Не мог Хосров заснуть в своем дворце,
Ночь напролет он думал об отце.
Когда петух проснулся и упало
Эбеновое ночи покрывало,
Отправился к Ормузду шахиншах
С душевной болью и тоской в очах.
Заплакал сын, когда отца увидел,
Не миродержца, а слепца увидел!
Сказал: «Властитель с мудрой головой,
Ты — Нуширвану памятник живой!
Стоял бы я у твоего престола, —
Иголка бы тебя не уколола.
Прикажешь — сделаюсь твоим слугой
И охранять я буду твой покой.
Прикажешь — этот мир навек оставлю,
Себя у ног твоих я обезглавлю.
Я не хочу ни войска, ни венца,
С восторгом жизнь отдам я за отца».
Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!
Знай: боль моя и горе — преходящи.
Три просьбы у меня к тебе всего,
И больше мне не нужно ничего.
Во-первых: с первой утренней прохладой
Мой слух ты голосом своим обрадуй.
Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,
Кого-нибудь из всадников лихих,
Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,
О жарких стычках, о великих битвах,
А также пусть придет ко мне старик
Поведать о делах былых владык.
А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,
Что льнут к тебе с усердием притворным,
Готовя втайне для тебя силки, —
Желаю смерти от твоей руки!»
«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и горе
Всех недругов твоих настигнут вскоре,
Но оком сердца ты взгляни вперед.
Бахрам затмил вельмож и воевод,
Он знаменит, он управляет войском
Умелым, многочисленным, геройским.
Ты на Густахма сделал мне намек.
Не он страданья на тебя навлек.
Убьем его карающей рукою, —
Нигде мы не найдем себе покоя.
Ты должен знать: от бога это зло,
От глупых слов и дел произошло.
Ниспосланной обрадуйся ты боли,
Найди успокоенье в божьей воле.
Затем послушай: старый есть писец
И всадник есть — испытанный храбрец.
Один расскажет о былых владыках,
Другой — о битвах грозных и великих.
Старик умен, а всадник — острослов,
Он знает и обычаи пиров.
Найдешь отраду в каждом златоусте,
Забудешь в одиночестве о грусти».
Сказал и, плача, вышел из дворца.
Сын оказался преданней отца.
Затем, что юноша красноречивый,
Чьи благородны мысли и порывы,
Гораздо лучше злого старика,
Чья мудрость, может быть, и глубока.
Как мудро на земле ни проживи ты,
Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.