Сага о Кае Лютом

Песнь 2. Глава 1

Когда закончилась похлебка и выкупленное пиво, когда утихли разговоры, и ульверы улеглись спать либо встали на страже, я поначалу тоже привычно завернулся в одеяло, но сон никак не шел.

У меня из головы не выходила пропажа ярла Гейра. Мы не были друзьями, даже маломальской приязни меж нами не сложилось. Я ему не нравился, потому что убил Торкеля на его землях и поставил слово ярла под сомнение, он мне — потому что чуть не закопал меня заживо. Пусть ульверы, тогда еще бывшие под Альриком, вывезли ярла с обреченного на погибель острова, но пришли слишком поздно. Всю семью Гейра к тому времени уже сожрали твари прямо на его глазах.

Так что, хотя любить его мне было не за что, уважать я его уважал. Он хорошо правил своими землями, несмотря на скудность урожаев люди ели сытно и жили мирно, сам ярл не чурался битвы и неспроста поднялся аж до сторхельта.

Если кто и должен был выжить в такие времена, так это ярл Гейр Лопата. Но он, как и большинство воинов, привык сражаться на суше. Для водных тварей почти ни у кого не было ни подходящих даров, ни умений, ни опыта, кроме разве что Флиппи Дельфина.

К тому же корабли… Драккары хороши многим: и быстротой, и легкостью, и устойчивостью, а вот крепостью похвастаться не могут. Бездарный хускарл одной лишь силою пробьет дыру в борту, хельт же легко сломает киль — хребет драккара. Да, почти все норды неплохо плавают, но плавать и сражаться в воде — не одно и то же.

А ведь тварям, чтобы захватить Северные острова, не нужно ждать зимы и ползти куда-то сквозь льды. Им довольно лишь заполонить окрестные воды и перекрыть морские пути. Что станется, если все люди будут заперты на своих островах? Тот же Сторбаш себя худо-бедно прокормит. Да, лишних детей снова начнут относить в лес. Да, стол немного оскудеет рыбой, пропадут пряности, но прожить можно на хлебе, козлятине и сырах. А что делать с железом? Со льном, который у нас почти не выращивают? Корабли, паруса, утварь… Глиной отцов остров тоже не богат. Скоро мы станем жить, как на Туманном острове: одеваться в шкуры и шерстяные вещи, охотиться с костяным оружием, есть корешки да шишки. А еще следить, кто на ком женился и кто кому родней приходится.

Да, многие жители Сторбаша никогда не покидали родные берега. Но туда часто заходили торговцы, рассказывали о чудесах, что в мире творятся, привозили, помимо товаров, новые песни и сказы.

Словом, я боялся. Если уж ярл Гейр со своими могучими и опытными воинами пропал, что уж говорить о нас? Вдруг мы не дойдем до островов или нас потопит какая-нибудь тварь после, и все наше богатство окажется на дне моря?

— Херлиф! — позвал я, усевшись и отбросив одеяло.

Отозвался почему-то Хальфсен, тогда я отправил его за своим «малым вече».

Меня чуть кольнула укором совесть: я совсем перестал звать на такие сборища Тулле. Он сильно отстал по рунам, я уже не мог полагаться на него в бою, и это как-то передалось на всё остальное. Я не искал больше его поддержки, не просил подсказок, а сам он не напрашивался. Держался со всеми ровно, но дружбы ни с кем близкой не водил, чаще сидел наособицу, ел наособицу, молчал. Будто поставил меж собой и хирдманами стену. Может, так и надо было по их жреческим обычаям, только по душе ли это ему самому?

Тулле всегда мечтал жить с земли, сажать ячмень и просо, пасти коз, растить детей, но бог судьбы Мамир, видать, уготовил ему иную жизнь. Прежде Тулле был изгоем из-за безудержных приступов ярости, во время которых он мог и убить ненароком, а теперь — из-за видений, чудных речей и покровительства Мамира.

А вдруг ему уже и не интересны мелкие дела хирда? Ведь Тулле говорит с богами, видит мир по-иному, и заботят его теперь совсем иные мысли.

К тому моменту, как подошли разбуженные Хальфсеном Херлиф, Дометий, Хундр, Пистос с Милием, Вепрь да Дагейд с Трёхруким, я уже успокоился насчет Тулле. Пусть лучше спит.

Я поведал ульверам о тревожащих меня мыслях и добавил:

— Потому хочу часть серебра оставить здесь, на Триггее. Мало ли как дальше сложится. Надо, чтоб те, кто выживет, не остались ни с чем, даже если потонут оба корабля или погибнет хирд. И чтоб семьи ульверов, если вдруг им придется покинуть свои дома, тоже смогли купить землю и скот в новом месте.

Речь шла, конечно, о тех семьях, что живут нынче на Северных островах. Сейчас нордов в хирде немного, едва ли два десятка наберется, да и не у каждого из них есть родные, о которых стоит позаботиться. Свистун, к примеру, не женился и не завел детей, а родители давно померли. Родичи Сварта относились к нему хуже, чем к рабу, так что вряд ли он захочет поделиться с ними серебром.

— Хорошая задумка, — кивнул Простодушный. — Надо было еще где-нибудь в Альфарики прикопать.

— Нужно место найти приметное, но чтоб люди туда не забредали, — сказал Хундр.

— Можно, конечно, и закопать, — заметил я, — но лучше передать Стюрбьёрну. К тому же он и его сын умеют читать по-живичски. Если дать ему грамотку с именами всех хирдманов и попросить, чтоб он раздал серебро лишь им и тем, кто назовется родичем кого-то из нас, тогда будет еще надежнее. И я не буду тревожиться, что кто-то из псов сбежит и заберет все добро себе.

Хундр нахмурился, но смолчал.

— Не слишком ли ты доверяешь Стюрбьёрну? — спросил Вепрь. — А ну как приберет всё себе? Как было с Жирными.

— Хочешь, сходим к нему вместе? Поглядишь на него и сам скажешь, что думаешь.

— Я бы сходил, — отозвался Херлиф.

— И я, — кивнул Дометий.

— А живичи? Им ничего говорить не будем? — уточнил Милий, заметив, что с нами нет Агния.

— Пока нет. Если докажут, что им можно верить, тогда и скажем.

Хундр заметно повеселел, поняв, что псы перестали быть изгоями и отщепенцами хирда. Теперь на их месте оказались живичи, и всё из-за одного дурня.

Мы обсудили, чего и сколько оставим на Триггее, потом пошли на пристань, отобрали кой-чего из добычи и оттащили все в укромное место. Я не хотел, чтобы остальные хирдманы узнали об этом до нашего отплытия. Расскажем им потом, когда будем ближе к Северным островам.

Едва рассвело, мы отправились в крепость. Хвала богам, Стюрбьёрн вставал рано, потому нам не пришлось ждать его слишком долго. Я рассказал главе вингсвейтаров свой замысел, дал грамотку с именами всех хирдманов, что заранее написал Милий, и попросил помощи.

— Ну, коли доверяешь, так и я не откажу, — пробасил Стюрбьёрн.

Я же с удовольствием посмотрел на потрясенные лица своих хирдманов. Хотя Херлиф видел зиму назад Гуннвида, но Стюрбьёрн превосходил всякие ожидания. Дометий и вовсе не догадывался, каков собой Сильный, в разговорах я как-то не упоминал его рост и мощь.

Но, когда мы занесли сундук, набитый серебряным крошевом и годрландскими монетами, а следом завернутые в плотную ткань мечи и кольчуги, удивился уже Стюрбьёрн.

— Ты же не всё добро отдаёшь? — спросил он. — Если так, то лучше оставайся здесь. Ни к чему выходить в море с дурными мыслями, Нарл такое не любит.

Я рассмеялся:

— Не всё. Лишь небольшая часть нашей удачи.

— Сколько тут марок? Давай, я тебе хотя бы клятвенник напишу!

— Не надо! — тут же вскинулся я. — Ничего писать не надо! Я верю твоему слову, и этого довольно.

Отныне я не поверю ни единому начертанному слову, ведь меня дважды обманывали письменами: что в Альфарики, что в Годрланде. Лучше, как и впредь, верить не записям, а человеку и сказанному им слову. Так оно надежнее будет.

— Ну, как знаешь! Я уж привык, что любой уговор надо записывать: и с живичами, и с фаграми, и с сарапами. А соль в том, что они всякий раз думают, как бы надурить с обещанной платой. Приятно иметь дело с братом-нордом!

Я улыбнулся. Значит, не только меня хотели обхитрить, но и Стюрбьёрна.

Глава вингсвейтаров посуровел, положил лапищу мне на плечо и сказал:

— Клянусь мечом Фомрира и бородой Скирира, что не возьму ни единой монеты себе и передам всё либо тебе, либо твоим хирдманам, либо их семьям по первой же просьбе.

— Всё разом не отдавай. Каждому понемногу, — поправил его я. — Вдруг они не разом придут, а будут по одному по двое добираться. Мало ли как сложится! Две-три марки на брата будет довольно.

— Добро!

Мы попрощались с приветливым хозяином острова Триггей, вернулись на пристань и наконец отплыли.

И снова я не захотел медлить и идти вдоль берегов, где можно встретить друлингов и их хитрые капканы для кораблей. Сейчас нам бояться было нечего, ведь не такие же они дурни, чтоб лезть к столь сильному хирду, но я не хотел попусту тратить время.

Так что вскоре мы вышли из Дёккхафа прямиком в наше Северное море. Я узнал его сразу, безо всяких примет и островов, по одному лишь запаху, цвету воды, по волнам и ветрам.

Я скучал по северу.

После тесных рек Альфарики, после жаркого вонючего моря Годрланда, пресной водицы Дёккхафа здесь пахло свежестью, солью и свободой!

Наш «Сокол» расправил ослабшие от безделья крылья, подхватил ветер и помчался домой, выгнув парус дугой. «Лебедушка», впервые попробовавшая Северное море на вкус, тут же отстала, потому пришлось укротить бег драккара, подсобрав парус.

Сам я стоял у кормила, как хёвдинг и кормчий, потому холодные колкие брызги теперь доставались не мне, а тем хирдманам, что сидели на носу. Там по обычаю располагались самые тяжелые и длинные весла, а значит, и самые сильные воины — псы да львята. Ох как же они кривились, когда «Сокол» подпрыгивал на очередной волне, а потом плюхался вниз, обдавая их морской водой!

Одно лишь омрачало мою радость: в любой момент мы могли столкнуться с морскими тварями. Конечно, они и прежде встречались тут, но теперь их стало намного больше, и какова их нынешняя сила — мы не знали.

Вот же забавная штука! Бог-воин у нас Фомрир. Рассекатель тверди, создатель фьордов, убийца Тоурга и погубитель тварей — так его называют скальды. Песен и сказаний о нем немало, да только предстает он там либо могучим воителем, либо разгульным шалопаем, либо остроязыким насмешником. Все воины почитают Фомрира, смеются над его шутками и неудачами, но не боятся! Даже когда я еще служил богу-воину, во мне не было страха перед ним. Я радовался всякий раз, когда восклицал «Тебе, Фомрир!», но не опасался его мести или гнева.

К Скириру обращаются с уважением, но не боятся его. Корлех, Фольси, Мамир, Миринн, Хунор… Всё то же самое.

Лишь один бог внушает страх. Это Нарл.

Хоть его и называют богом-корабелом, Нарл не только следит за драккарами и кноррами, но и владеет всеми морскими просторами, или, может, не всеми, а только нашими, северными, ведь в других краях есть свои боги. А значит, по его велению вздымаются бури и рождаются шторма. Море изменчиво, неукротимо и капризно. Если на суше встретишь врага, можешь либо убить его, либо убежать. А что делать, если столкнешься с ним в море?

Я всегда боялся умереть в воде. Почему-то мне не хотелось после смерти идти на Нарлов корабль и грести до скончания времен. Лучше уж быть в дружине Фомрира! И хуже всего в такой смерти, что никто не расскажет родителям и жене, что я погиб, ведь море редко забирает лишь одну жизнь с судна, чаще оно глотает драккар целиком вместе со всеми хирдманами.

Резкий хлопок паруса пробудил меня от дум. Что-то слишком много их, этих дум, появилось в последние дни.

«Лебедь» шла, чуть приотстав и сбоку. «Сокол» привычно поскрипывал, подскакивая на мелких упругих волнах, гнулся и дышал, будто живой.

— Чую тварь! — выкрикнул Коршун, перегнувшись за борт так, словно хотел уткнуться в воду носом. — Хельт или выше! Идет с запада.

Я приподнялся и осмотрел водную гладь. Вот-вот должны были показаться острова. Лучше встретить тварь там. Затем передал кормило Рыси, а сам взлетел на вершину мачты и оттуда разглядел небольшое пятнышко поодаль. Остров! Или крупная скала. Вмиг слетел вниз, забрал кормило и повел драккар туда.

— На вёсла! — взревел я. — Во всю мощь!

Под парусом редко гребли, особенно когда ветер так крепок, но я не хотел рисковать ни кораблями, ни людьми.

На «Лебеди» тоже вытащили вёсла почти одновременно с нами. Там хельтов было поменьше, ну так и корабль тоже полегче. Была бы у ладьи мачта повыше да парус пошире, так она бы не отставала от нашего драккара.

— Вроде мимо идет, — снова крикнул Коршун. — Не к нам.

Я промолчал. Мимо или нет, лучше уж быть подальше. А вдруг она чует хуже Коршуна? Вдруг она передумает?

И гребцы изо всех сил налегали на весла, подталкивая и без того скорый бег корабля, от чего «Сокол» уже не просто подпрыгивал, а подлетал на волнах. Живичи, впервые вышедшие в море, крепко ухватились за борта, чтоб ненароком не выпасть, и бормотали что-то на своем языке.

Раздался треск. Один из гребцов вытащил из уключины обломок весла, выбранился и швырнул его в воду.

На миг показалось, будто я тоже слышу рунную силу в море. Она двигалась поодаль от нас и в противоположную сторону. Вскоре мы пройдем вровень и потом разойдемся.

Взмах. Другой. Третий.

Тварь осталась позади. Отголоски рунной силы размылись, и я больше не слышал ее. Мы прошли? Я уже хотел сказать, чтоб гребцы убрали весла, но тут…

— Она почуяла нас! — крикнул Коршун. — Идет следом!

— Быстро?

— Почти как мы. Не отстает, но едва ли догоняет.

Я ошибся. Надо было в Раудборге не живичей поднимать по рунам, а Коршуна. Ему всего лишь шаг до хельта, а его дар нужен и важен не меньше боевого.

Остров понемногу приближался, тварь шла следом. Ладья с каждым взмахом вёсел отставала от нас на несколько шагов, а я ничего не мог поделать. Стая? Я вдруг осознал, что дар уже пробудился, вот только когда именно, не знал. Может, с первого же крика Коршуна.

Взмах. Другой. Третий.

Милий не выдержал тряски, свесился за борт и тут же отхватил оплеуху от взметнувшейся волны, окатившей его по пояс.

Только бы не было скал возле берега. Вспороть себе брюхо вдали от поселений, на самом краю Северного моря, не хотелось бы, а живич, что чуял подводные рифы, остался на «Лебеди».

— Убрать парус! — велел я.

До острова оставалось всего ничего. Те хирдманы, что не сидели на веслах, споро подтянули парус. На «Лебеди» делали то же самое.

Взмах. Другой. Третий.

— Вёсла в воду!

Все гребцы разом опустили вёсла и замерли. Драккар сразу же сбавил ход, хотя треснула еще одна рукоять.

— Легче гресть!

«Сокол» пошел легонько и вскоре подошел к берегу вплотную. Хирдманы убрали вёсла, несколько носовых спрыгнули в воду и подтянули драккар ближе к суше, пока не послышался скрип киля по камням. Вскоре подошла «Лебедь».

В паре десятков шагов за кормой взметнулись брызги, мелькнул то ли хвост, то ли ласт твари. Кто-то сунул мне в руки копье, и я приготовился бить, если тварь подойдет ближе. Но та пока держалась поодаль.

— Рун шестнадцать, — тихо сказал Коршун.

Снова плеск. На сей раз взмыла голова на вытянутой шее. Кого-то эта тварь мне напоминала.

— Будто хуорка резвится, — выдохнул кто-то из нордов.

Верно! И впрямь похожа на хуорку, только та рунами похвастать не могла, просто зверь, хоть и вредный.

Простодушный перескочил с ладьи ко мне. Его руки чуток подрагивали после этой гонки.

— Пять вёсел сломали, — тихо сказал он.

— У меня два, — ответил я.

— Чего она не нападает? — послышался слабый голос Милия.

— Мелко! Тут она так повеселиться не сможет.

Мы не раз сталкивались с морскими тварями, которые легко выползали на берег, но, видать, так умели не все.

Бездново дитя металось из стороны в сторону, но ближе не подплывало. Чуяло мясо и руны, а взять не могло!

— Коршун, возьми кого-нибудь и осмотри остров. Проверь, есть ли тут люди или твари.

Стаю я пока не отпускал, потому сразу узнаю, если что случится.

Ульверы какое-то время смотрели на беснующуюся тварь, а потом разошлись по делам. Кто взялся осматривать корабли: не разошлись ли доски после яростной погони, не треснуло ли что; кто пошел за дровами для костра, кто еще куда.

Шестнадцать рун. Не очень-то и много. Будь та тварь на суше, мы бы легко ее убили, но в море… Подождем немного. Может, она сама уйдет? А коли нет, то попробуем сладить с нею и так.

— Дометий! — позвал я и проследил, как один из огоньков поспешил ко мне.

— Да, хёвдинг!

— Есть ли в стае дары, связанные с водой?

— Есть, но мало. Один у моего Алкея — он может долго не дышать. А второй — у того живича, что чует отмели.

— Почему так мало… — пробормотал я.

— На Арене нет боев в воде, — вдруг сказал Дометий, хотя я и не ждал ответа, — бойцы редко получают такие дары. Алкей шагнул через порог, когда сражался с тварью, что выдыхала ядовитые облака. Про воду мы потом догадались. В Годрланде есть воины с такими дарами, но они не с Арены.

— Тогда, может, и другие дары сгодятся для воды?

— Почти все. Только Отчаянного лучше не пускать. Кровь призовет других тварей.

Ну, так-то он верно говорит. Сила — она и в воде тоже сила. И Квигульв не разучится бить копьем, даже если окажется в море. Да только довольно ли этого? Когда я в прошлый раз столкнулся с морской тварью, то на всю зиму слег от тяжелых ран. Да, тогда я еще не стал хельтом, к тому же был отравлен Бездновым пойлом с ядом от Росомахи, но моя сила была со мной.

Я осмотрел стаю. Коршун с тремя хирдманами отошел уже далеко, но все они были спокойны. Видать, на острове никого нет.

Погодь! С того дня, как мы ушли с Триггея, я дар не призывал. Того живича я из стаи не изгонял, но сейчас все ульверы ощущались рядом, не было никого дальше сотни шагов. Чудно!

Неужто мой дар сам убрал Суморока? Ведь только сегодня он пробудился без моего на то повеления! Вдруг слова Тулле уже сбываются, и дар берет надо мной верх? Что, если я разозлюсь на кого-то из хирда? Того тоже выбросит из стаи?

Нет, надо чуток охолонуть и поразмыслить.

Я потянулся к огням, вглядываясь в каждый, неважно, горел он или потух. Боль от умерших хирдманов не исчезла до конца, но изрядно притупилась, особенно когда в стаю вошли новые люди, так что я почти не замечал ее. После смерти живича в Раудборге боли не стало заметно больше. Я мог бы вовсе пропустить, если бы в момент его гибели дар спал. Резкий укол — и всё.

— Херлиф! — окликнул я Простодушного.

Тот уже вернулся на «Лебедь» и что-то бурно обсуждал со своими людьми. Наверное, ладья всё же повредилась, пока мы шли к острову. Услышав мой зов, он тут же вернулся.

— Да, Кай!

Я всегда знал, что Херлиф умен и хитер, гораздо умнее меня. Сейчас меня это не злило, у каждого свои достоинства. Простодушный умнее, Дометий учёнее, Милий и Хальфсен знают языки и грамоту, есть ульверы ловчее и быстрее меня. Пока они идут за мной и слушают меня, их сила лишь укрепляет хирд. Но что, если кто-то посчитает меня недостойным?

— Тот живич… Суморок вроде бы, — я не сводил взгляда с лица Херлифа. — Ты не знаешь, что с ним стало?

— Знаю. Он умер, — Простодушный вообще не удивился вопросу и ни капли не испугался.

— Как он умер?

— Его убили. По моему повелению. Он ушел в глубокой обиде и явно рассказал бы всем о хирде: о нашем богатстве, о нашей силе и наших слабостях.

С трудом подавив гнев, я выдавил:

— А меня спросить не догадался? Не мне ли решать такие дела?

Херлиф вздохнул:

— Если отвечать по обычаю, тогда я скажу, что ты изгнал его из хирда и он больше не был под твоей защитой. Что я делаю с людьми вне хирда не так важно, если то не идет во вред. А если отвечать по сердцу, тогда я скажу, что защищал не только ульверов, но и твою семью. И прошу: не изгоняй того, кто знает твою силу. Лучше выставь его на бой против одного из нас или вели убить. Иначе я так и буду убивать тишком после.

Я стиснул кулаки, чтоб не вспылить:

— И кто его убил?

Кто еще из ульверов решил действовать за спиной своего хёвдинга? Скорее всего, это кто-то с «Лебеди», недаром Простодушный уже больше двух месяцев на ней главный. Кто? Эгиль? Нет, он знает меня дольше Херлифа. Квигульв? Он слишком глуп, чтоб сохранить такое в тайне. Дометий или кто-то другой из клетусовцев? Возможно. Они также рачительны, как и Простодушный. Львы? Псы? Тоже может быть. Я плохо знал их.

— Я! — ответил Херлиф. — Пусть кровь пролил другой, но вина целиком на мне.

Клятая Бездна!

Мой гнев прокатился во всей стае, от чего каждый хирдман вздрогнул, и все их взгляды обратились ко мне. Простодушный стоял передо мной как ни в чем не бывало.

Бездна, он даже не боялся! И не жалел о своем решении!

Я даже с «Лебеди» убрать его не мог, потому что нельзя менять старшего на корабле, когда вокруг ходят морские твари! Он прекрасно справлялся со своим делом, хирдманы его слушались…

А еще потому что в глубине души я знал, что он прав.