Смерть императору!

ГЛАВА XII

Пока раб разжигал огонь в жаровнях на каждом углу зала штабной комнаты, офицеры Восьмой Иллирийской один за другим представлялись Катону. Кроме Галерия, командовавшего первой центурией когорты, было еще пять пехотных центурионов: Минуций, смуглый, худощавый человек примерно того же возраста, что и Галерий; Анний, высокий и светловолосый, с поразительными голубыми глазами, самый младший из центурионов; Веллий, на несколько лет старше, полноватый и нервный; Деций, твердый, самоуверенный ветеран, напоминавший Катону Макрона; а затем Флакк, бородатый великан с предплечьями, похожими на окорок.

Конным контингентом когорты командовал центурион Туберон, еще один суровый на вид офицер, который, казалось, относился к пехотным офицерам с некоторой отчужденностью. Нередко конники вели себя подобным образом, учитывая, что они получали больше жалованья и считали себя на голову выше, в том числе и в прямом смысле, плетущихся позади пехотинцев. Командиры трех ал Туберона, декурионы Урсиний, Альбиний и Вентидий, были чуть старше тридцати, худощавые люди с темными волосами и загорелой кожей, все они были набраны из одного и того же племени в Македонии.

Они казались такой же профессиональной группой офицеров, какие Катон встречал в когортах легионов и ауксиллариев, и все же он почувствовал в них некоторую настороженность вкупе с преимуществом того, что они уже были сплоченной группой офицеров, собирающихся составлять свое первое впечатление о своем новом префекте. «Это всегда было испытанием, когда командир и его подчиненные встречаются впервые», размышлял Катон. Сложив руки за спиной, он успокаивающе вздохнул.

— Парням повезло, что такой человек, как Рубрий, командовал когортой, когда нужно было готовиться к испытаниям, с которыми мы столкнемся в ближайшие месяцы. Я встречался с племенами, с которыми мы собираемся на войну, и знаю, насколько они сильны и искусны, когда дело доходит до боев в горах. Я испытал тяжелые опасности на их землях, и у меня мало иллюзий относительно опасностей, с которыми мы столкнемся вместе теперь. Когда меня назначили заменить Рубрия, мне сообщили, насколько хорошо он подготовил Восьмую Иллирийскую. Сам наместник сказал мне, что эта когорта является лучшей вспомогательной когортой в армии, и была выбрана, чтобы вести авангард на вражескую территорию. Это большая честь, которую он оказал вам, и великая честь, которую он оказал мне, назначив меня вашим командиром. Вместе мы почтим память Рубрия. Он будет смотреть на наши победы из тени и будет доволен тем, что его тяжелая работа и прекрасный пример позволили Восьмой Иллирийской завоевать славу, которую мы обретем вместе.

Он сделал паузу, чтобы его слова осмыслились, и был удовлетворен загоревшимся блеском в глазах своих офицеров. Они хорошо отреагировали на эмоциональную привлекательность его риторики; теперь пришло время завоевать их разум. Катон повернулся к столу и развернул большую полосу обработанной козьей шкуры, на которой он начертил грубую карту, составленную из воспоминаний о неудачной предыдущей кампании, которую он вел против горных племен и их союзников-друидов.

— Прошу собраться вокруг стола, — приказал он.

Офицеры подошли ближе, образуя плотное кольцо вокруг Катона и карты. Он передвинул лампу так, чтобы ее свет освещал детали. — Это Дева. Он указал их позицию. — На западе береговая линия тянется к острову Мона, вот здесь. Как видите, между материком и островом проходит узкий канал. Это все, что удалось римской армии, когда мы в последний раз пытались уничтожить друидов и усмирить горные племена. Это серьезное препятствие, но на этот раз Светоний приказал построить складные лодки, чтобы мы могли переправиться через узкий пролив. Нас также будет поддерживать эскадра военного флота. Хотя конечной целью кампании является взятие Моны, наместник намеревается подавить и то, что осталось от сопротивления среди декеанглиев и ордовиков, — он указал на области карты, обозначающие земли двух племен.

— Светоний изложил мне план своей кампании, пока мы были в пути из Лондиниума. Он намерен разделить армию на две колонны. Первая отправится к побережью и проследует к острову Мона. Эта колонна возьмет с собой лодки, метательные механизмы и прочие приспособления, необходимые для штурма острова. Она будет снабжаться морем по мере продвижения. Колонна будет состоять из Четырнадцатого легиона[44] и двух вспомогательных подразделений под общим командованием легата Четырнадцатого. Вторая колонна, более мощная из двух, будет состоять из легионерских контингентов Двадцатого и Девятого легионов и оставшихся когорт вспомогательных войск, включая нашу. Главная колонна под командованием Светония двинется на юг, к Вироконию, а затем повернет на запад, чтобы пересечь горы и разрушить оставшиеся ордовикские крепости. Мы отбросим врага к Моне, где объединимся с другой колонной и закончим работу, переправившись через пролив и завоевав остров.

Катон выпрямился, завершив краткое описание предстоящего похода. — Кампания завершится самое позднее к началу лета. Если все пойдет по плану, конечно, — добавил он с оттенком иронии, и другие офицеры сухо усмехнулись. — Как мы знаем, планы имеют безошибочную способность спотыкаться и падать, как только они покидают стартовые ворота. Я полагаю, вам не терпится задать несколько вопросов. Вы можете говорить свободно.

Это было рассчитанное приглашение. Его подчиненные могут не захотеть высказать своему новому командиру какие-либо комментарии, которые могут быть восприняты как критика наместника. В то же время Катон не хотел показаться командиром, отказывающимся выслушивать аргументированные доводы своих офицеров.

Первым заговорил Галерий.

— Судя по предыдущему опыту, было бы неразумно разделять нашу армию, господин. Это может соблазнить врага попытаться разбить нас по частям.

Это было очевидное наблюдение, и именно его Катон озвучил Светонию, когда пропретор впервые изложил свой план. Однако у Светония был готовый ответ.

— Пропретор определил, что северная колонна будет адекватно поддержана нашими кораблями. К тому времени, когда она покинет Деву, мы уйдем далеко в горы и привлечем к себе врага, прежде чем они узнают о наступлении другой колонны.

Центурион Туберон сухо рассмеялся. — Похоже, мы будем теми, кто будет в гуще всего, пока другие будут плескаться на берегу моря.

— У них будет достаточно проблем, чтобы убедиться, что обоз поспевает за ними, — ответил Катон. — Но ты прав, мы столкнемся с жесточайшим сопротивлением. И Восьмая Иллирийская когорта станет острием копья римлян, наступающих на вражескую территорию. Мы первыми вступим в контакт, и внимание наместника и остальной армии будет приковано к нам, чтобы наблюдать, насколько успешно мы сможем продвинуться. Светоний ожидает, что мы расчистим путь для колонны, проведём разведку впереди и на флангах и задержим отряды противника на месте, чтобы тяжелая пехота могла их прикончить.

— Мы глаза, уши и зубы армии. Успех кампании будет зависеть от того, насколько хорошо мы выполним свой долг. Если мы сделаем это хорошо, Восьмая Иллирийская получит награду, которую я знаю, она жаждет. Кто знает? Если наш вклад в победу будет упомянут в отчете пропретора императору, то такая награда может быть наименьшей из наших наград. Все солдаты вспомогательной когорты получат римское гражданство за выдающиеся деяния в прошлом. Пусть ваши люди думают об этом. А так как мы будем в авангарде армии, то более чем вероятно, что нам достанутся все трофеи, которые мы встретим.

Он позволил перспективе почестей и богатств поискушать воображение своих офицеров на мгновение. По правде говоря, он осознавал опасность того, что когорта завоюет слишком много славы в Риме. Кто-то может задать вопросы о ее новом командире, учитывая, что он все еще числился в активном списке преторианской гвардии и, следовательно, должен был проживать в Италии. С другой стороны, ничто так не оправдывает успех, как сам успех. Если бы он привел Восьмую Иллирийскую к победе и славе, Нерону и его советникам было бы трудно осложнить ему жизнь. Правители нуждались в победах, а герои радовали толпу, также как человеку нужно было дышать воздухом. Если бы Катон и его люди благополучно завершили кампанию, можно было бы не заметить причину его присутствия в Британии. Конечно, это не избавляло от необходимости продолжать скрывать настоящую личность Клавдии.

Один из других центурионов поймал его взгляд, и Катон кивнул.

— К вопросу о добыче, — начал Деций, — как ее дележ будет устроен на этот раз?

Раздел богатств, полученного в ходе похода, находился в компетенции командующего армией. Некоторые использовали свое положение, чтобы забрать себе львиную долю и наградить солдат крошками с пира. Другие, стремясь к политическому продвижению, дарили большую часть доходов императору или использовали их для оплаты публичных развлечений и банкетов, чтобы склонить на свою сторону расположение толпы. Те полководцы, которые желали более длительной военной карьеры, как правило, стремились к тому, чтобы их войска получали наибольшую выгоду, чтобы поддерживать их боевой дух и, что более важно, их лояльность. В случае Светония разделить добычу было гораздо легче, учитывая бедность горских племен. Там будут золотые и серебряные украшения, может быть, и монеты. Кроме этого, основным источником богатства были доходы от продажи заключенных в рабство. Так что собранных богатств было бы недостаточно, чтобы соблазнить Светония требовать для себя больше, чем было разумно. Его щедрость обойдется ему недорого, в то время как его солдаты будут хвалить его за денежный приз, который позволит им упиться до беспамятства, когда они вернутся в Деву.

— Наместник решил, что добыча будет разделена между всеми званиями, пропорционально уровням жалования, — объявил Катон. — Я надеюсь, это устроит тебя, Деций?

Центурион кивнул, и послышался одобрительный ропот по поводу перспективы награды, которая, хотя и не была достаточно велика, чтобы изменить жизнь, тем не менее была достаточно желанной.

— Излишне говорить, что добычу придется заслужить. Поскольку Восьмая Иллирийская будет первой в бою, мы собираемся понести первые потери, а может быть, и самые большие потери, когда будет выставлен окончательный счет мясника.

Это была отрезвляющая реальность, с которой столкнется когорта, и Катону нужно было, чтобы офицеры поняли и подготовили людей соответствующим образом. Он откашлялся, прежде чем продолжить. — Сделайте так, чтобы каждый человек, который желает, составил свою последнюю волю. Передайте все сегодня вечером. Наша колонна выступит через несколько дней, и мне нужно, чтобы завещания были написаны, подписаны, засвидетельствованы и доставлены в штаб, прежде чем мы уйдем. Итак, если у вас есть имущество, которое вы хотите оставить женам, возлюбленным или даже сразу обеим — Он сделал паузу, чтобы остальные посмеялись над старой армейской шуткой, прежде чем обернуться.

— Есть дополнительные вопросы или комментарии?

Никто из офицеров не заговорил.

— Очень хорошо. Я знаю, что мое назначение было оформлено в короткие сроки, и это не то, чего любой из нас хотел бы при нормальных обстоятельствах. Ничего не поделаешь. Это наш первый шанс оценить друг друга. Мы узнаем друг друга лучше в ближайшие дни. А пока, если есть какие-то вопросы, которые вы хотите довести до моего сведения, то говорите со мной свободно. По моему опыту, хорошему командиру нужен открытые уши, а также командный голос. — Он поднял со стола кожаный тубус с назначением Светония. — Утром будет полное построение, когда я представлю свои полномочия всей когорте. На этом пока все. Все свободны!

Галерий остался, пока остальные вышли из комнаты, прежде чем повернуться лицом к своему новому командиру.

Катон изогнул бровь. — Центурион?

— Просто хотел сказать, что, по-моему, все прошло хорошо, господин. Ты напоминаешь мне Рубрия. Такая же прямолинейность и понимание своих людей. Как бы то ни было, я думаю, мы будем тобой гордиться.

Катону не понравился слишком фамильярный тон замечания, каким бы комплиментарным он ни был. Он заставил себя сохранить нейтральное выражение лица и ответил.

— Мы должны гордиться друг другом, Галерий. Я всегда веду людей, находясь впереди, и не буду приказывать человеку делать то, к чему не готов сам. Взамен я требую самого лучшего от тех, кто находится под моим командованием. Я не потерплю ничего меньшего. Убедись, что ты понимаешь это, и убедись, что парни тоже; таким образом когорта выполнит то, что от нее потребуется. Спокойной ночи.

Галерий отсалютовал и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Катон опустился на табурет позади стола и посмотрел на карту. Она была настолько точной, насколько он мог вспомнить из своего прежнего знания ландшафта, и он сделал пометку на углу, основываясь на маршруте, подготовленном офицером разведки наместника. Он подсчитал, что колонне потребуется четыре дня, чтобы преодолеть около сотни километров до Вирокония. После чего все расстояния и отрезки времени были весьма приблизительны. Еще сто тридцать километров от Вирокониума до побережья, через горы, где враг будет упорно сражаться за каждую складку на местности и изо всех сил беспокоить колонну. В какой-то момент колонна должна была выйти к морю. Он должен был повернуть на север, чтобы пройти последние сто километров, чтобы соединиться с обозной колонной и эскадрой напротив острова Мона. Катон знал, что идти будет тяжело. Он сделает все возможное, чтобы не подвергать своих людей ненужным опасностям, но было очевидно, что Восьмая когорта понесет тяжелые потери до окончания кампании. Он задавался вопросом, была ли истинная причина, по которой Светоний выбрал его, не из-за какой-то репутации, которую он мог заслужить среди высоких и могущественных римлян, а скорее потому, что он был расходным материалом.

Какова бы ни была причина, на него была возложена ответственность за подчиненных ему людей, и он поклялся в личной клятве, что сделает все возможное, чтобы привести их к победе и вернуть с собой к Деве как можно больше людей. Предполагая, конечно, что самом в конце он все еще будет жив сам.

Рубрий не был из тех командиров-эпикурейцев, любящих себя побаловать удобствами и излишествами, и, кроме таблиния, его единственным помещением была маленькая примыкающая к нему комнатка, где стояла простая деревянная кровать с соломенным матрасом и тумба с кувшином и губкой. У двери поставили седельные сумки Катона, и он устало распаковал свои немногочисленные пожитки. Чешуйчатую кирасу, которую он достал из гарнизонных запасов, он повесил на табурет у умывальника вместе со своим военным плащом. Перевязь с гладием он повесил на крючок сзади двери, а офицерский шлем с выцветшим гребнем из конского волоса бережно положил на край кровати. На следующее утро ему нужно было взять кое-что из запасов когорты, чтобы доукомплектовать свое воинское снаряжение.

Он не мог не задаться вопросом, как люди под его новым командованием отнесутся к своему префекту в его потускневших доспехах, грязной тунике и плаще, которые он носил с тех пор, как покинул военную колонию в Камулодунуме. Возможно, они были бы глупы, если бы судили его так поверхностно, но без сомнения найдутся такие для столь поспешных суждений. Они ожидали бы офицера в наряде, который мог себе позволить человек его социального положения, а не человека, одетого и экипированного из того, что можно было найти в обычных запасниках квартирмейстера. Катон знал по собственному опыту службы в армейских рядах, что солдаты ожидали от своих командиров привилегированного и богатого происхождения, и уважение, которое они автоматически оказывали таким аристократам, ему нужно было заслужить.

Ему хотелось узнать больше о человеке, которого он заменил. Он никогда не слышал о Рубрии до своего назначения. Он происходил из аристократической семьи? Был ли он одним из тех холеных римлян с ровным акцентом, красивой внешностью и легким обаянием, которые считали себя вправе пользоваться привилегиями своего класса — качествами, которые по какой-то причине вызывали восхищение у плебеев и рядовых легионеров, вверенных им подразделений? Или он был похож на самого Катона, человека из низшего социального класса, прошедшего путь из самых низов по служебной лестнице. Было заманчиво узнать о нем побольше, чтобы понять, чего люди ожидают от его преемника.

Он отбросил эту мысль. Он был самостоятельным человеком, со своим собственным способом устраивать дела и решать стоящие перед ним задачи. Он должен доверять этому и не пытаться быть кем-то другим, человеком, которого, как он думал, хотели бы видеть его люди.

Ему не хватало Макрона рядом с ним. Командовать было намного легче, когда у него был такой могущественный союзник, который укреплял его авторитет и с которым он мог конфиденциально поговорить и спросить совета. Но Макрон уволился с действительной службы, и было неправильно обижаться на то, что его товарищ сможет теперь прожить остаток своей жизни в мире. Он скучал даже по обществу Аполлония, несмотря на то, что никогда не чувствовал себя вполне комфортно в компании с бывшим шпионом, решившим служить с ним в последние годы. Искусство Аполлония в обращении с оружием было смертельным, а его проницательный ум часто приносил пользу, даже когда он демонстрировался перед другими. Теперь Катон был один, вдали от своих друзей, своей возлюбленной и своего сына, и он тосковал по ним всем.

В тусклом свете масляной лампы, висевшей на скобе над кроватью, взгляд Катона скользнул в маленькую нишу в стене, которая служила усыпальницей предыдущего префекта. Он поднялся, чтобы рассмотреть ее поближе, и в первый раз заметил маленькие фигурки женщины и двух детей за горсткой резных фигур, которым поклонялся Рубрий. Они были нарисованы тонкими темными линиями на бледной штукатурке, и он увидел, что у их ног даже свернулась клубочком собака. Он почуствовал прилив печали при виде этого зрелища. Семья Рубрия, вероятно, еще не знала о его смерти и даже сейчас с нетерпением ждала возможности отпраздновать его возвращение из Британии. Таковы были реалии и трагедии военной жизни Империи.

Он потянулся к изображениям Фортуны, своего личной любимицы среди богов, и Юпитера Наилучшего Величайшего, поднес фигурки ко лбу, закрыв глаза во время молитвы.

«Фортуна, прошу тебя, даруй мне милость удачи, чтобы я мог быть избавлен от моих врагов и вернуться домой к своей семье и друзьям. Можешь также оказать свою милость людям под моим командованием, чтобы они тоже могли вернуться с войны к тем, кого любят. Юпитер Наилучший Величайший из богов, я смиренно умоляю тебя, чтобы я мог служить с мужеством и преданностью долгу, и чтобы я оказал честь своей когорте, Сенату и народу Рима. Я прошу тебя направить мой меч и щит, чтобы победить моих врагов и защитить меня от увечий. Я прошу об этом не только для себя, но и для мира, который последует за победой. Я прошу всех тех, кто пролил кровь и отдал свою жизнь, чтобы эти земли оказались в объятиях Империи. Я молюсь, чтобы те в Риме, которых ты сочтешь нужным назначить править нами, не предали памяти тех, кто умер, и чтобы их благородная жертва не была напрасной».