языке, но я даже вслушиваться не стал.

Вскоре вернулся Херлиф, приволок шестирунного перепуганного мужика. Тот, видать, пытался отбиваться, разорвал губу Простодушному, но всё ж не вырвался. Я оплеухой заставил его заткнуться, силой уложил под нож своего живича. И, хвала Скириру, этого хватило.

Лишь после этого я добрался до моста.

— Ушли, сукины дети, — сплюнул Эгиль. — Треть своих оставили и ушли.

И закрыли за собой ворота…

Да, за нами осталась Торговая сторона Раудборга, но мне-то надобна не она. Кровавую виру за нордского купца мы взяли, а вот золото и безднов князь остались на той стороне реки. И продолжать сейчас нельзя, я уже слышал отголоски боли, что скоро накроет моих хускарлов.

— Перекрыть все ворота из Вечевой стороны, чтоб ни одна душа не выбралась. На пристань тоже послать людей. И позови Милия с Дометием! Надо решать, что делать с Торговой стороной.

Сам же просмотрел стаю после боя. Еще один клетусовец поднялся на руну, до девятой. Лундвар вырвал себе восьмую. Наш Стейн, не Трёхрукий, что давно остановился на восьмой, тоже подрос. Пара львят перешагнула порог, но ими пусть Дагейд и занимается. Почти всех живичей отправили подальше от моста, потому никто из них в бою не побывал, кроме того, которого я исцелил. Зато их и хельтовы дары не потрепали.

Я же стаю держал все эти дни и заметил, что если хускарлы не сражаются и не выжимают из себя все силы, тогда их и не треплет боль. Тулле с Живодером говорили мне о том, но я почему-то решил, что хускарлы будут болеть от стаи в любом случае. Ан нет. Пока не пытаются натянуть на себя шкуру хельта, им Скириров дар костей не ломит.

Подранки тоже были, но там царапины, Дударь быстро всё затянет. Живодер уже занялся стрелой Хальфсена.

Хотя… я сразу не понял. Один из хирдманов находился дальше остальных, и не у «Сокола», а где-то тут, в городе или около. Рысь?

— Милий! — окликнул я вольноотпущенника. — Отыщи Леофсуна.

А сам затаил дыхание. Неужто он сумел? Вот же хитрый бритт…

Вскоре Милий вернулся.

— Нет его нигде. Он жив?

— Жив, цел. А еще Рысь ухитрился пробраться на Вечевую сторону!

Вскоре мы перекрыли путь вниз по реке, выстроив корабли в ряд и скрепив их между собой веревками и цепями. Сейчас нам было не до того, чтоб встречать гостей и брать мыто с купцов. На каждых воротах Торговой стороны встали по двое живичей с одним хельтом в придачу. Ворота Вечевой стороны мы попросту завалили срубленными деревьями, кроме тех, что выходили к мосту. Возможно, князь успел кого-то отправить за подмогой, но я за то не переживал. Дружбу он ни с кем завести не успел, а у соседей своя беда под боком ходит. Да и кто будет ввязываться в междоусобные раудборгские склоки? Ведь не полез же никто, когда этот Красимир подмял под себя город!

Пока мы собрали трофеи, пока разослали хирдманов по стенам и воротам, пока перегородили реку, уже и темнеть стало. Потихоньку, сторожко к площади подходили горожане, искали родичей, просили разрешения забрать их тела. Нескольких дружинников унесли, а до остальных и дела никому не было. Впрочем, вспомнил я, Красимир в Раудборг пришел уже со своей дружиной, значит, здесь у них родных не было, разве что кто-то себе зазнобу отыскал.

Я уж хотел сказать, чтоб ненужные тела куда-нибудь отволокли да закопали, как увидел мужичка, что переминался с ноги на ногу в сторонке. Того самого, который хотел мне что-то сказать во время моей речи, да я не дал.

Хальфсен отлеживался где-то со своей ногой, там наконечник стрелы аж кость царапнул, и Дударев дар скоро такую рану не залечит, надо будет хотя день обождать. Милий тоже запропал, и его я через стаю не слышал, потому как даже не пробовал туда затянуть. Кто знает, как перворунного крутить будет? Не помер бы ненароком.

— Чего ждешь? — я всё же подошел к мужику. — Ищешь кого?

Медленно, с трудом подбирая слова, живич заговорил на нордском:

— Тебя жду. Говорить хочу.

— Ну пошли!

Я в последний раз глянул на мост, ведущий к Вечевой стороне. Рысь притаился где-то там, и его не терзали ни боль, ни страх, ни голод. Значит, всё хорошо. Так что я потащил живича к Хальфсену. Говорить можно и с больной ногой, даже лежа.

И как только Красимир управлялся с целым городом столь малыми силами? У меня хирд больше, и две трети людей нынче были при деле. Прочие пока отдыхают, но вскоре встанут на место занятых.

Хальфсена я отыскал в чьем-то доме, и вряд ли хозяева по доброй воле пустили туда хирдманов. Ну да пусть радуются, что не спалили всё к Бездне, а лишь заняли их комнаты.

— Вот, человек побеседовать хочет. Спроси, кто таков и чего надобно. Скажи, что серебром откупаться уже поздно.

Толмач подтянулся, чтобы сесть, стер испарину со лба и заговорил с живичем.

— Спрашивает, чего мы хотим и что будет с городом.

— Я всё на площади сказал. Повиниться, платы за украденное добро, виру за купца. Теперь еще и голову князя.

— Он говорит, что готов повиниться за весь Раудборг, хоть на коленях, хоть на том столбе, где нордский купец висел. Спрашивает про размер виры и платы за товар, мол, Торговая сторона даст нам серебра столько, сколько запросим, лишь бы мы не жгли дома и не убивали людей.

Я почесал затылок. Хмм, а я ведь о таком и не подумал. Почему бы и не взять выкуп за их жизни? К тому же этот берег реки мне особо-то и не нужен. Только вот сколько затребовать? Вира за свободного человека, за жизни его людей, за корабль с товарами… Ну и просто за то, что посмели поднять руку на норда. За клевету и позор, за наше торопливое бегство, за очернение Дагны. И, в конце концов, за Альрика, который именно здесь, на раудборгских землях перестал походить на человека.

Они за паршивого медведя потребовали пять марок серебра. Значит, пусть платят сто, нет, тысячу марок серебром.

И этот муж согласился!

— Просит несколько дней для сбора выку… то есть виры, — проговорил ошеломленный Хальфсен.

— А что насчет головы князя?

— Тут, говорит, он нам не помощник. Сам он небогатый купец, в малое вече его род вхож не был, и хода на ту сторону ему нет, особенно сейчас, когда князь ждет нападения.

— Скажи еще, чтоб взяли нас на прокорм. Стряпать будем сами, а вот снедь пусть несут сюда.

Живич пообещал исполнить всё, как велено, и поспешно ушел. А я впервые призадумался, что брать города намного прибыльнее, чем биться с тварями и помогать со всякими коняками. А главное — ни одного погибшего хирдмана! Четыре марки золота против тысячи марок серебра! И ведь во многих княжествах дружины вместе с князьями стоят на рубежах, бьются с коняками. Приходи в любое, хитростью проберись в город и требуй выкуп. Даже если заходить только в те, что стоят на берегах рек, уже соберем серебра столько, что и на двух кораблях не вывезти…

Нет. Не о том думаю. А ну как не устоим перед Бездной? Куда бежать? В Бриттланд или вот сюда, в Альфарики. Незачем делать соседей врагами. Здесь, в Раудборге, я в своем праве, а остальных трогать не след. Да и подлинный наш враг — не люди, а твари. Вот отобьемся, тогда можно будет и поразмыслить. К тому же грабить годрландские города намного выгоднее!

Хускарлам понадобились вся ночь и весь день, чтоб до конца отойти от стайной хвори. И мне это сильно не нравилось. Если после всякой битвы половина хирда будет отлеживаться столько времени, ни к чему хорошему это не приведет. Знал бы о том Красимир, мог бы уже напасть на нас.

Рысь все еще прятался на Вечевой стороне. В одиночку ворота открыть он не сможет, уверен, что князь приставил к ним с десяток лучших воинов, но ведь не просто так Леофсун пробрался туда. Хитростью и смекалкой он почти не уступал Простодушному.

Хирдманы говорили разное. Хундр сказал, чтоб мы взяли с раудборгцев и то золото, что нам должны Жирные, а потом уходили, мол, нечего дразнить богов. Агний был слишком удивлен свалившемуся на нас на пустом месте богатству. Дометий говорил, что у нас слишком мало воинов, чтоб взять Вечевую сторону. Феликс предложил снова вызвать князя на переговоры, мол, пусть он тоже заплатит, и мы уйдем. Раудборгу ведь всяко невыгодно сидеть с перекрытой рекой, без торговли и второй половины города.

Молчали лишь старые ульверы. Они слишком хорошо помнили, как нас отсюда гнали и как вероломно напали исподтишка, пробудив в Альрике спящую до того тварь. Серебром за такое не откупишься.

Я передумал всякое. И сжечь деревянную стену, и перебраться ночью, и вызвать князя на божий суд поединком. Но всё решилось проще.

— Значит, вы готовы открыть нам ворота? — удивленно переспросил я у стоящих передо мной мужей. — На Вечевую сторону? С той стороны?

— Верно. Только не Мостовые, а Северные врата.

— И зачем вам это?

— Твой человек заверил нас, что ты не держишь зла на весь Велигород, — спокойно отвечал старший живич на хорошем нордском. — Что тебе нужны лишь род Жирных и Красимир. Он не солгал?

— Так и есть.

— В Велигороде немало купеческих родов, и они не хотят нести ответ за проступки других. Если Жирные задолжали тебе, так они и должны вернуть тебе долг. А Красимир вовсе не князь. Велигород испокон веков обходился без князей, так будет и впредь. К тому же нам не нужна вражда с Холмградом. Поклянись богами, в которых веруешь, что твоя месть не затронет больше ни один род, кроме Жирных и Красимира, и мы впустим тебя на Вечевую сторону.

Я глянул на Херлифа, что сидел со мной по правую руку. Он беззвучно сказал: «Выкуп».

— Красимир сейчас собирает всех мужей, что могут держать оружие. Пусть там больше хускарлы на шестой-седьмой рунах, но их уже набралось с две сотни, — продолжил живич. — Хоть мы и не хотим вражды с тобой, только вот наши жены и дети останутся у Красимира, так что биться будем, не щадя живота. Погибнет немало людей и у нас, и у тебя, и неизвестно, за кем останется победа. Купцы хорошо умеют видеть выгоду. Эта битва невыгодна никому. Но нужно поспешить. Через день-другой Красимир соберет войско и выступит.

Выслушав слова купеческих посланников, я попросил их выйти ненадолго, чтобы обсудить всё со своими людьми.

Первым заговорил Хундр:

— А если это ловушка? Вдруг мы пойдем к Северным воротам, а Красимир выйдет через Мостовые и нападет на нас с двух сторон? Вдруг он уже собрал войско?

Ему возразили Милий и Пистос, что больше всех знали о делах в городе:

— Купцы не особо рады тому, что Красимир занял княжеский престол. Они хотят чужими руками избавиться от него, так что мы просто удачно подвернулись им под руку. Не станут они строить козни.

Простодушный задумчиво подкидывал нож в воздух и ловил его:

— Трудное решение. Если они лгут, мы умрем. Если говорят правду, мы легко получим всё, за чем пришли.

— Они могут поступить иначе, — сказал Дометий. — Подождать, пока мы не убьем Красимира, а потом напасть теми самыми двумя сотнями. Так они убьют двух уток одной стрелой.

— Мы не любим проливать кровь почем зря, — вступился Агний. — Если можно решить дело миром, зачем класть жизни родичей? Ради чего?

— Чтобы не передумали мы, — промолвил Тулле. — С чего бы им верить в то, что нам хватит Жирных и Красимира?

Мы обсуждали предложение купцов еще долго, взвешивали и их выгоду, и свой риск, крутили это и так и сяк. Но кто бы что бы ни говорил, окончательное решение принимать хёвдингу. То есть мне.