Сага о Кае Лютом

Глава 4

Княгиня приподнялась и пересела поудобнее, сложив пухлые ладошки лодочкой. Даже сейчас, в окружении незнакомых хирдманов, посреди луга, на цветастых подушках, она выглядела хозяйкой, той, кто носит на поясе ключи целого княжества.

— До нас доходили слухи о хирде, что прогневал водную владычицу, убил дочь Ведявы, обманом заманив в свои сети, — заговорила она нараспев. — И о пришлом хёвдинге, что несколько месяцев назад встал во главе прежде вольного Велигорода, потеснив старинные и уважаемые рода.

— Это был обычный найм на поимку твари. Причем наняла нас женщина-нордка. И не просто женщина, а воин, соратница, с которой нам уже доводилось сражаться бок о бок. Да, ее обманули тоже, но ее потери не сравнить с нашими. Она всего лишь перебралась в другие земли вместе с женихом, а нам пришлось бежать, бросив товар. Бежать без припасов, почти без серебра, без груза. И всё потому, что я поверил женщине.

Мирава Чеславдоттир выслушала меня с улыбкой:

— Правду говорят: если мальчика покусала собака, то он и мужчиной будет шарахаться от лая.

Я вспыхнул гневом, но заставил себя сдержаться. Мы на ее землях. Пусть скажет всё и уже уйдет из нашего лагеря, а мы завтра же начнем переход.

— Раньше Смоленец тоже был вольным городом, вокруг по болотам и лесам сидели лутичи, буйчи, варяне да вороничи. С запада каждые пять зим приходили игулы да друлинги. С севера давил богатый Велигород, полотский князь жадно поглядывал сюда, желая оторвать кусок. А смоленецкие рода никак не могли прийти к согласию, кому сколько воинов выставлять, какой силы да в какой броне. Купцы не могли свободно пройти ни по рекам, ни по зимним дорогам, всюду их поджидали лихие люди. Не было порядка на смоленецкой земле. Потому люд решил посадить на княжий стол достойного мужа, и хорошо, если у того мужа не будет интересов в других княжествах, зато будут обученные воины. Думали-думали и позвали на стол хёвдинга Святобоя. Но это прозвание ему дали уже здесь, а отец с матерью нарекли его Свеном.

Нордское имя заставило меня очнуться от дум, наведенных плавной речью княгини. Неужто в Смоленце князем был кто-то с Северных островов?

— Святобой навел порядок, пристрожил соседей, болотные племена привел под свою руку и стал собирать с них дань. Здесь же женился, родил сыновей и прожил всю жизнь. Мой муж, Данияр Свенссон, старший из сыновей Святобоя, помнит, откуда родом был его отец, привечает торговцев, воинов и скальдов с Северных островов, знает множество вис и песен. Потому и я, его жена, понимаю нордскую речь.

— И где же Данияр Свенссон нынче?

— Ушел со всей дружиной к реке Вязьма, дабы оборонить княжество от коняков.

— «Коняков»? — не понял я.

— Диких всадников, что идут с востока. Они себя называют «даланы́н кошлары́» — степные птицы. Вчера прискакал гонец с вестью, что коняки идут и с юга. Как они прорвались через леса Чернобора? Князь воротиться не успеет, да и не спокойно у него, потому я решила нанять хирд, что по воле богов остановился на наших землях в нелегкий час. По глупости обрадовалась, услыхав, что они пришли на драккаре, всё же сородичи князя! Видать, ошиблась.

Слыхать не слыхивал ни о каких Свенах-Святобоях. Может, если бы княгиня поведала, чьих был тот Свен, с какого острова да из какого города, я бы вспомнил. Но даже если бы и знал, что мне с того? Ну сидел норд на княжении в Альфарики, теперь его сын правит, но не бежать же на помощь каждому встречному норду? Единственное, что поменялось после слов княгини, — появилась уверенность, что здесь меня не обманут.

В чем-то Мирава Чеславдоттир права. В прошлый раз хирд был слишком мал и слаб, потому нас и смогли прогнать из Раудборга. А кто сейчас посмеет так сделать? Теперь не мы должны бояться, а нас! Вдруг я скажу, что оговоренная плата мала и нужно больше? Кто захочет воевать с хирдом в семь десятков воинов?

И золота она сулит немало. А еще мне хотелось испытать воинов в деле. Пока это одно название, а не хирд, нужна битва, и не надуманная, а настоящая.

— И куда ты думала послать мой хирд? Уж не в Смоленец ли?

Хвала богам, княгине хватило ума не улыбнуться. Она задрала подбородок, глянула на Путяту и сказала:

— В Смоленце высокие стены и храбрые жители, он устоит перед коняками. А вот деревни и города на юге княжества остались без защиты, но о том пусть Путята расскажет.

Я кивнул, и Лавр принес ковер с подушками для княжеского дружинника. Тот неловко опустился на корточки и кое-как примостился, то и дело ерзая задницей.

— Мы больше реками ходим, — медленно проговорил он, с трудом подбирая нужные слова на нордском. — Посуху дорог немного. Коли коняки идут с юга, им никак не миновать Звениславль. Вот там вы и встанете.

— Перед стенами или внутри?

— Перед стенами вы не выстоите. У этих коняков два сильных бога: один с конской головой, другой — с двумя парами рук, каждая держит лук со стрелами. Потому и дары они отвешивают такие: либо единение с конем, что тот понимает и слушается даже мысли всадника, либо меткая стрельба — хоть на скаку, хоть на бегу, хоть вверх ногами. Вне стен вас враз засыпят стрелами и растопчут.

— Значит, мы будем стоять в городе и ждать. Если придут, так отбиваться. Но почему две седмицы? Неужто князь успеет вернуться с дружиной?

— Перед уходом князь Данияр отправил весть к островным воинам, — вновь заговорила княгиня, — вингсвейтарам. Слышал о таких? Думаю, через пару седмиц к нам придет подмога. Но если решишь задержаться, без дела не останешься. Сейчас любое восточное княжество с радостью примет твой хирд.

— И далече тот Вени…борг? — я не запомнил трудное название города и переиначил его на свой манер.

— Вверх по реке, потом либо верхом, либо волоком до другой реки, но там тоже на коней пересаживаться.

Заметив мою задумчивость, княгиня вдруг вспомнила, что так и не преподнесла обещанный подарок, поднялась при помощи своего Путяты и сама отправилась к ладье, хотя могла послать любого дружинника. Какая же она… любезная! Дала мне переговорить со своими людьми.

Я сказал позвать Дометия, Хундра, Дагейда, Болли со Стейном и тех ульверов, что сами хотели быть. Остальные хирдманы любопытных взглядов даже не прятали. А живичи, что немного приуныли из-за каждодневной гребли, враз ожили. Надо же, мужам три десятка зим, а всё не терпится с кем-нибудь сразиться!

Всем прибывшим я рассказал об условиях княгини, и, к моему удивлению, ни один не высказался против. Наоборот, все горели желанием пойти на коняков. Ну, с живичами понятно. А псам и львятам чего не терпится?

— Золота хотят, — пояснил Хундр. — Мои думают, что с Брутусова добра им ничего не достанется, ведь тогда мы еще не были в хирде, и нашей доли там нет.

Дометий кивнул, соглашаясь с Хундром, и добавил:

— Твой дар. Хочу поглядеть, каков он в бою.

Ну да, клетусовцы-то внутри стаи еще не обжились и не знали всей ее силы.

Трёхрукий Стейн лишь хитро улыбнулся. Они с Болли давно ждали права оказаться в стае.

— Перед Раудборгом не лишне будет, — коротко сказал Простодушный. — Нам нужны знакомцы в Альфарики.

Да, если бы я тогда знал о норде на престоле княжества, может, и не ушел бы в Годрланд. Или ушел бы. Судя по всему, Раудборг гораздо сильнее и богаче Смоленца, здешний князь мог бы и не пойти против того хёвдинга. Одно дело — слушать висы, и совсем другое — ссориться с могущественным соседом ради незнакомого норда.

Вскоре вернулась Мирава Чеславна и преподнесла мне поистине княжий дар: кольчугу с нашитыми пластинами на груди. И если сама кольчуга была сплетена из обычного железа, то пластины знакомо поблескивали, намекая на твариный прах. Самое то для боя с лучниками. Я в ответ подарил широкий серебряный браслет тонкой работы, который выглядел так, будто его не ковали, а плели или вязали иглой. Да, мой дар попроще, ну так я и не князь.

Мы наскоро собрались и пошли в Смоленец вслед за княжьей ладьей.

Конечно, весь хирд в сам город не пустили, я бы тоже поостерегся пускать нас за стену, но я вместе с двумя десятками воинов вошел туда на драккаре. По словам Путяты, дальше реки мельчают, и лучше идти на ладьях, так что я оставил все богатства и часть припасов на «Соколе». Княгиня дала слово беречь драккар пуще глаза, разрешила поставить его в особом месте, где прежде стояли лишь княжьи ладьи. На страже я оставил Вепря и Рысь. Они оба хельты, им незачем прямо сейчас тянуться за рунами. К тому же Леофсун до сих пор прикидывается хускарлом и в случае чего сумеет удивить. Лавр и Милий тоже не пойдут с хирдом, они не воины, толмач и в Смоленце пригодится.

Конечно, я боялся потерять и выторгованное золото, и драккар. А ну как придет князь со своей дружиной и не воротит моё? Но я не хотел быть мужчиной, что боится собачьего лая. Если не воротит сам, значит, я вырву своё вместе с загребущей ручонкой.

А еще княгиня отправила с нами племянника, сына своего брата, если что — послужит залогом. Лучше бы, конечно, взять княжьего сына, но старшего забрал сам князь, а младшие пока не доросли до первой руны.

Из Смоленца мы вышли на трех ладьях, потом племянник с десятком дружинников пересел на лошадей, а мы пошли своим ходом. Не набралось у них столько добрых боевых коней, почти всех увёл князь, а я не захотел ехать верхом, пока остальные хирдманы идут пешком. Но даже навьюченные броней и утяжеленные оружием, мы шли ходко, едва ли медленнее всадников, которым приходилось беречь коней, а под вечер мы и вовсе обгоняли их.

Сам Вениборг меня не порадовал. На холме возле реки стояла крепость с хорошей деревянной стеной, похожей на Раудборгскую, только пониже и пожиже. А на соседнем холме расползались во все стороны дома с огородами и сараями, и там изгородь была такая, чтоб соседская корова случайно в гости не заглянула.

Одно хорошо — коли коняки прорвутся сквозь здешние леса и захотят пойти на Смоленец, им и впрямь надо будет пройти через Вениборг. Дорога тут натоптанная и наезженная одна, а леса кустистые, овражистые и дремучие, никакая лошадь не пройдет. Другое дело — если б коняки по воде умели ходить, но без своих кобыл они, видать, никуда.

А вот вокруг детинца и посада лесов не было, всё вырубили под огороды, пашни и выпас. Я-то думал подстеречь всадников в лесу, перекрыть им путь и вырезать единым махом, а тут скачи — не хочу. Проще отдать им Вениборг, отступить хотя бы на половину дневного перехода и там уж напасть, но уговор с княгиней был иной. Город надо отстоять.

Благодаря княжьему племяннику нас пустили в детинец, и ульверы тут же рассыпались по стенам да постройкам, чтоб осмотреть место. Я же не знал, с чего начать. Единственный раз, когда я защищал какое-то место, был во время спора ярла Сигарра и ярла Хрейна на крошечном островке. Но тогда конунгов хельт, что присматривал за битвой, казался мне чуть ли не подручным Фомрира, а сейчас я сам таков.

Вечером я собрал свой малый совет, куда пришли и Одинец, тот самый племянник, и Полюд, старший в Вениборге, и их приближенные.

— Значится так, — первым начал говорить Полюд, чей дар явно был в силу, — моих воинов тут полтора десятка, все с первым потоком, один я с двумя. Из посада вызывались, брал только тех, что первый поток соединили, всего набралась дюжина. Даров там нет, либо к военному делу негодные, но мужи крепкие, многие с луком дружны.

— Маловато. Всего дюжина? — переспросил Одинец. — Там же тысячи три народу.

— Ну, три не три, а всё ж больше бабы, дети, старики да молодь с двумя-тремя истоками. Князь почти всех забрал, пахать некому!

— Пахать… — пренебрежительно бросил племянник. — Коняки не пашут. Дождались, как дороги обсохнут, вот и примчались. Сейчас бы отбиться, а вспахать успеют как-нибудь.

Полюд покачал головой, но перечить не стал.

Я, конечно, меж них выглядел совсем мальцом. Полюд видел не меньше сорока зим, сам могутный, рослый, плечистый, точно медведь из лесу. Одинец еще не добрался до трех десятков зим и до десятка рун, зато выглядел ну вылитый Роальд Скиррессон, только постарше: личико гладкое, борода с усами светла и блестяща, кольчуга не чета той, что подарила княгиня, вся переливается, меч с каменьями, да и конь у него тоже на заглядение.

— Для начала нужно решить, кто старшим будет, — продолжил Одинец. — Не дело это, когда у войска три головы.

Хальфсен пересказывал мне речи едва ли не вровень с говорившими. Спешить с ответом я не стал, захотел выслушать, что о том думают сами живичи. По пути мы с Одинцом бесед не заводили, потому он не знал, каков я, а я не знал, каков он. Зато я ведал, кто будет тут старшим. У кого больше воинов — тот и старший!

— Я не раз ходил с князем в походы, водил в бой людей и немало слышал о том, как сражаются коняки. К тому же я племянник князя Данияра, и моя тетка Мирава отправила меня как раз для того.

Полюд снова покачал головой:

— Старший по детинцу я, потому буду оберегать стены и людей всеми силами. Но лезть во главу войска не стану, это не мои воины, и командовать ими должен не я.

Одинец радостно повернулся ко мне:

— Моя тетка наняла твой хирд, потому ты должен слушать меня!

А он ведь мне сперва даже понравился, с советами не лез, хирдманов не задирал, трюхал и трюхал на своей лошаденке.

— Твоя тетка наняла мой хирд, чтоб не пустить коняков дальше Вениборга, про тебя она ни слова не сказала. У меня шесть с половиной десятков воинов против ваших неполных четырех, и хельтов у меня поболее. Так что я готов выслушать Полюда, который знает здешние места, но решать, что делать, буду сам.

— У тебя треть хирда — живичи! Ну как я скажу им перейти под мою руку?

— А скажи! — усмехнулся я.

Если он хотя бы заикнется о том, я дождусь, пока он договорит, а потом скручу цепями и кину в реку. А, Бездна, нельзя! Он же мой залог! Значит, в клетку какую-нибудь, чтоб под ногами не вертелся.

Но совсем дурнем Одинец не был. Посмотрел на меня злобно и завел новую речь как ни в чем не бывало:

— И как же думаешь оборонять город, норд? В детинце хоть ограда есть, а посад весь пожгут и пограбят.

— У меня есть имя, живич! У моего отца есть имя. А для непонятливых есть еще и боевое прозвание.

Я никогда прежде не сражался с конными воинами и не понимал, как вообще биться верхом. Неудобно же! Стену щитов не выстроить, мечом особо не размахнуться, да и конь под тобой пляшет. А ну испугается, вздыбится? Как тогда биться? И конь ведь не тварь, он по рунам не растет, его убить проще некуда. Потому на Северных островах хоть верхом и ездят порой, но в битву всегда идут на своих двоих.

Мне думалось, что мой хирд попросту сделает стену щитов перед подъемом на холм и разобьет этих коняков, но Путята ведь не зря сказал, что надо встать на стену, а не перед ней.

— Как сражаются коняки? — спросил я после коротких раздумий. — Нельзя ли пугнуть их лошадей рунной силой? Несколько хельтов, и кони шагу не смогут ступить.

— Пугнуть! Ха! — рассмеялся Одинец. — А ты видел хоть одного коняка?

— Нет.

— Что ж! Мой конь куплен у них. Пойди пугни-ка его!

Я глянул на Трёхрукого Стейна и мотнул головой, мол, пойди проверь. Заодно посмотрю, послушается ли. Из-за того, что я познакомился с Болли и Стейном, пока был еще карлом, а они уже хельтами, я никак не мог поверить, что они сами по доброй воле пошли под мою руку. Казалось, будто они все время проверяют меня, взвешивают и оценивают.

Трёхрукий без малейшей заминки поспешил во двор к стойлам. До нас донеслось испуганное ржание, треск и брань живичей.

— Все кони взбесились, взбрыкнули, а вороной едва ухом повел, — доложил Стейн, вернувшись. — Я не во всю силу надавил, иначе б те померли, но вороной конь на удивление крепок.

— Коняцкие лошади стоят дорого, — заметил Полюд. — Их покупают князья да дружинники с двумя потоками как раз из-за их стойкости. Они и тварей не боятся. А уж если на такой лошади коняк с даром, так чудится, будто у них одна душа на двоих. Лошадь сама знает, куда бежать, когда останавливаться, а когда и к земле припасть. Видел, как одного такого стрелами осыпали, а он верхом вертелся, как уж, окованным боком принимал.

— В бой сам-на-сам они не спешат, — подхватил Одинец. — Нахлынут гурьбой, точно волна, выпустят по две-три стрелы каждый, коня поворотят и назад, а там уже и вторая волна накатывает. И так, пока все колчаны не опустеют. Лишь потом достают мечи, чтобы добить оставшихся.

— Значит, у них стрелы и мечи. Щиты? Броня? Шлемы? На коне железо есть?

— Щиты редко, с ними ж неудобно стрелять. Коняки попроще в толстых халатах или шубах, на голове шапка с мехом, а те, что побогаче, могут быть и в шлемах, и в доспехе из пластин.

Я силился вспомнить что-то подходящее из тех книг, что мне читал Хальфсен, но там враги были получше: либо сидели за стенами, как мы сейчас, либо вставали в чистом поле, чтобы сразиться честно, лоб в лоб.

Стена щитов не закроет нас от стрел полностью, да и стоять намертво, чтобы опустошить колчаны коняков, как-то не хочется. Поймать их возле самого города тоже не выйдет, слишком уж широко тут все вырублено. Да, на холм, где стоит детинец, не всякий конь с нахрапу заскочит, но зачем им вообще ехать сюда, если рядом, на соседнем холме, раскинулись постройки, где и скотина, и бабы, и утварь всякая. Конечно, серебром там особо не разживешься, ну так другой добычи хватает.

А если отдать им посад на разграбление и напасть, когда они поведут полон и скотину обратно? Тут скачи не скачи, добычу-то не бросишь!

— Бросят, — сказал Полюд. — Отъедут подальше и наскочат заново, постреляют вместе с полоном. Да и не дело это — своих нелюдям отдавать.

Выкопать ров? Несколько рвов? Раскидать колючки против лошадей? Сделать ограду? Пусть хлипкую, на один раз, которую любой карл повалит, главное, чтобы кони не перескочили зараз. Полить траву маслом и поджечь, как коняки пройдут это место, чтоб не смогли развернуться?

Всю долину возле города мы, может, и не успеем раскопать, но хоть что-то. И надо перекрыть дорогу из Вениборга в Смоленец, устроить завал из бревен, чтобы даже хускарлы зараз не растащили.

Но я хотел не просто не пустить коняков мимо города, я хотел битвы. Хотел стаей напрыгнуть и перегрызть им горло, получить еще несколько хельтов.

— Брод, — негромко подсказал Херлиф.

Брод? А, вот же Бездна! Тут же еще река под боком, конякам всяко придется ее переходить.

— Полюд, а где поблизости брод? Где они будут переходить?

— Брода тут нет, ладьи свободно ходят, да и река-то неширока, любой переплывет. И обрывов тут почти нет, полого по обеим сторонам.

— Значит, они могут перейти где угодно, — вздохнул я.

Может, скрытники сделать? Спрятать там пару десятков хирдманов, а как коняки пройдут, так пусть выскочат и закроют им дорогу? Только вот руны-то не скроешь. Эх, не надо было Рысь в Смоленце оставлять! Он бы спрятал воинов.

Вот есть же дары, которые всегда с человеком: сила, ловкость, исцеление, чуткий слух. А есть такие, где нужно еще и самому постараться. К примеру, меткость! Если к луку непривычен, то нацелишься ты, может, и верно, но сумеешь ли натянуть тетиву? Вовремя отпустить ее? А учесть ветер? Дождь? Без опыта и твердой руки толку от твоей меткости не будет. Или вот дар Рыси. Даже в стае не каждый сможет скрыть свою силу, для того умение нужно и привычка. Или Квигульв! Я даже с его даром не так хорош с копьем, как другой умелый копейщик, потому как привык к своему топору.

Словом, ни одной дельной мысли у меня не появилось. Лошади, стрелы, коняки…

И так было, пока не заговорил Дометий. Причем заговорил на своем, на фагрском, чтобы не спотыкаться на каждом слове, Хальфсен-то всяко перескажет лучше.

— Порой много думать — тоже плохо. К тому же ты, Кай, думаешь неверно. Ты всё смотришь на врага, видишь его силу, ищешь слабости, но для чего? Они лучше тебя знают, в чем хороши и в чем плохи. Надо думать о себе, о своих воинах. В чем наша сила? Где наша слабость? Вот об этом надо думать. Враги-то нас еще не видели! Они ничего не знают о нас.