МАРКУС
Мы прошли в тронный зал, и я скривился в душе от увиденного — настолько он был ужасен и грязен, что попросту не было слов, чтобы его описать. По лицам своих спутников я понял, что они со мной солидарны. Вошли мы вчетвером — я, Карлейн, сир Джеррак и Кара. Элеонор и Акву я, понятное дело, оставил в замке и с собой в поход не взял. А больше никого ближе (и кому бы я доверял) у меня не было.
Жрица подвела нас к золотому трону, и мы узрели его — эдакого Человека-факела с постоянно горящей головой — пламенем вместо волос. Он был высоким и хорошо сложенным. Его мощью разило за милю.
— Добро пожаловать в мои владения, граф! — распростер он руки, вставая с трона и оказываясь еще выше, чем я предполагал. Двое огненных жрецов встали по обе стороны от трона. Жрица же, устами которой он ранее вещал, встала слева от него. — К столу? Или сразу к разговору?
— К делу, — коротко отвечаю я.
— Я… так не думаю, — улыбается Перегил. — Война войной, а обед по расписанию.
Его величественный голос определенно выполнял функцию запугивания и обожествления. К примеру, по сравнению с той же Аквой, этот действительно был похож на божество, а не лукавую волшебницу, называющую себя Богиней.
— Тогда к чему вопросы? — спрашиваю я. — Если выбора нет.
— В этом есть смысл, Маркус. Просто ты пока еще этого не понимаешь.
Он хлопнул в ладоши — и мы оказались в огненном кольце — пламя было повсюду. И, хотя Карлейн с Джерраком и схватились за оружие, я был спокоен. Огонь спал спустя несколько секунд — и там, где он только что был, теперь стояли столы, наполненные самой разной едой. Настолько разнообразной, что для того, чтобы поесть, пришлось бы сперва потратить минут тридцать просто на выбор.
— Надеюсь, угощение придется вам по душе, дорогие гости. Ведь… если мы не сойдемся во взглядах, этот ужин грозится стать вашим… последним.
***
Некоторое время назад, когда Маркус и его армия еще не успели покинуть Айронхолл, на Акву было совершено первое покушение.
Мария, получившая невыполнимое задание, первым делом обратилась к Карлейну. Она попросила его о помощи в первый же день после той самой ночи, когда ее тело покинула Санса. И столкнулась с некой странностью…
Если еще вчера она видела в его глазах страсть и нескрываемый интерес, то сейчас она не видела ничего. И сам Карлейн, казалось, не понимал, что нашло на него ночью. Но Кармен поняла. Она всё поняла. Не к ней он пропитался такой страстью, а к Сансе. К той энергии, что она излучала. К своей богине.
И потому, поняв, что помощи ей ждать неоткуда, она решила всё сделать сама. Нашла кинжал, дождалась, пока Аква покинет свою комнату и спряталась под кроватью. Она ждала до самой ночи. Но выхода не было. И ждать дальше было уже бесполезно. Если этой ночью не умрет Аква — то умрет она, сама Мария. Молодой и всё ещё красивой.
Когда она расслышала скрип двери, то обрадовалась. Когда поняла, что вошла не одна Аква, то огорчилась. Она слушала разговор Аквы с кем-то, кто не говорил ни слова, несколько минут, и лишь затем до нее дошло, что в комнате она с Хейзелом.
Девчонка рассказывала Спенсеру-младшему то, что ему пока еще знать было рановато (как считала сама Мария), тем не менее, она ждала. Ждала до тех пор, пока не поняла — эти двое заночуют вместе. На одной кровати. Но не как любовники, разумеется, а как друзья. Она в детстве тоже любила приглашать к себе подружек и спать с ними в одной кровати. Это было еще до того, как произошел ее первый раз. Но об этом событии между ней и отчимом, случившемся в тринадцать лет, вспоминать она уже не хотела.
«Часики тикают, Мари», — услышала она голос своей матери.
И правда… часики-то тикают…
«Она… или я», — сказала Мария сама себе, когда поняла, что дети спят.
Очень тихо она вылезла из-под кровати и поднялась.
И испуганно дернулась, когда оба ребенка практически одновременно раскрыли свои глаза.
— Ты был прав, Хейзел, — говорит Аква. — Она просто ждала, пока мы заснем.
Рука Кармен дрогнула.
— Я должна, — выдавила она из себя, ощущая, как по лицу начинают струиться слезы. — Я должна, Аква. Прости меня. Пожалуйста. Но я должна… или…
— Что? — перебивает ее девчонка — почему-то ее данная ситуация совершенно не пугала. — Умрешь? Так ведь… разве не благороднее и правда умереть? Чем пытаться отнять чужую жизнь?
— А ты… разве… поступаешь не так же, как сейчас хочу поступить я? — рука Кармен дрожит. Она заносит кинжал, готовясь к удару, но взгляд девчонки, проникающий в нее, словно наводит ужас. — Маркус тоже убивал. Многих. И тех детей-школьников… очень-очень многих. Чтобы выжить. Тем не менее, его считают героем. Да даже ты теперь водишься с ним.
— У него не было выбора.
— Был! Был выбор! Но он решил жить! И я хочу, Аква! Я тоже хочу жить! Скажи, что можешь помочь мне не умереть — и я этого не сделаю! Просто пообещай, что…
— Я не могу, Мари, — спокойно сообщает Аква, все так же глядя ей в глаза и продолжая лежать на своей кровати. — Я не могу помочь тебе. Твоя жизнь должна была закончиться уже давно. Такова судьба. И сейчас… тебе уже никто не поможет.
— Значит, выход лишь один… — нож ходит в руке Кармен ходуном, слезы струятся, словно ручьи, а губы трясутся, словно их бьет током.
— Нет. Выхода два. Умри благородно. Или в жалкой попытке спастись и стать убийцей.
— Тогда третий. Я убью тебя — и буду жить!
И Кармен окончательно собирается с силами. Собрав всю решимость в лезвии своего кинжала, она в последний раз заносит его над головой. Стискивает зубы, и…
Слышит резкий рык. Она даже не замечает, как быстро меняется мальчик, всё это время лежащий недвижимо и наблюдавший. Он обращается волчонком за какую-то секунду и бросается на Кармен. Острые, как бритвы, клыки, погружаются в нежную белоснежную кожу на ее шее и перегрызают трахею. Рвут плоть и, кажется, достают даже до позвоночника.
Мария падает на спину держась за горло руками и ощущая, как их обливает теплая вязкая жидкость. Слышит, как раздаются хрипы оттуда, где раньше была прекрасная часть ее тела. Сколько поцелуев знала эта шея, прежде чем встретилась с пастью оборотня! Сначала мальчики, затем парни, а затем мужчины то и дело припадали к ней губами. Трогали руками.
Теперь же… ее трогают лишь ее собственные пальцы. Взгляд, устремленный к потолку, кажется, начинает видеть свет. И руки, и ноги потихоньку начинают неметь. В груди сильно давит, сердце колотится…
«Поцелуй» оборотня… стал в её жизни последним.
Она уже не чувствовала и не могла понять, что умирала на руках Карлейна, который вошел в комнату, едва услышал странные звуки. Он сразу же понял, что произошло, а потому не стал задавать никаких вопросов. Просто держал ее на руках и смотрел, как жизнь покидает ее прекрасное тело. Он не чувствовал ничего. Пытался понять, почему он так резко охладел к ней, проведя с ней всего одну ночь, но так и не понял.
Когда она умерла, он еще некоторое время обнимал её, хотя делал это скорее потому, что должен, а не потому, что хотел.
***
Кирилл крепко обнял Эльрикель, когда мир вокруг стал становиться ярче. Он зажмурился, а затем…
Услышал громкий звук автомобильного сигнала.
Тут же открыл глаза. Эльрикель, видимо, сделала то же самое — потому как издала слегка испуганный крик.
— Че за херня, пацан?! — вылез из окна водитель. — Пошел на хер с дороги!!!
Затем он, словно это было необходимо, еще трижды нажал на руль, чтобы дать гудок.
Кирилл с Эльрикель стояли прямо посередине пешеходного перехода, вот только человечек на светофоре был красным. Теперь он заметил, что с обеих сторон на них пялятся люди — и некоторые даже записывают их на камеры своих смартфонов.
— Идем! — говорит он Эльрикель, взяв ее за руку и уводя с проезжей части.
— Придурки! — бросил им вслед водитель и тут же втопил, словно куда-то опаздывал.
Кирилл стал смотреть по сторонам. На вывески, людей, незнакомые лейблы.
— Ну что? — спрашивает Эльрикель. — Этой твой мир? Ты… пришел к нам отсюда?
— Я… я не уверен, — он увидел девушку, продолжавшую снимать его на камеру, полноватую, низкую, лицо которой было рассадником прыщей. — Слышь, подруга, какой год сейчас?
Та начинает ржать, но подходит ближе, продолжая снимать.
— Три тысячи семнадцатый, — говорит.
Кирилл смотрит по сторонам — на будущее явно не катит.
— А страна какая? Россия?
— Пяндрабоку, — она продолжает смеяться.
— Как-как?! — Кирилл округлил глаза. — Ты это слово сейчас сама выдумала?
Девчонка просто ухахатывалась.
Чего смешного — он понимал. Это, как минимум, их с Эльрикель одежда.
— Так что? Это не твой мир? — снова спрашивает пепельная блондинка.
— Он во всем похож на мой. Не отличить. Но… в мелочах… к примеру, логотипы машин — я таких не видел никогда. Звезды на постерах… рекламы вот этих брендов — это всё мне не знакомо.
Она крепче сжала его руку, глядя на то, как Кирилл, в свою очередь, вертит головой в поисках хоть чего-нибудь знакомого.
— Это проблема? — спрашивает, наконец, она.
Он останавливается, опускает на нее взгляд, смотрит в эти прекрасные глаза, красивей которых не видел никогда — ни в жизни, ни в кино, — и улыбается.
— Можно привыкнуть, — тихо говорит он. — Главное, чтобы ты была со мной.
И после этого, несмотря на всех этих «папарацци», он притягивает ее к себе и целует.
После того, как в интернет выложили видео, записанное на видеокамеру одного из супермаркетов, где двое непонятно одетых людей появляются прямо посреди проезжей части, видео этих школьников стали чуть ли не самыми хайповыми в интернете (хотя тут он назывался немного не так). И, если бы не другая сенсация, то, возможно, Кирилл с Эльрикель даже стали бы звездами.
Но в этом мире всё пошло немного по иному сценарию…
***
Карлейн, хоть и был голоден, но старался особо не есть. И с еще большей осторожностью он отнесся к выпивке. Все время обеда он был напряжен и чрезвычайно внимателен. Настороже. Каждую, мать её, секунду.
Но, когда прием пищи подошел к концу, он понял, что волновался зря — ничего не произошло. Перегил, казалось, и правда намеревался закончить их встречу на мирных тонах.
— А вот теперь, Маркус, можно и о делах, — говорит Перегил, вставая из-за стола. — Как ты понимаешь, воевать я не хочу. А твоей смерти желаю даже меньше, чем ты сам. И потому… я хочу, чтобы мы пришли к соглашению.
Граф двинулся с Перегилом к выходу из тронного зала.
— Защищай Мадам, если что, — говорит Карлейн Джерраку, а сам идет следом за графом.
— Твой опричник всегда следует за тобой? — спрашивает Перегил, в ответ на что граф сначала оборачивается, чтобы убедиться, что речь о Карлейне, и лишь затем дает уже вербальный ответ.
— Такова его задача — всюду следовать за мной. Как тень.
— То есть, у тебя их две, мой дорогой друг?
— Выходит, две, — граф, кажется, улыбнулся. Хотя Карлейн не может знать наверняка, ибо смотрит на их затылки.
— Тогда я начну, с твоего позволения, — Перегил пропустил графа вперед, выпуская в сад, а затем двинулся следом. — Я хочу, чтобы ты стал моим генералом. Главным полководцем. Моей десницей. Твои земли будут свободны от любых поборов и приобретут практически абсолютный суверенитет. Единственное, что останется твоей обязанностью — это вести в бой мои войска. Свою же армию ты можешь не трогать — она останется в твоем городе и не будет обязана сражаться под моими знаменами.
— Что-то как-то слишком всё радужно.
— Ну, не скажи. Всё же война — дело нелегкое. Придется попотеть, прежде чем распространим Огнепоклонство по всей этой планете.
— Кроме моих земель?
— Кроме твоих земель, — Перегил подтверждает.
— Что насчет Аквы?
— Мне нет до нее никакого дела. Если она даст слово, что не станет больше вести против меня войну, то я отзову Орден. Представляешь, Маркус, — Перегил остановился и обошел графа со спины, подошел к нему сзади и положил свои руки ему на плечи, — ты станешь… вторым. Вторым во всём этом мире. Вторым существом. Сразу же после Бога. И первым человеком в этом мире. Маркус Богоподобный. Именно так тебя и станут называть. Даже через тысячи лет после смерти. Ты войдешь в историю. А может быть, когда-нибудь… даже станешь частью религии. Тебя будут называть не иначе как пророком, мессией. Не это ли… высшая награда для великого воина? Посмотри на этот город отсюда, с вершины холма…
Карлейн тоже немного отошел в сторону и пошел поближе к краю. Первое, на что упал его взгляд — это огромная арена, где, по всему видимому, происходили зрелищные эпические сражения.
— Видишь Колизей? Это место, где всё начиналось… где ты появился в этом мире. Возник буквально из ниоткуда. Разве не ирония, что именно здесь… и завершается твой тернистый путь? Здесь… ты обретешь своего главного союзника. Сделаешь огромный шаг к своему величию. Просто… согласись.
И Карлейн поворачивает голову к графу. Смотрит на его профиль. Видит, как его взгляд направлен на эту самую арену, Колизей. Ждет, какой же ответ даст его господин.
— Хорошо, — говорит, наконец, граф. — Я стану твоим десницей.