Сломать отличницу

62. Василина

— Привет, — здороваюсь первой после непродолжительного молчания.

Наверное, ей стоило огромных сил и смелости набрать меня. Я хочу в это верить, чтобы в голосе не сквозила обида или неприязнь, и мы смогли наконец нормально объясниться.

— Привет… Извини, что звоню, у вас вроде сейчас тридцатиминутка. — запинается, не зная, как продолжить разговор.

— Да, ты правильно помнишь.

— Не отвлекаю?

— Нет, я только сейчас уйду подальше от столовой, чтобы лучше слышать, — говоря это, направляюсь к дальней лестнице, на которой обычно никто не зависает. — О чём ты хотела поговорить?

— Я… — голос на том конце провода становится глухим и тихим, словно пробирается сквозь поглощающий звуки тоннель. — Я хотела, чтобы тебе было больно. Думаю, Атласов тебе уже всё рассказал…

— Почему? Я должна за что-то ответить?

— Мне не хватит сил сказать тебе это в лицо, но выслушай, не перебивая… — шумно вздыхает и спустя какие-то секунды продолжает. — Извиняться не буду, я хотела, чтобы ты сломалась. Но…

Пока наступает пауза, я присаживаюсь на ступеньку, не особо заботясь, чистая ли она, замарает юбку или всё обойдётся.

— Я хотела, чтобы страдала Зарина. Её убивали слухи про маму, я запустила череду постов в Лампе; она была привязана к Атласову, я решила использовать и его. Но каждый раз она пересиливала свою боль, как будто где-то находила силы. Долго не могла понять, почему мне не удаётся испортить жизнь сестре, которую всегда любили больше, чем меня, хотя именно она приёмная!

Вся обращаюсь в слух, замерев изваянием. Мимо кто-то проходил, что-то сказала, но я даже не заметила. Допытываться не стали — и хорошо.

— А всё это время ей помогала ты! — обвинительный полушёпот, полухрип Карины застаёт меня врасплох. — Ума не приложу, как у тебя получается это.

— Что? — уточняю, не понимая, о чём она.

— Спасать утопающего! — нервный смешок, в котором, как мне кажется, так много боли, что я невольно чувствую вину. — Уж как Атласов таскался за Зариной, и то сумел перебить привязанность. А я так всё рассчитала, одним ударом сразу троих. А он мне почти сразу все деньги вернул, даже штрафные! Ты и его подмяла под себя!

Я верила, что Родион тогда не соврал, но услышать от Карины приятнее, ведь она специально придумала такие условия, чтобы он не соскочил с крючка, довёл дело до конца, покалечив и свою жизнь.

— А если бы не вернул, что тогда? — не до конца понимая план Карины, спрашиваю её, раз уж она решила все карты раскрыть.

— Зарина с ума сходила, когда Атласов вокруг тебя крутился, — смеётся злорадно, до сих пор получая наслаждения от боли родного человека. — Да и ты не ходила вся такая уверенная.

Нет, её рана от одного разговора не затянется, должно пройти много времени, чтобы Карина научилась видеть, что её тоже любят и ценят. Особенно Зарина… Тяжело отвыкнуть от роли жертвы, когда так долго врастал в неё.

— И я тогда только поняла. Если потопить тебя, то Зарина сама пойдёт на дно, потому что нет тех рук, что спасали, или им теперь нельзя доверять! — продолжает свой безумный рассказ Карина. — Она переживала, заниматься нормально не могла. Ещё бы чуть-чуть и слетела успеваемость. Всего чуть-чуть! Даже препод крутой уже был готов отказаться от занятий из-за рассеянности Зарины. Но…

Она продолжала меня обвинять, словно я сорвала не план, я всю жизнь её. Неприятно…

— Но ты опять спутала мне карты! Тебе что, никогда не бывает больно, Василин?! — сквозь злость и злобу проклёвывается зависть, её ни с чем не перепутать; белая ли, чёрная — безразлично, ведь уже успела распустить свои щупальца.

— Бывает… — просто я не привыкла кричать об этом миру и требовать, чтобы было плохо всем вокруг.

— По тебе не скажешь, — горько хмыкает она. — Сейчас небось самая счастливая, Атласов рядом, Зарина записи не поверила, да ещё и с Коновым замутила. Жизнь удалась!

Ещё когда читали чеховского «Крыжовник», я поняла, мне не близка идея, чтобы за дверь каждого счастливого и довольного стоял несчастный с молоточком, постоянно своим стуком напоминая, что он есть и ему больно, обидно. Разве это поможет сделать несчастного счастливым? А если и поможет, не будет ли это злорадством? Я даже поспорила тогда с Натальей Юрьевной, но каждый из нас остался при своём мнении, и это неплохо.

Но услышать подобную мысль из уст переживающего несчастье человека — совсем другое…

— Тебе надо было остаться с нами, не переходить в другую школу. — озвучиваю то, что давно крутилось у меня в голове.

— История не знает сослагательного наклонения, Белова! У меня против тебя не было шансов. Я это поняла ещё на дне рождении тёть Нади. О, у неё, кстати, тоже второе дыхание открылось. Ты вновь спасла утопающего!

— Я бы и тебя спасла, если б ты захотела! — ехидно замечаю я, прекратив удобрять её самобичевание, которое она старается прикрыть ненавистью ко мне. — Но тебе же это неудобно, да, Карин? Не верю, что ты не догадывалась, как тёть Вера тебе всё прощает.

— Догадывалась, я ж не тупая. Она не только прощала, а сама же журналюгам деньги на выкуп давала, — болезненно смеётся. — Все, все лучше меня. Знаю я это, Василин, не удалось ударить.

— Ты не остановишься? Одиннадцатый класс ведь не закончен… — серьёзно спрашиваю я, настраиваясь на возможную борьбу.

— Я уже остановилась. Дорого обходится мне эта война, с отличницы в троечницу слетаю. — голос Карины меняется.

— Мы планируем готовиться вместе, собираться у меня или у кого-нибудь ещё. Присоединяйся! — предлагаю от чистого сердца, стараясь забыть все разногласия.

Мне, наверное, тоже понадобится время. Но я могу помочь, а значит должна хотя бы попытаться закопать топор войны, которую сама себе придумала Карина.

— Ты серьёзно? После всего? — искренне удивляется она, абсолютно шокированная моим предложением.

— Серьёзно. Время и место я тебе скину. Будем рады видеть в наших рядах светлую голову!

— Хорошо… я подумаю. — затихает, а потом добавляет еле слышно. — Спасибо…

И бросает трубку не прощаясь. Вот и поговорили. Теперь мне всё стало понятным и ясным, словно туман рассеялся и показал, что скрывал. Пусть это сложно принять, но переступить и двигаться дальше — возможно.

Блокирую телефон и остаюсь сидеть на ступеньке, хотя звенит звонок. У нас физра, а я всё равно не успела переодеться, может…

— Прогуляем? — усаживаясь рядом со мной, предлагает Родион то, на что я сама почти решилась.

— Ты не говорил, что будешь плохо на меня влиять! — журю его я, забирая из его рук свой рюкзак.

— А ты и не запрещала! — бессовестно констатирует он, в очередной раз обыгрывая меня.

Смотрим друг другу в глаза и синхронно начинаем смеяться. В одном Карина была права: сейчас я самая счастливая!