Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Узнав, что двинулся Бахрам в сраженье,

Такое принял Пармуда решенье:

Найти приют в твердыне Овоза, —

Ей не страшна военная гроза,

Она любые выдержит удары!

Укрыл он в ней диргемы и динары,

Алмазы, жемчуга и серебро, —

Все унаследованное добро.

Вот он Джейхун оставил за собою, —

Другая рать спешила также к бою,

Чтоб выгодные рубежи занять.

Так торопились та и эта рать,

Что не могли ни разу стать на отдых.

От Балха в двух недолгих переходах

Друг против друга выросли стеной.

Меж ними, в два фарсанга шириной,

Зеленая долина простиралась:

Для битвы много места оказалось…

Бахрам наутро подскакал к врагам:

Их силы оценить спешил Бахрам.

И Пармуда проснулся утром рано,

Чтобы взглянуть на воинов Ирана.

Сказал он войску, горем обуян:

«Им покровительствует Ахриман

И гневен их могучий воевода, —

Достиг он головою небосвода,

Под скакуном его гнедым бурля,

В кровь превратилась черная земля!

В помощники возьму я мглу ночную,

Из сердца вырву страх и бой начну я».

Вернулся Пармуда к себе в шатер.

Задумчив был его печальный взор.

Он мыслил: «Вражью рать разбить мне трудно:

Я знаю, что она немноголюдна,

Но состоит из гордых удальцов,

Отборных и упорных храбрецов.

Колючками покажутся им пики,

Бахрам ведет их — витязь грозноликий,

Он Совашаха поломал хребет,

Пьянит его хмельная кровь побед.

Пусть мне в бою поможет вседержитель, —

За кровь отца ответит мне воитель!..»

Бахрам собрался выступить вперед,

Но так ему промолвил звездочет:

«Когда ты хочешь одержать победу,

Не начинай, Бахрам, сраженья в среду,

Не то с тобой произойдет беда!..»

Настала светозарная среда.

Между двумя войсками, посредине,

Высокий сад благоухал в долине.

«Пойдем сегодня в сад, — сказал Бахрам, —

Весельям предадимся и пирам».

Устлали сад богатыми коврами, —

Земными их украсили дарами,

Позвали музыкантов и певцов,

Наполнил кравчий кубки храбрецов.

Бахрам до поздней ночи веселился.

Ночной дозор к властителю явился,

Обрадовал известьем Пармуду:

«Противник развлекается в саду».

Из своего воинственного стана

Шесть тысяч отобрал глава Турана,

Чтоб окружили сад со всех сторон,

Чтоб ночью взяли недруга в полон.

Бахрам, узнав о замысле опасном,

Велел певцам замолкнуть сладкогласным,

Ялонсине сказал он: «Топором

В ограде сада сделай ты пролом».

Так выехали воины из сада.

Бахрам помчался во главе отряда.

Ночную тьму он разбудил трубой,

С туранскою дружиной начал бой.

Другой отряд вступил в сраженье вскоре:

Он прорубил вторую брешь в заборе.

Бахрам разил врагов стрелой, мечом,

Замахивался спьяну кирпичом.

Немногие спаслись от исполина.

Вином разгоряченная дружина

От крови крепче захмелела там.

Стучали палицы по головам,

Как будто молоты по наковальням,

И гром и звон текли к просторам дальним.

До самой ставки шаха Пармуды

Вели в ночи кровавые следы,

Валялись обезглавленные трупы

И лошадей отрубленные крупы.

Когда Бахрам вступил под сень шатра,

Решил он, что не нужно ждать утра,

И только ночь достигла половины,

Он в бой ночной повел свои дружины.

Он бдительность разведки обманул,

Его заметил поздно караул,

И вот раздался гром трубы нежданно,

И повскакали с мест бойцы Турана.

Так заревели турки, ошалев,

Что вздрогнул бы от рева лютый лев!

Внезапно битва началась ночная.

Скакали недруги, не понимая,

Где правое, где левое крыло,

Кромешной тьмою степь заволокло.

От крови камни рдели, как кораллы,

Огонь взметали острые кинжалы,

Огонь взметали быстрые мечи.

Земля и воздух вспыхнули в ночи.

Разбитый враг в сумятице метался, —

Из турков мало кто в живых остался.

Когда же ночь приподняла подол,

Когда на землю свет зари сошел,

Бахрам к туранским прискакал дружинам

И огласил долину ревом львиным:

«Ты обратился в бегство, Пармуда,

Не ведая ни срама, ни стыда!

Ты, Пармуда, ребенок, а не воин,

Средь воинов скакать ты недостоин,

Припал ты к материнскому соску, —

Тебе ль стрелять из лука на скаку?»

Ответил шах: «О жадный лев, доколе

Ты будешь биться на кровавом поле?

День битвы напоила наша кровь,

Зачем же кровь пролить ты хочешь вновь?

Своей победой вправе ты гордиться.

Иль мало тебе крови, кровопийца?

Такую крепкую разбил ты рать, —

Чего же можешь ты еще желать?

Представь, что ты рассек меня с размаха, —

Последнего потомка Совашаха:

Хотя вольны туранские сыны, —

Для смерти, не для воли, рождены.

Но смерть моя — тебе какая прибыль?

Что принесет тебе моя погибель?

Пожить еще мне в мире дай земном,

Твоим прощенным стану я рабом.

Я убегу — за мной бежать не вздумай:

Меня настигнет только рок угрюмый.

Но если я, оружие сложив,

Паду перед тобой, ни мертв, ни жив, —

Не будь жесток и позабудь о мщеньи:

Не в этом человека назначенье.

Позволь теперь вернуться мне к шатру.

Поверь, что мирный путь я изберу,

И своего не унижая сана,

Посланье напишу царю Ирана.

Когда Ормузд окажет милость мне,

Подаст мне руку в грозной сей войне,

Мечты о царствованьи я отрину,

Рабом покорным буду властелину.

С войной пришли мы, — пусть наступит мир,

Пусть эта битва превратится в пир».

Бахрам внимал туранцу с нетерпеньем

И думал: «Не обманешь хитрым пеньем!»

Он отвернулся от таких речей,

Воскликнув: «Хорошо поет злодей!»

И только рать вкусила отдых краткий,

Он вновь построил мощные порядки,

Он ринулся, как лев, на Пармуду,

Он разогнал туранскую орду.

Иранцы на конях скакали статных,

Туранцев обезглавливали знатных

И складывали в кучу их тела.

Гора из трупов на земле росла,

И к той горе, добытое в сраженье,

Иранцы принесли вооруженье:

Бойцы Бахрама возвели ее,

«Горой Бахрама» нарекли ее!

К Ормузду был гонец отправлен с вестью:

«Явился Пармуда с великой местью,

Не могут рать его обнять глаза,

Укрылся он в твердыне Овоза

И укрепил могучую твердыню.

Он в ней засел, забыв свою гордыню,

На возвышеньи горя и тоски,

Вокруг — неисчислимые стрелки».

Бахрам воскликнул: «Начата осада,

Спешить на поле битвы нам не надо!»

Он дал один отряд Ялонсине,

Велел помчаться к южной стороне,

Другой отряд Изадгушасп возглавил

И к северу своих бойцов направил.

«Всех обезглавьте на своем пути,

Пусть Пармуда томится взаперти, —

Сказал Бахрам, — быть может, в степь он выйдет,

Когда не степь, а кровь кругом увидит».