Корней Иванович Чуковский (1882–1969) (настоящее имя и фамилия Николай Васильевич Корнейчуков). Русский поэт, писатель, литературовед. Перу К. Чуковского принадлежат замечательные детские сказки в стихах «Крокодил», «Федорино горе», «Тараканище», «Мойдодыр», «Муха-цокотуха», «Чудо-дерево», «Бармалей», «Телефон», «Краденое Солнце», «Приключения Бибигона» и др.; книга о детской речи «От двух до пяти»; литературно-критические работы, в том числе «Критические рассказы», «Книга о современных писателях», «Искусство перевода», «О Чехове», «Живой как жизнь» (о русском языке), «Лица и маски»; книги «Репин. Горький. Маяковский. Брюсов. Воспоминания», «Из воспоминаний», «Современники», рукописный альманах «Чукоккала» и др.
Борьба за нерушимые языковые традиции — одна из самых насущных, злободневных задач нашей нынешней общественной жизни.
В каждую эпоху литературный язык представляет собой равнодействующую двух противоположных стремлений, одинаково законных и естественных: одно — к безудержному обновлению речи, другое — к охране ее старых, испытанных, издавна установленных форм.
Ведь культура речи неотделима от общей культуры. Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего сердца, своего интеллекта.
Даже в те эпохи, когда в язык проникает наибольшее число новых оборотов и терминов, а старые исчезают десятками, он в главной своей сути остается всем тем же, сохраняя в неприкосновенности золотой фонд и своего словаря, и своих грамматических норм, выработанных в былые века. Сильный, выразительный и гибкий язык, ставший драгоценнейшим достоянием народа, он мудро устойчив и строг.
Каждый живой язык, если он и вправду живой, вечно движется, вечно растет.
Лишь та речь может называться культурной, у которой богатый словарь и множество разнообразных интонаций. Этой культурности никакими походами за чистоту языка не добьешься.
Народное чутье, народный вкус — суровые регуляторы речи, и если бы не эта суровость, язык в каких-нибудь пять — десять лет весь зарос бы словесной крапивой.
Перевод — это автопортрет переводчика.
Пушкинский язык ощущается нами как современный, сегодняшний: его спасла приверженность народа к устойчивым традициям своего языка.
Разве можно гордиться своим происхождением, званием, чином, если все мы одинаковые пылинки великой природы?
Русский язык — живой, как жизнь.
Странная вещь душа: в ней, только в ней одной, все формы, все стили, все музыки, и нет такой техники, которая могла бы подделать ее, потому что литературная техника есть тоже душа.
Человечество… растет, рождается, умирает и снова рождается, и снова умирает, как листья на дереве, как волны на море. Оно идет и идет, и обновляется, и меняется, и вечно стоит на месте, как дерево, как море, как природа. И прекрасно, и увлекательно, и любопытно до безумия это нечеловеческое в человеческом, общее всей природе: рождение, смерть, ощущение жизни.
Язык, ускользая от наивно догматических, упрощенческих требований, всегда подчиняется законам своей внутренней логики, — изощренный, изменчивый, прихотливый язык, вечно обновляющийся и бессмертный, как жизнь.