Александр Сергеевич Грибоедов (1795–1829). Русский драматург, поэт, дипломат. Автор комедии «Горе от ума», пьес «Молодые супруги», «Студент» (в соавторстве с П. Катениным), «Притворная неверность» (в соавторстве с А. Жандром), «Своя семья, или замужняя невеста» (совместно с А. Шаховским), незаконченной трагедии «Грузинская ночь», стихотворений, литературно-критических статей.
А впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.
А все Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
А судьи кто? — За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
А? Как по-вашему? По-нашему смышлен.
Упал он больно, встал здорово.
Ах! если любит кто кого,
Зачем ума искать и ездить так далеко?
Ах! матушка, не довершай удара!
Кто беден, тот тебе не пара.
Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три годы вдаль уедет.
Бал вещь хорошая, неволя-то горька;
И кто жениться нас неволит!
Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок! —
Карету мне, карету!
Где? Укажите мне отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?
Грех не беда, молва не хороша.
Да есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Да умный человек не может быть не плутом.
Да, чтоб чины добыть есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу…
Душа здесь у меня каким-то горем сжата,
И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
И в чтеньи прок-то не велик:
Ей сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.
И точно начал свет глупеть!
И я в чины бы лез, да неудачи встретил…
Избавь, ученостью меня не обморочишь,
Скликай других, а если хочешь,
Я князь-Григорию и вам
Фельдфебеля в Волтеры дам.
Он в три шеренги вас построит,
А пикните, так мигом успокоит…
Как станешь представлять к крестишку ли,
к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку?..
Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума,
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали.
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
Мне в петлю лезть, а ей смешно.
Мне весело, когда смешных встречаю,
А чаще с ними я скучаю.
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей,
Высокий идеал московских всех мужей.
Мы с нею вместе не служили.
Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми.
Подалее от этих хватов,
В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!..
Ну! люди в здешней стороне!
Она к нему, а он ко мне…
Ну, право, что бы вам в Москве у нас служить?
И награжденья брать и весело пожить?
О! если б кто в людей проник:
Что хуже в них? Душа или язык?
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют,
И вот общественное мненье!
Прекрасно быть опорою отца и матери в важных случаях жизни, но внимание к их требованиям, часто мелочным и нелепым, стесняет живое, свободное, смелое дарование.
Уж коли зло пресечь:
Собрать все книги бы, да сжечь.
Ученье — вот чума, ученость — вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Чем человек просвещеннее, тем он полезнее своему отечеству.
Чины людьми даются;
А люди могут обмануться.
Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался — успел, а тот дал промах.
Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах.
Чуть свет уж на ногах! и я у ваших ног.
Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!
Шутить! и век шутить! как вас на это станет!
Я глупостей не чтец,
А пуще образцовых.
Я правду об тебе порасскажу такую,
Что хуже всякой лжи.