Смерть для бессмертных

Глава 6. Багоюзер

— Смерть императора — это тяжелейший удар для всех нас, — молвит мужчина, что стоит перед главными советниками Голденхэйвена посреди тронного зала. — Но куда тяжелее — потеря совсем еще молодой Эльзы, что была избрана императором в качестве его наследника. Но какой бы силы ни был траур… империи нельзя оставаться без правителя — пусть даже у нас больше и нет кандидата, что достоин занять трон по праву наследования…

— Вообще-то есть один! — вперед вышел весьма престарелый советник. Оратор молниеносно оценил эмблему, красующуюся на его груди. — Императрица. По закону… она должна занять трон.

— Да, верно… — мужчина кивнул. — Но разве кто-нибудь позволит сесть на трон той, что долгое время изменяла нашему императору с бывшим кардиналом, держала нашего правителя околдованным, а сама, со своим любовником, правила империей? В данный момент мне уже известно, где она прячется. И известно имя мужчины, с коим она связана супружескими узами. Теперь это некий малоизвестный граф.

— Вот же потаскуха, — заметил кто-то из толпы.

— И мы… позволим ей сесть на трон?

Реакция была той, что он и ожидал — присутствующие уже люто ненавидели ее.

— Хорошо! — вышел из толпы еще один мужчина. — Допустим, ее кандидатура отметается в связи с… недостойностью. Хорошо. Но кто тогда? Среди нас нет того, чья кандидатура была бы принята единогласна. Каждый будет тянуть одеяло на себя. Стою я здесь — и уже представляю свой старый, сморщенный зад на этом треклятом стуле! — рукой он показывает на трон. — Бьюсь от заклад, господа, что каждый из вас думает уже об этом! Мы так лишь развалим Империю, если каждый заберет себе свои войска и земли.

— Поделим империю! — заорал кто-то из толпы.

И прежде чем присутствующие начали ор, мужчина поднял руки, прося всех замолчать.

— Все вы, достопочтенные, одинаково велики и равны для того, чтобы занять престол. Но разве за нашу многолетнюю историю люди не показали себя ужасными и недальновидными, полными низменных пороков, правителями?

Волна недопонимания и громких перешептываний пронеслась по толпе.

— Не понял! — вышел вновь тот самый престарелый мужчина, что выступал вторым. — К чему ты ведешь, жрец? Чтобы на трон сел кто? Ежели не человек!

— Я веду к тому, чтобы избрать на роль правителя… Бога.

И тут зал наполнил раскат громоподобного смеха.

— А, ясненько! — вышел еще один советник. — Типа править будет Бог, а ты, как представитель церкви, вещать его волю?

— Нет, — отвечает верховный жрец, после чего медленно опускается на колени. — Явись, владыка Перегил, огненный Бог, что живет в недрах земли и на самом солнце! Используй тело мое, ибо служит оно лишь для исполнения воли твоей!

Несколько секунд ничего не происходит. В зале стоит такая тишина, что где-то в толпе даже раздается несколько сдержанных смешков.

— Умом тронулся, — комментирует кто-то.

И тело жреца покрывается огнем, ярким красным пламенем. Воспламеняются волосы и одежды. Распростирающий в разные стороны руки жрец теперь похож на распятого грешника, которых сжигали в последнее время на кострах во имя Перегила.

Советники отступают назад — и является он.

Уже не тот жрец, что стоял здесь мгновение назад — его тело словно лопнуло, и изнутри вышло это существо — тело которого покрыто языками пламени, в горящих красных одеждах. Вместо его волос — языки огня, устремляющиеся вверх.

— Я — Перегил, — произносит это существо, и никто не сомневается в истинности этих слов. — И вам удалось обратить на себя мое внимание. Чего вы… хотите?

Ответить никто не смеет — всех присутствующих сковал страх… и трепет пред высшим существом, словно давящим своей мощью и величием.

— Ни одного? Никто не смеет набраться смелости, и говорить от лика толпы?

Вперед шагнула молодая женщина. Она не была советницей, но пришла со жрецом. Он сказал, что так нужно. И даже предупредил ее, что, если потребуется, говорить придется ей. Тогда она ничего не поняла — но теперь понимает. Теперь она все понимает.

— Наш император мертв.

— Мне это известно, — безжизненным голосом, немного отрешенным, говорит Перегил.

— И его дочь тоже мертва.

— Эльза была недостойна того, чтобы править, вещая от моего имени. Она очернила меня, устроила публичные сожжения, якобы для укрепления веры ценой страха. Я лично послал своего послушника, чтобы лишить ее жизни.

— Мы хотим, — и молодая жрица опускается на колени, — чтобы Вы правили нами, заняли престол и вели нас. Указывали путь, как в древние времена, когда Боги правили людьми напрямую. Пришло время… возродить те обычаи.

— Все присутствующие… разделяют это желание?

Первыми, кто опустился на одно колено, стали старики. Вслед за ними, будто по инерции, ближайшие к ним. А затем и все прочие.

— Что ж, — произносит Перегил, мастерски делая такое лицо, словно соглашается на этот шаг нехотя, — да будет так…

***

— Лживый ублюдок, — произносит девочка лет девяти на вид, сидящая в позе лотоса с закрытыми глазами в нескольких сотнях миль от Голденхэйвена, в котором и происходили наблюдаемые ею события. Но теперь она открывает глаза и смотрит в пустоту перед собой. Ее окружают деревья, выстроившиеся в непроглядную лесную стену.

Несколько минут она так и сидит, не двигаясь, но уже с открытыми глазами, размышляя о том, как ей теперь поступить и что делать. План был… но очень уж ей не нравился. Но, кажется, теперь выбора нет. Ее последняя надежда в лице Эльзы, в голове которой она почти зародила зерно сомнения, теперь мертва. Возможно, как раз по ее милости… скорей всего.

И теперь она даже испытывала чувство вины за это.

— Трам-там-тара-рам, — пропела она и пробарабанила кончиками пальцев по своей коленке. Посидела еще немного, а затем снова закрыла глаза, чтобы найти кое-кого.

В голове почти вырисовался окончательный план действий. Ее последний план, ибо больше идей у нее не было.

***

Напавшие на торговый караван разбойники уже пожалели, что решили поживиться именно сегодня. Сильнее всех, пожалуй, жалел сейчас Кучубей, которому Бегриф только что размозжил левую ногу в области колена своим молотом.

Давненько Кучубей так не орал — с детства, наверное. По крайней мере, больше он вспомнить подобного эпизода не мог. В тот раз он отхватил от отца — ремнем с огроменной бляшкой. И все из-за того, что выпил какого-то зелья, после чего облевал родительскую постель. И даже сквозь алкогольную анестезию он помнил, как это было больно.

Сейчас, пожалуй, было больнее.

И боль усилилась, когда под молот попала его правая стопа.

Кучубей заорал еще сильнее.

— Что, членосос, думал, что сможешь грабануть этих милых торгашей и отджахать их телочек, да? — Бегриф произнес это, приблизившись к лицу Кучубея почти вплотную, но так тихо, чтобы его не услышали прочие члены его команды. Вряд ли Лиагель понравилось бы то, что он говорит. Да и Кириллу не надо это слушать. — А может, ты еще и лучницу хотел нашу отчухырдить?

— Никого не хотел я…

«Чухырдить», — хотел сказать Кучубей, но не успел. Он начал кричать так громко, что Бегрифу нужно было срочно заканчивать разговор — и потому он вновь ударил молотом. Прямо в лицо. Да с такой силой, что мозги разбойника разлетелись в разные стороны вместе с осколками его черепа.

— Вух! — громко вскрикнул Бегриф, а затем обернулся к остальным.

— Фаталити! — вскрикнул Кирилл и вытянул по направлению к Бегрифу кулак с оттопыренным большим пальцем. Что бы это ни значило, но Кирилл, кажется, был не против. И Бегриф облегченно вздохнул.

Прочих разбойников они связали между собой и привязали к дереву. Бегриф был за то, чтобы казнить их. Гелегост тоже разделял это желание, хотя и высказался, что лучше бы отправить их рабство — так от них еще будет хоть какая-то польза. Единственным, кто был более-менее против казни, был Кирилл. Лиагель, к всеобщему удивлению, тоже была за то, чтобы «казнить ублюдков».

— Серьезно? — переспрашивает ее Кирилл. — Я думал, ты как раз-таки захочешь их пощадить. Раньше ты…

— Раньше не было на нашем пути таких сволочей, — указывает она на них своим длинным тонким пальчиком. — Они хотели ограбить их, а затем убить. Убить всех. Забрать лишь детей, намереваясь продать их в рабство. Мальчиков — на верфи, а девочек — в бордели. Считаешь, что они достойны того, чтобы жить?

Кирилл несколько раз моргнул, а затем перевел взгляд на пленников.

— Отнюдь, — теперь он оборачивается к Бегрифу и Гелегосту. Кивает им. И отворачивается. Лиагель делает то же самое. И вздрагивает, когда слышит предсмертные крики.

**

— Убивать в бою — это одно, — говорит Кирилл, сидя у костра. Торговцы, коим очень повезло, что во время ограбления им попалась эта бравая четверка героев, с радостью поделились с ними и дровами, и кабанчиком, и заморским вином. — Но вот убивать безоружных, связанных…

— Ой да брось! — хлопнул по его плечу Гелегост, огроменный орк, секира которого лежала сейчас неподалеку, окрашенная кровью этих самых разбойников. — Убив их, мы спасли много больше!

Орк всегда говорил так громко и экспрессивно, словно находился на театральной сцене. И сейчас, в ночной тиши, его слова раздались словно гром. Сидевшие неподалеку торговцы все обернулись, словно по команде.

— Я это понимаю, — кивает Кирилл и чешет голову.

— Просто не думай об этом, — Лиагель была на удивление спокойна. — Это было не убийство, а казнь. Если не казнить таких, как они — мир падет.

Кивнув, Кирилл встает. Он почти ничего не съел.

— Нужно было хотя бы вернуть им оружие и сразить в честном поединке… а так… не правильно это было.

Сказав это, он ушел.

— Пойду прогуляюсь.

— Я его понимаю, — кивает Бегриф и отрывает зубами кусок мяса от отлично прожаренной кабаньей ножки. — Пусть проветрится. Только берегись волков!

Гелегост и Лиагель вопросительно смотрят на дворфа.

— Ну… тут водятся… волки, — и Бегриф снова возвращается к своей ножке. — Да.

Отошел молодой авантюрист не очень далеко.

Он не понимал, с чего вдруг на него напала подобная меланхолия, ведь убил он в этом мире уже стольких, что из-за этих шестерых казненных разбойников можно даже и не париться… но факт остается фактом — ему было не по себе.

Да и Лиагель почему-то стала какой-то жесткой. За эти месяцы, что они путешествуют вместе, она никогда не выказывала подобную жестокость.

Упав на траву, Кирилл прислонился спиной к широкому дереву и посмотрел на небо. Оно не отличалось от того, что было в его мире — те же звезды, та же луна. Никаких отличий. Возможно, созвездия здесь и другие, но он в них не разбирался.

— Паришься насчет того, что твоя девчонка была слишком жестокой? — слышит он тонкий голосок откуда-то позади. Кажется, это девочка. Одна из детей этих торговцев?

— Да… наверное, — кивает.

— Или тебя больше парит, что ты по этому поводу паришься сам?

Кирилл хмурится.

Медленно встает и обходит дерево вокруг. Ему кажется, что голос исходил по ту сторону дерева, но, обойдя его вокруг, он понимает, что ошибался.

— Прятки — одна из моих любимых игр. Знаешь, почему? — теперь голос исходит оттуда, где он только что сидел. — Я в них чемпион!

— Ты кто? Одна из детей тех торговцев?

— Я похожа на обычного ребенка? — и она звонко смеется. Только теперь смех раздается откуда-то издалека, из леса. — Сможешь поймать меня?

Он резко оборачивается, так как вопрос был задан словно ему в самый затылок. Он даже почувствовал, как теплый воздух от ее дыхания коснулся его шеи. Но позади — никого.

— А мне оно нужно?

— Если поймаешь, — снова из-за дерева, — получишь награду.

— Какую? — он быстро обегает дерево — но там снова пусто.

— Любую. На выбор. А если схватишь за руку — то исполню три желания, как Джинни из Аладдина.

— Ты смотрела Аладдина?! — Кирилл застыл. — Ты… ты из… ты тоже из другого мира?! Оттуда же, откуда и я?!

— Нет.

Улыбка, что успела появиться на его лице, тут же исчезает.

— Тогда…

— Я просто знаю это. Благодаря вам, путешественникам. Ваши воспоминания о вашем мире проходят через меня. Я ими питаюсь в каком-то роде. Теплые воспоминания. Добрые. А все плохие… и жесткокие — они питают другого… Перегила.

— Перегнила? Кто перегнила? Я не понял.

— Перегил — это полубог. Ну… теперь уже как бы бог, но один из младших. Он был слабее меня раньше. Я… мы… как бы общались. Дружили, можно сказать. Я многому его обучила.

Кирилл очень медленно шел туда, откуда шел голос. Кажется, девочка слишком глубоко ушла в раздумья, и потому перестала перебегать с места на место. Если раньше голос скакал, то теперь он исходит из одного места. И, если Кирилл прав, то она окажется прямо за соседним деревом. Кирилл шагал как можно тише, чтобы не сбить ее рассказ.

— Но в итоге он стал иным… каким-то злым. Жестоким. И чем сильней он становился, тем больше отдалялся от меня. И теперь он другой. Совсем другой. От того Перегила, которого я знала, больше не осталось ничего. Для меня он умер. Навсегда. Особенно с тех пор… когда он решил убить меня. Чтобы забрать всю силу себе и стать полноценным богом. Абсолютным. Пока энергия как бы распределяется между нами обоими. Но, если меня не станет… он поднимется. Сравняется с самим Граором… ну… не совсем, конечно, но будет весьма близок!

И тут Кирилл резко рванул за дерево — и был весьма удивлен, что ее там нет.

— Я же сказала — в прятках я чемпион. Думаешь, так легко заработать исполнение любого желания?

Усмехнувшись, Кирилл падает на задницу и смотрит куда-то перед собой.

— Ладно, сдаюсь. Показывайся. Признаю, что в прятках тебе равных нет.

И она вышла из-за ближайшего дерева. Маленькая девочка с голубыми волосами, прямо как Мальвина. Чертовски красивый и милый ребенок. Лет девять-десять на вид.

— Кирилл, — протягивает ей руку пришелец из другого мира.

— Аква! — радостно произносит она свое имя, приближается и протягивает руку.

Резко вздрагивает, когда пальцы Кирилла сжимаются на ее запястье.

— Схватил! — он вскакивает на ноги. На лице — ликование.

— Что? Что это…

— Цитирую: «А если схватишь за руку — то исполню три желания…»

— Как… Джинни из Аладдина, — шепчет Аква, выпучив глаза. — Но постой… ты же сдался.

— Только признал, что в прятках тебе нет равных. И проиграл первый приз. Но… — он покачивает головой, — выиграл три желания. Или богини в этом мире не держат своего слова?

Почти секунд двадцать она смотрела на Кирилла не шевелясь и даже не моргая.

— Ты развел меня! — вскрикивает она. — Как последнюю лохушку! Так нечестно!!!

— Ну… юридически… твое задание я выполнил.

— Но… но… но стой!!! Так не бывает! Я не то имела ввиду!

— Но сказала, как сказала! Поймай за руку — получишь три желания! Я поймал! Исполняй желания!

Надувшись, девочка упала на траву и скрестила на груди руки.

Сидит, насупившись, около минуты, а затем взмахивает рукой — на запястье авантюриста появляется водяной обруч, который затем твердеет и обращается лед, но не холодный лед, а какой-то теплый, словно стекло. И наверху — три камня, расположенные на одной линии. Все три горят ярким голубым свечением.

— Ровно три желания. Произносишь их или мне лично, или говоря в браслет, если меня рядом нет. После исполнения каждого — тухнет один из камней. Потухнут все три — и браслет станет обычной безделушкой.

— Вау, — Кирилл осматривает полезный аксессуар. — И реально можно загадать все, что только захочу?

— Ну… я же богиня, как никак. Слово нужно держать, пусть меня и обвели вокруг носа…

Кирилл улыбается.

— Это называется багоюзерство, откровенно говоря, — говорит он.

Она закатывает глаза, а затем улыбается.

— Прикольно. Спасибо, что произнес это слово — теперь я еще более продвинутая. Ты уже преподал мне сразу два урока. Давай, раз уж я итак теперь твоя должница трижды… объединимся в фулку? Ты ведь караван будешь до самого Айронхолла сопровождать? Мне надо туда же. Пойду с вами. Идет?

— Идет, — и он снова протягивает девочке руку.

И на этот раз она медлит, приподняв ручку, но остерегаясь протягивать ее Кириллу.

— Хочу сразу уточнить — если поймаешь меня еще раз — шести желаний не будет!

— Не очкуй! Дважды детей не обманываю!

— Но… я… вовсе не ребенок! Я старше тебя!

— Да ну?! — и Кирилл смотрит на нее, широко улыбаясь.

— Ты… мне не веришь?

Он отрицательно качает головой.

— Всё из-за моего вида?

Теперь он кивает утвердительно.

— Окей! — она вскакивает на ноги, делает несколько шагов назад. — Ты пожалеешь, что увидел это.

Одну ручку она кладет себе на бок, взмахивает головой, чтобы откинуть волосы назад — и в следующий миг ее покрывает слой воды. Затем она вытягивается — и становится выше. Когда водный барьер спадает, перед ним уже нет той маленькой девочки — теперь перед ним стоит самая роскошная девушка из всех, каких он когда-либо видел, даже в кино. Ее волосы по-прежнему голубые, но теперь она не похожа на Мальвину — хотя бы потому, что больше не ассоциируется с мультиком. И ассоциации нет не только из-за возраста — ее одежда словно соткана корейскими разработчиками и открыта во всех возможным местах, а фигура — просто какой-то идеал пластической хирургии, где улучшить уже было ничего невозможно, даже при огромном желании.

— Вот-вот, — произносит девушка, и ее голос заставляет сердце Кирилла биться чаще. Он даже готов загадать свое первое желание. — Потому я и не принимаю эту форму. Твои мысли питают сейчас Перегила. Похоть — один из его любимых инструментов.

— Это… — он проглатывает подступивший к горлу комок, — я думаю, тебе и правда будет тяжело с ним справиться, если на его стороне величайшая сила из всех, что существует в этом хреновом мире.

— Потому… — она вновь обращается в маленькую девочку — и лишь теперь Кирилл приходит в себя, словно только что находился под неким наваждением, — мне и нужна твоя помощь.