Смерть императору!

ПРОЛОГ Британия, ноябрь 60 г. н. э

Царь умер незадолго до рассвета.

Возле царского круглого чертога его сподвижники тихо сидели вокруг большого костра. В другое время они бы выпивали и громко разговаривали в хорошем настроении, прерываемые взрывами песен посреди веселья. Но в эту последнюю ночь они сидели в мрачном настроении, их приглушенная беседа ограничивалась краткими разговорами о будущем царства после того, как Прасутаг[1] ушел из этого мира. Было известно, что он недавно изменил свое завещание и назвал римского императора Нерона[2] своим сонаследником вместе со своей царицей. Известие об этом поразило многих из его людей как акт предательства.

По какому праву Прасутаг подарил половину иценского царства деспоту, жившему в городе далеко за морем? Более того, Нерон был правителем империи, чьи легионы подавили небольшое восстание и убили многих воинов племени всего за несколько лет до этого, когда еще Скапула[3] был наместником. Римские подразделения грабили поселения и насиловали женщин. Римские ветераны, базировавшиеся в колонии, основанной в Камулодунуме, захватили земли фермеров и поместья знати, граничащие с территорией, на которую претендовала колония. Все это было причиной большого позора для гордого народа иценов[4]. Теперь они делали все возможное, чтобы смягчить бремя унижения, отказываясь вести дела с римскими торговцами и всячески отвергая любые контакты с захватчиками.

Как бы сильно советники царя ни разделяли чувства народа в отношении завещания, они, как и Прасутаг, пришли к выводу, что необходимо соглашение с Римом, если племя расчитывало иметь хоть какой-то контроль над своей судьбой. Важнейшим вопросом был договор, заключенный после вторжения около семнадцати лет назад. В обмен на принятие римской защиты и признание его правления племенем царь согласился, что Рим будет иметь право утвердить его преемника. В то время его уверяли, что это простая формальность, но потом он и его советники узнали, что статус «царя-клиента», как его называли римляне, был не более чем предвестником аннексии царства, после которой Рим будет править непосредственно.

Царь и его совет надеялись, что назначение Нерона своим сонаследником удовлетворит аппетиты Рима и в то же время будет воспринято как знак лояльности иценов Империи. Некоторые предупреждали, что это была ложная надежда, и указывали на пример других племен, которые пожалели о сотрудничестве с Римом. Дело усугублялось уведомлением, которое Прасутаг получил от наместника в Лондиниуме о том, что серебро, подаренное царю во время заключения соглашения, на самом деле было не подарком, а ссудой. Рим намеревался с лихвой вернуть свои деньги с большими процентами, как только Прасутаг ушел бы из жизни. Большая часть монет уже была использована для покупки зерна, чтобы накормить людей после того, как в последние два года всех постиг неурожай, и почти ничего не осталось для выплаты римским ростовщикам.

Знание всего этого тяжким бременем давило на умы собравшихся вокруг носилок в царском зале, на которых лежало тело правителя. Последние десять дней он был слишком слаб, чтобы подняться с постели, а его жена и царица Боудикка[5] почти не отходила от него и ухаживала за ним, как могла. Это было жалкое зрелище. В расцвете сил Прасутаг был самым высоким и крепким воином, какого еще не было в племени иценов. Его распущенные волосы цвета соломы обрамляли широкое добродушное лицо, а ясные голубые глаза мерцали, усиливая ощущение того, что перед вами человек, который наслаждается жизнью и легко передает свои чувства тем, кому посчастливилось разделить с ним компанию. Его любило большинство его народа, а те, кто, возможно, не любил его, все же относились к нему с уважением. Болезнь с прошлого года съела его настолько, что теперь он был едва узнаваем даже для тех, кто знал его лучше всех. Кожа покрылась пятнами и обвисла на костях, его черты лица с запавшими глазами часто искажались в агонии от боли, терзающей его слабое тело.

Боудикка исчерпала все попытки вылечить его, а друиды племени оказались бессильны. Отбросив свое отвращение, она даже заплатила римскому медику из Лондиниума, чтобы он приехал в столицу иценов. Он также потерпел неудачу. В конце концов, все, что она могла сделать, это попытаться утешить своего умирающего мужа и сделать подношения богам, чтобы убедиться, что он будет принят в загробной жизни.

Она просидела всю ночь, слушая, как его поверхностное дыхание становится все более затрудненным, пока оно не превратилось в слабый свистящий хрип. Наконец и он остановился. Она подождала мгновение, прежде чем прижаться ухом к его скелетоподобной груди, но сердцебиения не было. Со вздохом она подняла голову и нежно поцеловала его безвольную руку, прежде чем положить ее ему на грудь и повернуться лицом к своим дочерям, остальным членам семьи, придворным и членам царского совета.

Приподнявшись, она объявила: — Царь Прасутаг мертв.

Никто не двигался и не говорил. Тогда ее младшая дочь Мерида закрыла глаза, прикрыв лицо руками, и зарыдала. Старшая, на два года старше сестры, унаследовала сильные черты отца и в шестнадцать лет уже была обручена с придворным с владениями у побережья. Она подошла к матери и обняла ее.

— О, моя милая Бардея, — прошептала ей на ухо мать. — Что теперь с нами будет? Что станет с иценами?

— Ицены выстоят, мама. Всегда так было.

Боудикка усилила объятия, тронутая простым выражением убежденности дочери.

— Да, конечно. «Если бы она только поняла», — подумала она. — «Наше племя стоит на самом краю забвения. А нашу судьбу больше не решать только нам. Наше будущее будет решаться далеко в Риме. Царство иценов продолжит существование или падет по прихоти мальчика-императора Нерона».

Она отпустила дочь и подержала ее на расстоянии вытянутой руки, с одобрением глядя на твердо сжатые челюсти и твердую решимость не поддаваться горю. Слезы придут позже, наедине, как и ее собственные. Но сначала нужно было разобраться с другими делами. Она указала на Мериду и тихо сказала. — Позаботься о своей сестре. Она всегда была любимицей отца, как и ты моей. Отведи ее в свою хижину и успокой.

— Да, мама.

— Я буду рядом, как только разберусь с царским советом. — Они обменялись краткими взглядами, и Бардея кивнула.

Они обсудили этот момент и то, что должно было последовать, несколькими днями ранее, когда царь лежал на смертном одре.

Боудикка смотрела, как ее дочери покидают зал, ее сердце сжималось от беспокойства о том, что может принести им будущее. Ни в чем больше не было уверенности. Все традиции племени, восходящие к бесчисленным поколениям, могут быть сметены в грядущие дни, если Рим будет действовать с бессердечным пренебрежением к народу иценов. Что станет с Бардеей и Меридой в мире, где больше нет места для наследников и наследниц иценского трона? Кто защитит их, когда царский двор исчезнет?

Когда они исчезли в полумраке входа в зал, Боудикка кивнула командиру телохранителей царя, и тот тихо приказал двум дежурным воинам закрыть двери. Мягкий стук засовных бревен заставил некоторых обернуться через плечо, прежде чем сосредоточить внимание на своей царице. Она была крепко сложена, с широкими бедрами и плечами, а ее рост придавал ей физическое присутствие, которое соответствовало ее властному характеру. Хоть она была и немолода, с уже четко обозначившимися морщинками, взгляд у нее был по-прежнему остер и проницателен. Длинные рыжие волосы, стянутые сзади простой кожаной лентой, выделяли ее среди других придворных женщин.

Острый ум в сочетании со знаниями, которые она приобрела в детстве благодаря наставнику, которого ее благородный отец привез из Галлии, означали, что Боудикка была одной из немногих ее соплеменников, которые могли говорить и писать на латыни. Таким образом, она была правой рукой Прасутага на протяжении всего его правления, и когда его здоровье начало ухудшаться, она взвалила на себя тяжесть царской ноши, чтобы обеспечить иценам мудрое и по большей части справедливое правление.

Она завоевала доверие народа и значительной части царского двора, но теперь, когда царь был мертв, найдутся те, кто будет стремиться занять его место. Боудикка знала, кто они и почему большинству из них нельзя доверять власть, особенно в такое непростое время. Упрямый придворный, смело отстаивающий амбиции иценов, может рассердить Рим и обрушить его гнев на племя. Легкость, с которой римляне подавили восстание несколькими годами ранее, стала полезным уроком для иценов. Поражение стало еще более унизительным из-за того, что Рим настаивал на том, чтобы воины племени сдали оружие. Единственное разрешенное оружие должно было использоваться для охоты, а доспехи и мечи, которые передавались от отца к сыну и с которыми обращались с почтением, были переданы римлянам. Не всё, конечно. Были сооружены надежные тайники, выкопанные под их хижинами или спрятаные среди коварных рек и болот, куда римляне не хотели заходить. В племени чувствовалось, что настанет день, когда мечи воинов иценов снова обнажатся. Но этот день еще не наступил, решила Боудикка.

Она изучала лица придворных, воинов и членов царского совета, отмечая в их выражениях смесь уважения, расчета и ожидания. Затем она вновь посмотрела на тело своего бездыханного мужа, человека, которого вскоре полюбила после их брака по договоренности. Она уже чувствовала острую боль тоски по нему и грустно улыбалась, вспоминая его искренний смех и привязанность, которая всегда присутствовала в их личной жизни, вне их роли правителей иценов. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, отгоняя мысли о прошлом и заставляя свой разум сосредоточиться на настоящем, обратившись ко всем в зале.

— Мы потеряли нашего царя. Перед нами стоит вопрос, кто должен стать его преемником. Хотя я ваша царица, по нашему обычаю царский совет и знать имеют абсолютное право выбирать нашего следующего правителя. Я скажу это сейчас, перед всеми собравшимися здесь, что для меня будет честью править вместо Прасутага. Вы знаете мне цену. Я доказала это в прошлом году, когда наш любимый царь был поражен болезнью, которая, в конце концов, забрала его у нас. Он также выразил желание, чтобы я унаследовала трон царства.

— Вместе с римским императором, — прервал ее голос из зала.

Ее взгляд метнулся к тучному придворному справа от собравшихся перед ней. На шее у него был золотой торк в виде двуглавой змеи. Широта его груди и плеч компенсировала недостаток роста, а лысину обрамляла бахрома светлых волос. Заплетенные усы обвисли по обеим сторонам его тонких губ, которые теперь слегка приподнялись в усмешке.

— Мой двоюродный брат Сифодубн, ты знаешь, почему был также назван Нерон. Ты был в совете, когда было согласовано завещание.

— Я не соглашался, если ты помнишь. И я был не единственным. — Сифодубн оглянулся на других членов знати, и некоторые кивнули и что-то пробормотали в поддержку.

— Тем не менее, — продолжила Боудикка, — царь попросил совет проголосовать по этому вопросу, и результат был ясен, и мы связаны этим решением.

— Кто это сказал? Перед друидом не давали присяги. Я говорю, что мы не обязаны соблюдать условия завещания. Прасутага больше нет. Возможно, его преемник решит отказаться от соглашения. Может быть, у нового царя хватит смелости противостоять Риму и спасти честь иценов.

Боудикка почувствовала, как ее кишки скручиваются от гнева и отвращения. Тело ее мужа было еще теплым, но этот давний соперник уже намекал, что Прасутаг был трусом и предал свой народ. Стиснув зубы, чтобы не выразить свое возмущение этим явным неуважением, она остановилась, отчужденная и молчаливая, глядя на Сифодубна несколько ударов сердца, прежде чем ответить.

— Ясно, ты считаешь себя достойным занять место моего мужа. Это так?

Сифодубн улыбнулся, прежде чем принять более властное выражение.

— Если выбор нашего народа будет в том, что я должен править, то это решение я буду чтить своей жизнью. Если бы я стал царем, я поклялся бы восстановить престиж иценов и уберечь царство от лап Рима.

Несколько человек выразили свою поддержку этим амбициям, и Боудикка с первого же взгляда опознала в них его приближенных, придворных и известных воинов, которые последовали за ним в неудавшемся восстании несколькими годами ранее. Они здорово разыграли то, что называли своей героической борьбой с Римом. По правде говоря, этот конфликт был обречен с самого начала. Слишком немногие встали под знамена Сифодубна, когда он обратился к своему народу. Вместо того, чтобы пождать и поставить вопрос на рассмотрение Прасутагом и его двором и позволить иценам принять решение в целом, придворный и его фракция немедленно выступили против захватчика. Это был опрометчивый шаг.

Боудикка подняла руку, призывая к тишине, и опустила ее только тогда, когда замолчал последний из последователей Сифодубна.

— Ты говоришь о престиже иценов, но именно ты опозорил наш народ той легкостью, с которой ты был побежден. Вас даже унизили не римские легионы. Все, что понадобилось, чтобы сокрушить ваши силы, — это горстка их вспомогательных когорт, поддерживаемая рекрутами из других племен Британии. В лучшем случае второсортные воины, — презрительно добавила она.

— По крайней мере, мы сражались, — парировал Сифодубн. — Сражались и заслужили почести для нашего народа.

— Почести? — горько рассмеялась Боудикка. — Каких почестей ты добился? Вы совершили набеги на несколько ферм, сожгли несколько вилл и уничтожили несколько патрулей. Затем, как только римляне собрали достаточно войск, чтобы противостоять угрозе, вы ретировались в безопасный форт на болотах. Как долго ты и твои храбрые воины продержались там? Напомни-ка нам всем…

Сифодубн уставился на нее, его лицо побледнело.

— Нечего сказать самому? — подсказала Боудикка. — Тогда позволь мне сказать это за тебя. Вы продержались ровно два дня, пока римский полководец ждал вашего ответа на его предложение сдаться. А потом, когда вы этого не сделали, он приказал своим людям идти вперед, и все было кончено в одно мгновение. Ты и твои воины побросали свои мечи в тот момент, когда ворота были разбиты. К счастью, было убито так мало, что римский правитель предпочел проявить снисходительность, но это все равно стоило нам большей части нашего оружия и доспехов, а также компенсации за ущерб, причиненный римской собственности, и призыв двухсот наших лучших молодых людей в римские вспомогательные отряды. Вдобавок к нашему унижению, римляне теперь имеют ряд аванпостов, охраняющих нашу границу. — Она сделала паузу, чтобы ее слова дошли до сознания. — И у тебя есть наглость назвать эту победу честью для нашего народа. Ха!

— Если бы племя последовало за нами, мы бы одержали победу, — возразил Сифодубн. — Если бы Прасутаг собрал всех воинов иценов, мы бы разгромили римские вспомогательные войска.

— Но ты так и не дал ему шанса, — ответила она. — Все было кончено до того, как царь успел созвать совет племени. В любом случае, даже если бы мы победили вспомогательные силы, нам пришлось бы столкнуться с легионами. — Она посмотрела на некоторых мужчин постарше, стоящих перед ней. — Лишь немногие из нас видели легионы в действии. Те из нас, кто видел, то прекрасно осознает, что для иценов было бы безрассудством вести с ними войну. Легионы сокрушат нас, как и каждое племя, противостоящее им в бою. Даже великий военачальник Каратак не смог победить их, его выследили, схватили и в цепях доставили в Рим. Ты, Сифодубн, был слишком мал, чтобы увидеть это.

— Возможно, возраст делает трусами тех, кто боится Рима, — усмехнулся он. — Возможно, настало время молодым людям возглавить мечи иценов. Если меня выберут преемником Прасутага, клянусь, я заставлю Рим бояться нас. Мы вдохновим другие племена подняться и изгнать захватчика. И когда это будет сделано, мы станем самым могущественным племенем на нашей земле.

— Смелые слова для того, кто запнулся на первом шаге, — усмехнулась Боудикка. — Ты думаешь, мой муж не лелеял таких же мечтаний, как ты? И все же у него хватило здравого смысла знать, чего можно достичь, а чего невозможно. Да, может наступить день, когда другие племена устанут жить под римским игом и восстанут против захватчиков, но этот день еще далек. До тех пор мы должны скрывать свой гнев. Мы должны держать наши клинки наточенными, но в надежном месте. Мы должны убедить Рим, что ицены достаточно лояльны, чтобы их можно было оставить в покое, чтобы они сами управляли своими делами и платили причитающуюся дань. Если мы поднимемся до того, как будем готовы, до того, как другие племена найдут общий язык, мы обречены на поражение, и в следующий раз Рим не будет столь снисходителен. Они перережут наших воинов, сожгут наши фермы и захватят наши сокровища, а тех, кто выживет, продадут в рабство. Со временем само название нашего племени будет стерто, и никто не вспомнит, что мы когда-либо существовали… Ты этого желаешь? — Боудикка распахнула руки и обратилась к стоявшим перед ней мужчинам, а затем сосредоточила свое внимание на Сифодубне. — Это то, чего ты желаешь? Ты хочешь повести наших отважных молодых воинов на смерть и ввергнуть наше царство в разруху?

Она заметила легкий проблеск сомнения на его лице, которое затем так же быстро вернуло дерзкое и высокомерное выражение, и поняла, что ей не удалось убедить его. Он был еще слишком молод для той меры опыта, которая допускала мудрость. Очень хорошо, решила она. Ему нужно помешать стать преемником Прасутага.

— Воля моего мужа ясна и утверждена советом племени. Я твоя царица. Твоя верность принадлежит мне по праву.

— Но ты женщина, — возразил Сифодубн. — Таким племенем, как ицены, должен управлять воин.

— А кто сказал, что женщина не может быть воином? Я сражалась бок о бок с мужем. Я владела мечом и копьем и проливала кровь наших врагов. Моя собственная кровь была пролита в бою. Ты можешь сказать то же самое о себе, молодой человек? Ты воин, не проливший ни капли крови, благодаря твоей быстрой капитуляции.

Сифодубн поморщился и громко зарычал, когда она продолжила.

— Я проявила себя в бою. Итак, иценами правит воин, как ты и говоришь.

— Мы увидим. Я имею право поставить этот вопрос перед советом и позволить ему обсудить, законно это завещание или нет.

— И ты можешь сделать это, когда совет соберется в следующий раз.

— Но до этого еще несколько месяцев. Зачем ждать? Мы могли бы решить здесь и сейчас. Совет уже собран. Нет нужды медлить.

— Совет здесь, чтобы засвидетельствовать кончину нашего царя, почтить его память и отдать дань уважения воину, слава которого тебе никогда и не снилась, Сифодубн. Мы будем скорбеть и похороним его, а потом я буду править иценами до тех пор, пока совет не решит, что мое место должен занять другой. И это они смогут сделать во время зимнего сбора, по нашему обычаю. Не так ли, ицены?

Она посмотрела прямо на одного из старейших и наиболее уважаемых советников Прасутага, друида Бладока, который кивнул и наполнил легкие воздухом, прежде чем четко заговорить.

— Это правда. До тех пор я клянусь всеми богами, что буду верен царице Боудикке. Это моя клятва.

— И моя! — воскликнул другой человек. Крик подхватили другие, заглушив немногие протестующие голоса.

Сифодубн увидел, что он в меньшинстве, и на его юношеском лице появилась горькая хмурость. Когда крики стихли, Боудикка повернулась к нему.

— Ицены сказали свое слово. У тебя нет другого выбора, кроме как согласиться.

— На данный момент.

— Но ты согласен? — надавила на него Боудикка.

— Да, — прошипел он.

— Тогда скажи. Принеси клятву верности своей царице.

Сифодубн скрестил руки на груди и на мгновение помрачнел, прежде чем ровным тоном объявить: — Клянусь всеми богами нашего племени быть верным царице.

— Тогда дело сделано, — заключила Боудикка. — Теперь мы должны сказать людям, что Прасутага больше нет, и что я буду править вместо него.

Она указала на двух воинов, охраняющих вход в зал, и они открыли двери и заняли позиции по обе стороны, а члены царского совета и прочая знать повернулись, чтобы выйти на большое открытое пространство, ограниченное частоколом. Толпа, собравшаяся у открытых костров, в ожидании поднялась на ноги. Первые проблески рассвета подкрадывались с восточного горизонта, когда начался легкий моросящий дождь, усеивая плащи, туники и волосы соплеменников мелкими стекающими бусинками.

Боудикка вышла последней. Она посмотрела на своего мужа в последний раз и прошептала: — Любимый мой… Боюсь, ты отправился в мир, который я не узнаю, пока жива.

Затем она натянула на его лицо тканое покрывало и повернулась к знати. Несмотря на важность момента, она уже смотрела вперед. Хотя на данный момент она помешала амбициям Сифодубна, не могло быть никаких сомнений в том, что в ближайшие месяцы он будет замышлять против нее заговор, несмотря на свою клятву. Он был слишком опасным человеком, чтобы доверить ему судьбу иценов. И все же он был достаточно хитер, чтобы сыграть на желании племени восстановить золотой век, описанный в песнях и легендах. Боудикка знала, что ее народ, как и большинство кельтов, предпочитал предаваться сентиментальности, чем иметь дело с жесткой и неприятной правдой. «Не заблуждайся», подумала она, «Сифодубн — внутренний враг. За ним нужно будет внимательно следить».

Также слоедовало держать в поле зрения и врага извне. Несмотря на договор между иценами и Римом, всегда существовало некое напряжение, и она чувствовала, что оно достигает апогея. Ее судьба, судьба ее семьи и судьба иценов зависели от того, как Рим отреагирует на известие о смерти Прасутага. Она не могла отделаться от плохого предчувствия будущего. В лучшем случае римляне воспользуются ситуацией, чтобы усилить свое влияние на иценов. В худшем случае они решат аннексировать племя и превратить его в один из регионов новой провинции, которую они создали на острове.

Когда она вышла из зала и ступила на ложемент колесницы своего мужа, Бладок крикнул толпе: — Царь мертв! Вот Боудикка — царица иценов! Да хранят ее наши боги и приносят ей процветание в мире, и победы и добычу на войне!

«Война… Да избавят нас боги от этого», — безмолвно молилась Боудикка от всего сердца. Она смотрела куда-то вдаль, пока толпа снова и снова выкрикивала ее имя, а морось сменилась дождем, принесенным пронизывающим насквозь ветром, пришедшим с рассветом.