Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Уснул Бахрам, но дума о войне

Не улеглась; увидел он во сне:

Полки Турана движутся лавиной,

Они сражаются с отвагой львиной,

И полностью его разбита рать,

И сам он пешим вынужден бежать,

И друга нет ни спереди, ни сзади,

И тщетно он взывает о пощаде…

Проснулся он печален, удручен,

Но скрыл он ото всех тяжелый сон.

Бахрам, одевшись, ночь провел в тревоге.

Вдруг топот он услышал на дороге:

То прискакал Харрод Бурзин верхом,

От Совашаха убежав тайком.

Сказал Бахраму: «Где твоя охрана?

Иль ты силков не видишь Ахримана?

Храни бойцов по долгу главаря,

Их души не растрачивай ты зря.

Достоин будь высокого удела:

Великое начнешь ты завтра дело!»

Бахрам — в ответ: «В твоем роду, скажи,

Ужели все такие же мужи?

Все, видно, промышляют рыбной ловлей,

Зимой и летом заняты торговлей.

И ты закидываешь в лужу сеть, —

Тебе ли в бой лететь, мечом владеть?

Увидишь ты, когда заря проснется,

Достоин ли я званья полководца,

Увидишь ты, как превратятся в прах

И вражьи полчища, и Совашах!..»

Вот на добычу солнце-лев стремится.

Даль побелела, как лицо румийца.

Раздался гром трубы и гул копыт, —

И под копытами земля кипит.

Военачальник, с палицей и в шлеме,

Промчался перед воинами всеми.

Изадгушасп на поле вывел свой

Трехтысячный отряд передовой.

Скакун его подобен был плотине,

Что преграждает путь речной стремнине.

Средину возглавлял Ялонсина.

За ним — упорна, опытна, сильна,

Главой Кундогушаспа называя,

Дружина возвышалась тыловая.

Сжигал траву Кундогушаспа конь, —

Он высекал копытами огонь…

С рядов передних клич раздался бранный:

«Золотошлемные мужи Ирана!

Того, кто побежит спиной к врагу,

Я обезглавлю, а потом сожгу».

И, как судьба, неотвратимый, строгий,

Закрыл он к отступленью две дороги, —

Велел он к бегству преградить пути,

Чтоб смерть или победу обрести.

Писец Мехран предстал пред исполином.

Сказал ему: «Поверь моим сединам, —

Да будет в битве бдителен твой взор:

Не видно ни земли, ни рек, ни гор

Под меченосным воинством Турана!»

Разгневался воитель на Мехрана,

Сказал: «О ты, нечистый враг добра,

Слуга чернил, бумаги и пера!

Кто заставлял тебя, писака хилый,

Подсчитывать дружин туранских силы?»

К Харроду прибежав, сказал Мехран:

«Бахрам нечистым духом обуян!»

И оба старца прикусили губы:

Сановникам сражения не любы.

Они бы прочь бежали поскорей,

Но трепетали пред царем царей.

Они на холм взобрались перед строем,

Чтоб легче было наблюдать за боем,

И за Бахрамом пристально следя,

Они уставились на шлем вождя.

Разгневанный Бахрам, вступая в битву,

На поле боя произнес молитву.

Он восклицал, сердца воспламенив:

«Творец, ты видишь: враг несправедлив.

Ужели я ничтожней Совашаха?

Избавь же душу ты мою от страха,

Даруй же радость войску моему, —

И я тогда с восторгом смерть приму.

Даруй добру желанную победу,

И мир хвалу тогда воздаст Изеду».

Так восклицая, сел Бахрам в седло,

И стало на душе его светло.

Взмахнул он палицей бычьеголовой,

К великому сражению готовый.

А Совашах сказал войскам: «Теперь

Должны вести вы битву без потерь,

Вам надобно прибегнуть к чародеям.

Иначе мы врага не одолеем».

И чародеи занялись волшбой.

И вспыхнул пламень желто-голубой.

Верхом на льве скакал волшебник старый,

Творил свои испытанные чары,

В одной руке — змея, в другой — дракон…

Был каждый конь и всадник превращен

В источник пламени буйноязыкий,

Огонь метали палицы и пики,

Гоняя тучу, ветер налетел,

И туча разразилась ливнем стрел.

Сказал Бахрам: «О воины Ирана,

Не бойтесь чародейного обмана,

Противник не спасет себя волшбой,

Бросайтесь в правом гневе в правый бой!»

Степь огласилась гулом одобренья,

Воители возжаждали сраженья.

Увидел Совашах, что ничего

Не могут дать обман и колдовство,

Увидел, что Бахрам вперед несется,

Что рать не отстает от полководца.

Бахрам ворвался в левое крыло

И смял бойцов великое число.

Как в стадо волк, ворвался в середину,

Погнал назад туранскую лавину.

Увидел он трех трусов-беглецов,

Свалил одним ударом трех бойцов,

Сказав: «Отвергли чести вы обычай!»

Он палицею с головою бычьей

Врагов рассеял правое крыло,

Чье знамя под ноги ему легло,

Он разделил туранцев на три части, —

Так воеводы бодрствовало счастье.

Тут Совашаха загремел приказ:

«Слонов на поле выведем сейчас,

Нам нужно войском двинуться огромным,

Чтоб мир Бахраму показался темным!»

Увидев издали слонов, Бахрам

Сказал, взволнованный, богатырям:

«Мужи, пусть нам сопутствует удача!

Мы тетиву натянем в луках Чача,

Стрелою, кровожадным ли копьем, —

Слоновью стену все-таки пробьем.

Поклявшись венценосцем и владыкой

И богатырской храбростью великой,

Над головою поднимите щит,

Пусть ваша сталь противника разит,

Пусть не страшат вас хоботы и бивни,

Пусть ваши стрелы падают, как ливни!»

Бахрам помчался в бой, подобный льву,

Натягивая лука тетиву,

Уподобляя лук весенней туче.

За ним скакал его отряд могучий.

В цель попадала каждая стрела,

Из хоботов слоновьих кровь текла,

Земля насытилась горячей кровью, —

Пила и человечью, и слоновью.

Был слон-вожак безумьем обуян

От сотен острых стрел и жгучих ран.

На произвол судьбы он бросил стадо, —

Рассыпалась туранских войск ограда,

Слоны помчались вслед за вожаком,

Топча туранцев на пути своем.

Ряды стальные сила их ломала, —

В тот день погибло воинов немало.

Усталая, измученная рать

От стрел Бахрама устремилась вспять

К подножию престола золотого,

Сиявшего бойцам с холма крутого.

На том престоле Совашах сидел.

Искатель битвы проклял свой удел,

Когда стальную он увидел гору,

Что по степному двигалась простору:

Все воины в пыли, и все мрачны,

И топчут их безумные слоны.

Заплакал он от страха и от срама,

Сел на коня, спасаясь от Бахрама.

Бахрам погнался беглецу вдогон,

Иранцам крикнул, боем упоен:

«Настигнуты враги судьбиной злою.

Разите их мечом, копьем, стрелою,

Сейчас врагам не до красивых слов,

Все думы — о спасении голов.

Разите же пришельцев посрамленных,

Сперва стараясь уничтожить конных!»

На холм крутой поднялся Чубина,

За шахом вслед погнался Чубина,

Помчался барсом по степи зеленой,

Стрелу достал из стали закаленной,

Четыре прикрепил стальных крыла.

Потом, чтоб метко прянула стрела,

Он богатырским натянул движеньем

Свой гибкий лук, и отпустил с уменьем

Он тетиву, рукой натер он лук.

В изгибе лука треск раздался вдруг

И завопил, казалось, лук из Чача,

Но суждена была ему удача, —

Свистя, взвилась пернатая стрела,

Хребет Совы насквозь она прошла,

И голова Совы склонилась долу:

Пришел конец величью и престолу.

В степной песок зарылась голова,

Бесславно кончил жизнь свою Сова.

Туранцев ужаснула смерть владыки,

И поднялись и стоны их, и крики.

Сказал владыка новый, Пармуда:

«Роптать не будем. Страшная беда

Нам предначертана творцом небесным.

Для войска поле оказалось тесным,

Мы не сумели на врага напасть, —

Десятая лишь воевала часть,

И многие раздавлены камнями,

И многие затоптаны слонами,

Иные, обезглавлены, лежат,

И среди них — Фагфур, мой младший брат.

Бахрама счастье было недреманным, —

Смиримся перед горем богоданным…»

Бахрам ходил среди бойцов своих,

Осматривая мертвых и живых.

Закат, как кровь, пылал на небосклоне,

С пустыми седлами блуждали кони.

«Узнай, кто мертв из наших смельчаков,

Каких оплакивать нам земляков:

Возьми ты часть моих трудов печальных!» —

Харрода попросил военачальник.

Харрод заглядывал во все шатры

В лощине, у подножия горы.

Одной потерей был Харрод расстроен:

Исчез отважный, родовитый воин,

Из тех людей, чей предок — Сиавуш,

Бахрамом назывался этот муж.

Хотя Харрод искал его упрямо,

Пришел он к полководцу без Бахрама.

Бахрам был этой вестью огорчен.

«Ушел от нас храбрец!» — воскликнул он.

Недолго тосковал он о потере:

Тот появился, словно ключ от двери!

Туранца пленного привел смельчак,

И злобою пылал плененный враг.

Сказал Бахрам Бахраму: «Соименник,

Живи и здравствуй вечно! Кто твой пленник?»

Потом туранцу крикнул он: «Изгой,

Исчадье адово, — кто ты такой,

Откуда, каковы твои занятья?

Тебя теперь твои оплачут братья!»

Туранец отвечал: «Я — чародей,

Я ни врагов не знаю, ни друзей,

Тому, кто воинов ведет в сраженье,

Я помогаю в трудное мгновенье.

На храбрецов я навеваю сны,

Чтоб души были их потрясены.

Ведь это я в тебе тоску посеял, —

Я на тебя тот сон дурной навеял.

Способен и на большее мой дар:

Я — обладатель дивных, сильных чар.

Постиг войска Турана жребий черный,

И на ветер пошел мой труд упорный.

Но если пощадишь ты жизнь мою,

Тебе я буду помогать в бою».

Воитель погрузился в размышленья.

«А вдруг, — Бахрам подумал, — в день сраженья

И впрямь смогу я отвратить беду,

Когда я в нем помощника найду?

Но Совашаху не помог, однако,

Колдун, идущий по дороге мрака!

Нам благо от всевышнего дано,

Иначе не пришло бы к нам оно».

Велел он обезглавить чародея,

Встал и воскликнул, к свету тяготея:

«Творец, великий в счастье и грозе,

Блажен идущий по твоей стезе.

Все — от тебя: тоска и наслажденье,

Восторг и стыд, величье и паденье!»

Сказал военачальнику писец:

«О богатырь, отваги образец,

Ты стал оградой городов Ирана,

Тобой держава наша осиянна,

Тобой возвышен царственный престол,

Ты — вождь и от вождей произошел,

Да славит благодарственное слово

Ту мать, что сына родила такого!»

Простых и знатных отпустил Бахрам,

И разошлись иранцы по шатрам.