Борис Андреевич Пильняк (1894–1938) (настоящая фамилия Вогау). Русский писатель, арестован и расстрелян во время сталинских репрессий. Автор сборников рассказов «С последним пароходом и другие рассказы», «Былье», «Английские рассказы», «Расплеснутое время», «Рождение человека»; повестей «Иван-да-Марья», «Повесть петербургская», «Мать-мачеха», «Повести о черном хлебе», «Повесть непогашенной луны», «Мать-сыра земля», «Иван-Москва», «Красное дерево», «Китайская повесть»; романов «Голый год», «Машины и волки», «Волга впадает в Каспийское море», «Созревание плодов», «Соляной амбар»; книги очерков «Корни японского солнца» и др.
Больно, потому что все проходит, все протекает.
Жизнь должна быть, как искусство…
Как, какими словами рассказать о первой любви? — любви, белой, как ландыши, и тяжелой, в весеннести своей, как гречневый цвет, той тяжестью, которой можно перевернуть мир…
Любит каждый однажды, и всегда любовь несчастна, ибо иначе не может и не должно быть, потому что после любви человек становится подлинно человеком, потому что страдание очищает, красота и радость любви — в тайне ее.
Любовное рабство есть рабство, и в таких Любовях нет строительства.
Любовь.
Верить ли романтике, — что вот, через моря и горы и годы есть такая, необыкновенная, одна любовь, — всепобеждающая, всепокоряющая, всеобновляющая — любовь.
Люди стареют, но это не страшно…
Не может быть, чтобы правды на земле не было…
Очень многие женщины… понимают любовь, когда идут за каждым шагом мужчины, хотят знать каждую его мысль, — в сущности, мешают мужчине жить, мешают ему думать и работать.
Очень трудно убить человека — но гораздо труднее пройти через смерть.
Смертельное грех манит; грешное манит так же, как и святое, и рубежом всему — смерть.
Смертельное манит повсюду, в этом — жизнь…
Та любовь проходит основной в человеческой жизни, которая отдает и берет все любовные права, сопрягая человека, созвучание людей, соответствие людей — обязательно — с рождением детишек — без детей не может быть любви даже у прекраснейших двоих…
Цивилизацией движет память.
Человеческий суд не должен, не может быть столь же строгим, как суд человека над самим собой.