Смерть императору!

ГЛАВА XV

Колонна пересекла границу территории ордовиков в последний день марта. Солнце уже вышло и ярко сияло с безоблачного неба. Несколько конных патрулей Восьмой Иллирийской когорты шли впереди, осматривая местность и высматривая признаки врага. Позади за ними маршировала остальная часть нового подразделения Катона, оставшиеся всадники шли во главе колонны, за которыми следовала пехота и скромный обоз, состоящий из нагруженных мулов и небольших повозок c палатками, кормом и провизией. В сотне шагов позади когорты шла первая из легионерских когорт, тяжелая пехота, отягощенная доспехами и оружием, в то время как их широкие и длинные прямоугольные щиты, а также остатки снаряжения свисали с фурок, закрепленных на их плечах.

Спустя много месяцев на зимних квартирах, готовившиеся к походу, люди почувствовали облегчение, что им больше не нужно сидеть взаперти в лагере и волноваться о перспективе боев и добычи, которую они могли захватить. Они были в приподнятом настроении, когда шли маршем по дороге, ведущей из Вирокониума сквозь холмы.

Катон вспомнил свои первые дни в армии, ту радость от ношения военной формы и нагруженности снаряжением, когда он шел вместе со своими товарищами, стремясь применить свою подготовку на практике в первом же испытании. Ничто тогда не казалось невозможным, а мысли о старости, и перспективе смерти, или того хуже, калечащей травме, были далеки от его текущих забот и радостного предвкушения. Память о времени, которое он никогда не сможет вернуть, соблазняла и насмехалась над ним, и он заставил себя вернуться к настороженному, расчетливому способу мышления, который у него выработан не хуже обычной привычки. Более чем пятнадцатилетний опыт подсказывал ему, что приподнятое настроение парней, отправлявшихся на войну, долго не продержится против жестоких реалий изнурительных переходов, неудобства разбития лагеря под открытым небом, неизбежного сокращения пайков и, как только начнутся бои, потери бовых товарищей, отношения с которыми порой расценивались куда ближе, чем с родными братьями.

Откуда-то в рядах передовой части легионеров, идущих за ними, раздался голос, начавший петь популярную маршевую песню, и через несколько мгновений его непосредственные товарищи присоединились до того, как пение распространилось на остальную колонну. Слова и шум, прибитые подбитыми гвоздями калигами к каменистой дороге, эхом отдавались от каменистых же склонов холмов по обеим сторонам.

Катон повернулся в седле, чтобы оглянуться назад с хитрой улыбкой, когда он заговорил с Галерием, который маршировал рядом с ним.

— Слышишь, центурион? Думаю, наши люди могли бы добиться большего успеха.

Галерий рассмеялся и кивнул.

— Думаю, да, господин.

Он сошел с дороги и повернулся к шедшим позади ауксиллариям, глубоко вздохнул и запустил другую маршевую песню. Солдаты быстро присоединились к нему и громко начали подпевать.

Солдаты Рима,

Они не знают дома.

Через горы и бушующие реки,

Они идут издалека.

На табличке они отмечают свой символ

Затем выстраиваются и идут в линии.

Стать братьями на всю жизнь

Сквозь битвы и раздоры.

Пение сквозь времена хорошие и плохие:

Лучшая долбанная работа, которую я когда-либо имел!

Ауксилларии проревели последнюю строчку, а затем от души расхохотались. За ними легионерская когорта ответила пением громче, и бойцы Восьмой когорты снова повысили тон своего пения, подстраивая ритм под темп своего марша, стремясь перепеть легионеров.

Галерий оставил их наедине и побежал вдоль строя, чтобы присоединиться к Катону. Два римских офицера разделили ухмылку.

— Они в хорошем настроении, — заметил Катон.

— Да, господин. А кто бы ни был в такой прекрасный день? После всего холода и дождя и жизни взаперти в казармах, и вот, наконец, мы на пути к Моне.

Упоминание о логове культа друидов заставило Катона ухмыльнуться, когда он вспомнил друидов, с которыми он воевал в прошлом, и их яростную ненависть к Риму. Зверства с обеих сторон все еще ужасали его до костей.

— Ты сражался с ними раньше? — спросил он у Галерия. — Друидами?

— Нет, господин. Ходили слухи о друидах среди племен по ту сторону Ренуса, но я никогда не видел кого-либо из них. Я слышал, что у них идет пена изо рта, как будто в них вселилась нечисть, и они могут драться с силой десяти человек и использовать магию против своих врагов. Но ты наверняка знаешь больше об этом, чем я, господин, учитывая годы, которые ты прослужил в Британии.

— Конечно, они фанатики, — ответил Катон, — но они сражаются, истекают кровью и умирают, как и все мы. Я ни разу не видел доказательств их магии, но это помогает их делу, если их последователи верят, что они могут накладывать заклинания. И это помогает еще больше, если их враги тоже верят в это. Так что не будем придавать значения этому вздору, а? Если ты услышишь, как такие слухи ходят по когорте, вступай и разъясняй людям. Я не хочу, чтобы они шарахались от своей тени. Понял?

— Да, господин.

— Хорошо. — Катон ехал молча некоторое время, прежде чем снова заговорил. — Я собираюсь догнать Туберона. Ты принимай командование здесь.

Они обменялись салютом, и Катон пустил лошадь галопом, опережая пехоту, а за ними и парней, которые спешились, чтобы вести своих лошадей по ухабистой дороге. Почти в километре впереди он смог разглядеть одну из турм на вершине холма рядом с дорогой. Можно было отчетливо разглядеть конного сигнифера на фоне неба, что обозначало позицию, где должен был находиться Туберон. Уводя своего скакуна с дороги, Катон поднялся по склону и остановился рядом с центурионом и его сигнифером.

— Добрый день, господин, — поприветствовал его Туберон. — Вы прибыли в благоприятный момент. Мы заметили врага в первый раз. Он поднял руку и указал на гребень, идущий параллельно дороге, почти в двух километрах отсюда.

Катон напряг глаза, оглядывая скалы и пучки кустов и деревьев, разбросанные по полям, уходящим от линии хребта. Затем он заметил их, когда они изменили свою позицию, — несколько воинов на лошадях.

— Я вижу их.

— Что нам делать, господин? Я могу послать за ними патруль. Мы можем попробовать взять несколько пленных.

— Я сомневаюсь в этом. Они знают эти земли как свои пять пальцев и, скорее всего, уклонятся от любой попытки завалить их. Их слишком мало, чтобы причинить нам вред. Они будут делать то же, что и ты, Туберон, оценивать наши силы и сообщать о наших передвижениях своим командирам. Инициатива пока за ними. Следи за ними и следи за появлением новых сил. Если ты заметишь какую-либо группу численностью более пятидесяти человек, пошли мне сообщение.

— Да, господин.

Катон обратил внимание на путь, по которому шла римская колонна, извиваясь среди гор. В четырех километрах впереди гребень над склоном, где он видел ордовикских разведчиков, плавно поворачивал на север, замкнувшись на другом гребне справа от тропы и образовав узкое ущелье. По обеим сторонам росли сосны и густой подлесок.

— Мне не нравится, как это выглядит. — Он обратил внимание Туберона на эту особенность местности. — Хорошее место для засады. Отправь турму занять гребень с обеих сторон и продвигайтесь по нему до конца. Они должны сообщать обо всем подозрительном.

Туберон осмотрел хребты. — Я не уверен на счет этого, господин. Похоже, это труднодоступное место для лошадей.

— Трудно это или нет, но я хочу, чтобы они поднялись до того, как остальная когорта достигнет ущелья, — Катон твердо сказал.

Центурион отдал приказ, а Катон продолжал осматривать окружающий ландшафт. Он вскоре заметил побольше врагов на каждом фланге, наблюдавших за римлянами с вершин холмов в нескольких километрах вдали. Крошечные фигурки были такими неподвижными, что он задался вопросом, не были ли они на самом деле чучелами, набитыми соломой и установленными, чтобы сбить их с толку или отвлечь патрули от основной колонны.

Отправленные Тубероном всадники галопом спустились с холма к двум патрулям, прочесывавшим валуны неподалеку и усыпанные рощицами склоны с обеих сторон. Как только были даны свежие инструкции, декурион-командир соседней патрулирующей турмы развернул своих людей и начал трудный подъем на хребты, время от времени спешиваясь, чтобы вести своих скакунов под уздцы, там, где было слишком опасно рисковать ехать верхом. Голова Восьмой Иллирийской поравнялась с холмом, и Катон собирался уже вернуться, чтобы присоединиться к колонне и возглавить когорту внизу, когда один из людей Туберона вытянул руку и указал вперед.

— Господин! Там внизу. Враг!

Катон выпрямился во весь рост в седле, проследив глазами направление движения руки ауксиллария. Двадцать человек в легких плащах и штанах, вооруженных копьями, вырвались из укрытия в виде беспорядочных валунов рядом с дорогой и теперь бежали со всей прыти назад по ней к оврагу. Туберон повернулся к Катону.

— Господин! Честь первого контакта с врагом принадлежит нам. Каковы ваши приказы?

Катон наблюдал, как враг мчится к укрытию за деревьями по сторонам ущелья. Двадцать или около того пеших солдат не могли сравниться с турмой Туберона из тридцати человек. Существовала необходимость взять пленных, которые должны были быть допрошены для получения информации, прежде чем они будут связаны и отправлены обратно в Вирокониум и в конце концов проданы в рабство. Было бы хорошо для морального духа солдат одержать такую ​​легкую победу, такую ​​быструю, хотя и незначительную.

— Господин? — Туберон продолжал давить на него. Враг приближался к деревьям и шанс взять их в плен мог быть потерян, если бы Катон действовал слишком медленно.

— Очень хорошо. — Он кивнул. — Если ты сможешь поймать их до того, как они достигнут деревьев, то бери их. Если же нет, пусть твои люди ждут, пока колонна догонит. Мы не пойдем на глупый риск. Выполнять!

Люди Туберона жадно смотрели, и в тот момент, когда их центурион поднял руку, они погнали своих лошадей вперед.

— Первая турма^[45]! За мной!

Туберон поскакал на своем коне вниз по склону, и его люди последовали за ним, рассыпавшись по обоим флангам. Катон испытывал искушение броситься за ними вслед, но знал, что его долг — сохранить контроль над авангардом армии, а не мчаться на охоту. В любом случае, это выглядело так, будто противник имел достаточную фору, чтобы добраться до деревьев, прежде чем конные ауксилларии бы их догнали. Он верил, что центурион подчинится его приказу и прекратит погоню, как только противник исчезнет среди деревьев. В противном случае он устроил бы ему публичный разнос на глазах у остальных офицеров, как только колонна остановилась и разбила бы лагерь на ночь.

Всадники добрались до подножия холма и помчались по открытой местности. Они неслись во весь опор, чтобы поймать несколько ордовикских воинов. Через несколько мгновений Катон увидел, что гонка была проиграна. Противник почти достиг того места, где дорога проходила между соснами, растущими в перелесках по обеим сторонам, с вкраплениями кустов и коричневых участков папоротника.

В любой момент они могли быть уверены, что смогут свернуть и помчаться к укрытию деревьев, чтобы оторваться от погони. Но вместо этого они продолжали бежать по дороге, часто оглядываясь как их почти настигают всадники. В сотне шагов впереди них дорога изгибалась в ранее указанном направлении в сторону ущелья и скрывалась из виду.

Мгновенно Катон выругал себя за то, что не дал более точных указаний, которые он отдал Туберону.

Еще оставался шанс, что центуриону хватит ума прекратить погоню, но Катон понял, как тяжело было конникам отказаться от погони, когда противник бежал практически уже перед носом. Их кровь взбунтовалась, и потребовалась бы высокая степень дисциплины и самоконтроля, чтобы остановиться. Ордовики пробежали за поворот дороги и стали исчезать один за другим, Туберон и его люди сомкнулись в колонну и продолжили преследование. Катон почувствовал, как его внутренности сжались от беспокойства, в ожидании того, что деревья в любой момент извергнут сотни воинов, которые врежутся во фланги турмы, но в тенях не было никаких признаков движения. Его облегчение было лишь сиюминутным, как только он понял истинную природу коварства врага.

Когда Туберон и его люди ринулись по дороге к повороту и скрылись из виду, Катон прошептал: — Вот дерьмо… — Затем он развернул свою лошадь и поскакал вниз по склону к ауксиллариям, ведущих своих лошадей во главе Восьмой когорты.

— По коням! — выкрикнул он, приближаясь. — К бою!

Всадники вскочили в седла и приготовили щиты и поводья в ожидании следующей команды.

Катон направился к Галерию, который остановил пехоту недалеко от тыла конного контингента.

— Что происходит, господин?

«На объяснения нет времени», — решил Катон. — Как только я поведу конницу вперед, ты веди остальную часть когорты, сомкнутым строем.

— Господин, я не…

— Просто сделай это! — Он повернул своего скакуна вперед и лягнул пятками, промчавшись мимо длинной линии всадников и резко остановился, прежде чем повернуться к ним лицом. — Следовать моим приказам в точности! Ни одного врага не преследовать без моей команды! Вперед!

Он дернул поводья, чтобы пустить коня в галоп, и две оставшиеся алы всадников рванули вперед за ним, мчась по дороге в направлении ущелья.

Катон наклонился вперед, схватив поводья и прижавшись бедрами к бокам коня, в то время как луки седла надежно держали его талию. Впереди он не видел ни признаков людей Туберона, ни врага, и его тошнило от беспокойства. Ему следовало быть яснее с центурионом и запретить любые формы безрассудного преследования врага.

Когда деревья и подлесок сомкнулись по обеим сторонам дорожки, он посмотрел налево и направо, но не было никакого движения среди теней, откуда он впервые опасался, что враг может устроить засаду. Он погнал своего скакуна, успокоенный звуком копыт всадников близко позади. Когда он был не более чем в ста шагах от поворота, лошадь без всадника попала в поле зрения. На ее боку были брызги крови, а седло было перекошено, из-за чего лошадь теряла равновесие, так что она виляла, выравнивала движение и снова виляла, пока галопом мчалась к Катону и всадникам позади него.

Катон только успел увести коня в сторону, но всаднику позади не так повезло. Седловые луки встречной лошади зацепились за его и закрутили обоих животных вокруг, прежде чем они упали на бок, раздавив всадника под собой. Катон быстро посмотрел вслед исчезнувшему внизу человеку, но ничего нельзя было для него сделать. Остальные всадники поспешно дернули поводья, чтобы избежать корчащихся животных и держаться подальше от их хлещущих копыт, проскакивая на полном ходу мимо.

Пронесшись до поворота дороги, он увидел в пятидесяти шагах впереди алу Туберона, сражавшуюся за свои жизни. Среди них метались пешие ордовикские воины, колющие копьями и рубящие клинками их длинных кельтских мечей. За бурлящей массой чуть поодаль путь перекрывали грубо вырезанные засеки. Один из ауксилариев пытался вырвать свой щит из захвата одного из бриттов и поднял меч высоко, чтобы поразить человека. Но ему так и не удалось нанести удар, так как его проткнули копьем между лопатками сзади. Удар заставил его широко раскинуть руки, прежде чем его стянули с седла, и он рухнул на землю, где был тут же добит другими бриттами.

Катон обнажил свой короткий меч и вынес его в сторону, готовый нанести колющий или рубящий удар по мере необходимости. Туберон и несколько его людей собрались вокруг сигнума алы, яростно сражаясь, чтобы враг не мог до него добраться. Расстояние до стычки сократилось за несколько ударов сердца, и Катон поднял меч, когда он выбрал свою цель: крупный воин в блестящем римском шлеме, трофей из одной из неудачных кампаний прошлого. Внимание человека уже привлек стук копыт, когда Катон и другие ауксилларии бросились в бой. Теперь он повернулся и напрягся, подняв щит и нацелив копье в живот Катону, когда римлянин бросился на него.

Не имея щита, который мог бы защитить его, Катон стиснул зубы и продолжил сближение. В последний момент он резко потянул поводья, и лошадь пошатнулась в сторону, бросив круп к бриттскому воин, который был вынужден отпрыгнуть в сторону, прежде чем он смог нанести удар. Катон развернулся в седле и разрезал своим мечом воздух прямо над головой воина, но его противник был слишком быстр. Пришпорив коня, он выбрал другого врага, который был сражен ударом в шею еще до того, как он осознал опасность.

Все больше ауксиллариев устремлялось в бой. Теперь они бросались в атаку на ордовикских воинов, поскольку чаша весов склонилась в пользу римлян.

На дальнем конце стычки Катон увидел воина в ярко-зеленом плаще во главе несколько бриттов в кольчужных доспехах и шлемах. Воин повернулся, чтобы отдать приказ, и один из его людей поднес к губам сигнальный рожок и издал пронзительный лающий звук, перекрывавший грохот боя, ржание и фырканье лошадей, шарканье копыт и топот ног на дороге. Тотчас же противник прервал контакт, отступил прежде чем повернуться и побежал к деревьям по левую сторону дороги. Вражеский воин — их предводитель, как понял Катон, — подождал еще мгновение, а затем припустил трусцой со своей группой сопровождения к линии деревьев. Через несколько ударов сердца враг ушел, виднелись только тени, мелькавшие под деревьями, и больше ничего.

Римские всадники все еще оглядывались по сторонам с поднятым оружием на случай, если они вернутся, но во внезапно наступившем затишье на дороге признаков только что свершившейся засады не наблюдалось за исключением убитых и раненых бриттов и римлян.

Катон похлопал лошадь, чтобы успокоить ее, и мягко сказал, прежде чем окликнуть: — Собрать наших погибших и подобрать раненых! — Он огляделся. — Центурион Туберон! Ко мне.

Командир конного контингента вложил меч в ножны и подвел коня.

— Господин?

Не было нужды спрашивать, что случилось, все было слишком ясно. Враг заманил вспомогательную конницу по дороге за поворот в ущелье, где засеки были сброшены поперек пути, и бриттские воины вырвались из укрытий, обрушившись на ничего не подозревающих римлян, и отсекли им пути к отступлению.

Катон тоже вложил свой клинок в ножны и посмотрел на центуриона. — Тебе было приказано не преследовать их в подлесок.

Туберон все еще тяжело дышал от боевого запала, и его лицо раскраснелось.

— Господин, я не преследовал их в деревья. Они бежали по дороге и…

— Не придирайся ко мне! — ​​прервал его Катон. — Мои приказы были достаточно четкими. Никаких рисков. Но ты погнался все равно вперед и угодил в их ловушку.

— Господин, они почти у нас были в руках, — запротестовал Туберон.

— Почти? Не было никакого почти, центурион. Они заманили тебя, и ты почти погиб, попавшись на удочку, как самый зеленый из офицеров. В результате ты потерял несколько человек. — Катон взглянул мимо центуриона туда, где его люди укладывали раненых на обочину пути. Он быстро сосчитал. — Восемь убиты, а другие ранены. Если бы я не среагировал вовремя и не прибыл к тебе на выручку с остальной конницей, то, вероятно, что ты и все твои люди теперь были бы мертвы или взяты в плен. И поверь мне, попадание в плен к ордовикам и их союзникам-друидам часто оказывается худшей участью, чем смерть. Все потому что ты помчался сломя голову.

Взгляд Туберона опустился. Он хотел ответить, но закрыл рот.

— Собери свою алу и жди, пока пехота догонит.

— Да, господин.

Катон понизил голос и наклонился чуть ближе. — Я предупреждаю своих офицеров только один раз, Туберон, если ты облажаешься так еще раз, тебя заменят. Я не допущу, чтобы люди моей когорты подвергались опасности просто так. Ты понял?

— Да, господин.

— Свободен.

Туберон вернулся к своему знамени и отдал оставшимся людям приказ садиться по коням в колонну по двое, кроме тех, кто помогал раненым добраться обратно в направлении обоза когорты, и нескольких ауксиллариев, пробиравшихся среди поверженного врага, чтобы добить тех, кто еще был жив быстрыми тычками в горло или сердце. Лошади, принадлежащие пострадавшим, были собраны и отданы на попечение двух спешенных ауксиллариев.

Наступило напряженное ожидание, пока всадники ждали, чтобы центурион Галерий и пехота достигли этого участка дороги. С обеих сторон возвышались склоны, покрытые сосновым лесом, и Катон почувствовал, как покалывает затылок. Он искал любые признаки движения на случай, если противник решит возобновить атаку. Но все было тихо, если не считать шарканья и фырканья лошадей. Люди тревожно переглядывались, держа щиты наготове, а правые руки покоились на эфесах мечей, чтобы без промедления обнажить оружие, как только будет отдан приказ.

Наконец они услышали топот калиг по дороге, и из-за поворота появился Галерий, прижавший щит к телу и ведущий за собой шесть центурий римских ауксиллариев к недавнему полю боя. Он остановился, когда Катон подскакал ему навстречу.

— Первая кровь за врагом, — прокомментировал он, увидев мертвых ауксиллариев на обочине дороги.

— Ответных почестей было предостаточно. — Катон указал на вражеские тела, все еще лежащие на дороге. — Но они преподнесли нам неприятный сюрприз. Надеюсь, Туберон и его люди усвоили урок. Мы на вражеской территории сейчас. Они знают эту землю и знают, как лучше сражаться с легионами. Мы можем ожидать того, что они снова попытаются устроить такие засады, и солдатам и офицерам этой когорты придется проявлять больше осторожности, если мы хотим избежать ошибок. Восьмая Иллирийская должна быть одной из лучших когорт в армии. Я не сомневаюсь в храбрости парней, но храбрость, не закаленная дисциплиной и осторожностью, опасна. Особенно, когда мы выступаем против воинов этих гор. Людям, которые борятся за свою свободу, почти нечего терять. Мне нужно, чтобы ты и остальные офицеры это поняли.

Галерий склонил голову. — Да, господин. Я прослежу, чтобы эта мысль распространилась далее по командной цепочке.

— Очень хорошо. — Катону не хотелось читать эту краткую лекцию своему старшему центуриону, но это было важно, чтобы его послание и аргументация, стоящая за ним, дошли до самых низших рангов.

Он отвернулся, чтобы осмотреть склоны, тянущиеся к хребтам. Линия деревьев уступила место открытой, усыпанной камнями местности не более чем на двести шагов с каждой стороны. Дальше, по горизонту, он мог видеть всадников двух патрулей, отправленных им ранее, которые уже были вновь в седлах и аккуратно продвигались вперед, тщательно выбирая свой путь. Примерно в двух километрах впереди левый гребень сменялся скалами, и он мог различить далекие фигуры там. Десятки. Более чем достаточно, чтобы заблокировать патруль. Переведя взгляд на противоположный гребень, он смог разглядеть отряд такого же размера. Если предположить, что поблизости не скрывался более многочисленный враг, эти две силы не представляли большого препятствия для пехоты когорты. Если бы они остались сразиться, то были бы неизбежно отброшены. Но если они отступят, как он и ожидал, то это вызовет утомительную задержку. Он предположил, что именно это и имели в виду ордовики, давая время, чтобы предупредить своих расредоточенных соплеменников о наступлении римлян и позволить им сосредоточить всех воинов своего племени и дать бой вновь вторгнувшимся римлянам. Если бы они могли задержать и измотать римскую колонну и отрезать линии связи, то Светоний был бы вынужден оставить людей для защиты колонны снабжения, продвигаясь все дальше от Вирокониума. Таким образом, римские силы были бы ослаблены, а шансы для ордовиков и их союзников значительно бы повысились.

Его мысли вернулись к непосредственной ситуации. Надо было расчистить лес по обе стороны от пути от любого скрывающегося в нем врага, чтобы это более не препятствовало продвижению основной колонны. Как только ущелье будет пройдено и дорога снова выйдет на открытую местность, он мог бы снова сформировать когорту во главе наступающей северной колонны.

— Галерий, я хочу, чтобы первые три центурии образовали линию вверх по склону слева, а остальная пехота — по склону справа. Когда линия будет готова, ты должен будешь продвигаться вперед, пока не прочешешь эти подлески. Если враг будет замечен или вступит в бой, я хочу, чтобы мне немедленно доложили. Я буду продвигаться с конницей далее по дороге в тандеме с тобой, пока мы не достигнем дальней стороны ущелья и не выберемся из подлесья. Позаботься об этом.

— Да, господин.

Приказы были переданы, и ведущие люди первой центурии развернулись и двинулись в сосны. Катон услышал глухой треск вытаптываемого подлеска, хруст веток и кустарника, пока ауксилларии поднимались по склону. Следующие две центурии последовали их примеру, прежде чем другие подразделения двинулись к деревьям справа.

Когда все было готово, Катон приказал продвигаться конным ауксиллариям медленно, часто останавливаясь, чтобы пехота не отставала. Это был трудоемкий процесс, признал он, но единственный способ гарантировать, чтобы колонна смогла пройти через это ущелье без каких-либо беспокоящих атак из-под прикрытия деревьев.

Уклон плавно наклонялся, когда хребты смыкались с обеих сторон. Деревья начали редеть, и впервые Катон мельком увидел своих людей под открытым небом. Не было ни звуков боевых действий, а сообщений о контакте с противником также не было. Темп продвижения заметно увеличился, и он почувствовал облегчение от перспективы, что он не станет задерживать продвижение основной колонны. Он повернулся через плечо, чтобы подозвать к себе отряд.

— Первая турма, Первая ала^[46], за мной!

Он пустил лошадь легкой рысью, и тридцать человек из отряда последовали за ним. Около двух километров спустя вдоль дороги, был крутой подъём и сужающееся ущелье, с обрывами и камнями на вершине с откосами осыпи внизу. Катон надеялся, что возвышенность обеспечит хорошую обзорную площадку, откуда можно было увидеть путь вперед и, возможно, найти достаточно открытой местности, где можно было бы разбить лагерь на ночь.

Он пришпорил лошадь к вершине холма, сильно натянул поводья и резко остановился. В двухстах шагах впереди, там, где ущелье было самым узким, была воздвигнута грубая каменная стена. Перед ней лежал ров, хотя и не было видно, насколько он был глубок. Посреди стены возвышался дополнительный вал, метров двадцать в поперечнике. Он мог видеть, что стена была заполнена людьми, ощетинившимися копьями и луками. Многие шлемы блестели на дневном солнечном свете, и длинный красный штандарт колыхался на легком ветру. Когда бриттские воины увидели Катона и его конный отряд, они издали громкий рев, который эхом отдавался от крутых склонов с обеих сторон ущелья.

Катон поднял руку в шутливом приветствии.

— Итак, друзья мои, — пробормотал он, — Вот где все начинается по-серьезному.