Смерть на перекрестке

ГЛАВА 7

Мои следы на черном песке.

Приливная волна

Смывает прошлое.

Кадзэ очнулся от стонов боли. Лишь через несколько мутных мгновений он понял, что стонет он сам. Он заставил себя умолкнуть и глубоко вдохнул, пытаясь прояснить голову.

Он сидел, скорчившись в деревянной клетке, едва вмещавшей его. Он ощупал лицо, морщась от боли в особо чувствительных местах. Хорошо. Шея, щека, плечи и лицо были в синяках, но, похоже, ничего не сломано.

Он огляделся и увидел, что клетка стоит в каком-то маленьком внутреннем дворе. Рядом с ним была еще одна, такая же. В ней сидел Дзиро, подтянув колени к груди и уронив голову.

— Ой! Ты! — окликнул его Кадзэ.

Дзиро поднял голову. Лицо его выражало отчаяние и безмерную скорбь. Но вместо сострадания Кадзэ ощутил гнев. Дзиро уже сдался.

— Почему мы здесь? — потребовал ответа Кадзэ.

Дзиро не ответил. Он снова опустил голову.

Кадзэ с отвращением фыркнул и внимательно осмотрел свою клетку. Она была старой, но на удивление крепкой. Он уперся ногами в дверь и толкнул изо всех сил. Ничего. Он еще раз осмотрел клетку в поисках слабого места, но убедился, что попытки выбраться тщетны. Придется ждать, пока его по какой-то причине не вытащат. Это могло случиться и через несколько дней, так что он устроился как можно удобнее и постарался расслабиться, берег силы.

Он закрыл глаза. Ему на ум невольно пришло, что сказал бы его сэнсэй, его учитель, о его нынешнем положении.

— Бака! Дурак! Ты знал, что дело нечисто, и все равно полез туда, как зеленый новичок! Отвратительно.

— Да, сэнсэй. Но сеть была неожиданной. Она…

Конечно, сэнсэй тут же пронзил бы его презрительным взглядом. В былые времена Кадзэ упал бы на колени и склонился, коснувшись лбом земли.

— Ты знаешь уроки, — сказал бы сэнсэй. — Какой урок здесь уместен?

— Ожидай неожиданного.

— Конечно. Беспечность!

Сэнсэй умел произносить слово «беспечность» так, что оно звучало хуже самой грязной брани, какую Кадзэ когда-либо слышал из уст пьяного стражника замка. После этого слова Кадзэ никогда не находил ответа. Он мог лишь молча ждать, будет ли прощен. И почему-то его всегда прощали.

— Не знаю, зачем я продолжаю тратить время на такого глупца, — в конце концов сказал бы сэнсэй.

Затем он усадил бы Кадзэ и подробно объяснил, как избежать подобной ситуации в будущем. Помимо тактического совета о том, как действовать в хижине, сэнсэй, несомненно, сказал бы ему, что можно избежать подобных неприятностей, просто занимаясь своим делом и не отвлекаясь от главной цели. Никому еще не шло на пользу решать чужие проблемы.

Кадзэ пожалел, что его сэнсэя больше нет в живых, ведь ему часто был нужен совет, а теперь спросить было не у кого. Было бы стыдно признаться ему в своем нынешнем положении, но он с радостью променял бы этот стыд на возможность еще раз услышать упреки своего сэнсэя.

Держа глаза закрытыми, Кадзэ напряженно вслушивался, не приближается ли кто, но позволил своим мыслям унестись в прошлое, ко дню, когда он впервые встретил своего сэнсэя.

Ему было восемь. Группа мальчишек его возраста брела вверх по узкой горной тропе. Они пьянели от разреженного горного воздуха, в котором витал запах приключений и свободы. Была ранняя зима, и землю покрывал легкий снежок, хотя было не особенно холодно. Над извилистой тропой нависали тощие черные ветви, а мальчишки без умолку болтали, полные юношеского задора и больших надежд.

— Я слышал, он мастер фехтования в стилях куми-ути и тати-ути, — возбужденно сказал один мальчик.

— Конечно, он мастер. Он убил четырнадцать человек в поединках, прежде чем удалиться в эти горы.

— А я убью сто человек! Ученик превзойдет учителя! — похвастался другой.

— Он давно не брал учеников, — предостерег Кадзэ.

Сын господина Окубо, который был выше Кадзэ по положению, посмотрел на него и сказал:

— Тебя он, может, и не примет, а меня — непременно. Для него будет честью иметь в учениках человека из рода Окубо.

Кадзэ, уже проходивший военную подготовку вместе с Окубо, знал, что лучше промолчать. Окубо был на год старше, но Кадзэ все равно превосходил его во всем, включая мальчишескую драку перед храмом, где их учили письму. Более крупный Окубо все еще злился из-за этого и мог использовать как оружие лишь свое высокое положение.

— Далеко еще до его хижины? — пыхтел толстый Ёсии. Хотя он был сыном самурая, родители баловали его, и из-за лишнего веса и отсутствия физической подготовки путь давался ему тяжело.

— Не знаю, — признался Кадзэ. — Она должна быть в конце этой тропы.

— Рад буду добраться, — сказал Ёсии. — Не мешало бы съесть чего-нибудь горячего и погреться у огня.

— Ты что, ничего не знаешь? — презрительно скривился Окубо. — Когда мы доберемся, мы должны пасть на колени и поклониться двери хижины Сэнсэя. Так мы покажем, что всерьез хотим стать его учениками. Если понадобится, мы должны простоять так всю ночь, чтобы доказать серьезность наших намерений.

— Всю ночь? — переспросил Ёсии.

Окубо с отвращением сморщил нос и ускорил шаг. Остальные мальчики, включая пыхтящего Ёсии, поспешили за ним. Кадзэ был не против идти быстрее, но он был уверен, что Окубо делает это лишь из жестокости к Ёсии.

Вскоре мальчики вышли на более широкий участок тропы, где снег лежал, словно нетронутый белый футон. Они проделали несколько шагов по снегу глубиной по щиколотку, прежде чем Кадзэ остановился и сказал:

— Тётто маттэ. Постойте-ка.

— Что еще? — остановился Окубо. — Сначала этот боров Ёсии, теперь ты. Если мы будем все время останавливаться, то никогда не доберемся. Что такое?

— Смотрите. — Кадзэ указал вперед.

Дальше по тропе снег уже не был гладкой белой поверхностью. Его испещряли странные отметины.

— Ничего не вижу, — сказал Ёсии.

— Смотри на тропу, — велел Кадзэ.

Ёсии напряженно вгляделся, а потом признался:

— Не понимаю, на что я должен смотреть.

— Снег потревожен.

— Это я вижу.

— Но чем он потревожен?

Мальчики столпились вокруг одной из отметин. След был длинный и узкий, с тремя когтями спереди и четвертым, похожим на петушиную шпору, сзади. Проведя всю жизнь на природе, они были чувствительны к переменам погоды и следам животных. Они охотились со своими отцами и другими мужчинами клана. Но эти огромные следы не походили ни на что виденное ими прежде.

— Это птица?

— Ты когда-нибудь видел такую большую птицу? — Следы были длиннее катаны.

— Это ящерица?

— Еще глупее, чем птица. Чтобы оставить такой след, ящерица должна быть размером с дракона.

Едва прозвучало слово «дракон», как воцарилась гнетущая тишина.

Кадзэ огляделся.

— Следы идут сбоку, потом тянутся по дороге, а впереди уходят в деревья. Пойдемте за ними.

— Ты с ума сошел? — выпалил Ёсии.

— Я никогда не видел ничего подобного и хочу посмотреть, что это.

— Я за этой тварью не пойду!

— И я!

— Мы должны добраться до хижины Сэнсэя, — сказал Окубо. — Мы не знаем, как далеко она, и можем не успеть до темноты.

— До темноты? — выдохнул Ёсии.

— Возможно. Мы же не знаем, как далеко идти.

— Я возвращаюсь в город, — сказал Ёсии. — Родители могут отправить меня в одну из тамошних школ. Мне не обязательно торчать в этих горах с сумасшедшим отшельником, чтобы научиться кэндо.

Заявление Ёсии было встречено молчанием. Даже Окубо не воспользовался случаем, чтобы съязвить по поводу желания пухлого юнца вернуться в город. Ободренный отсутствием критики, Ёсии пошел дальше.

— Кто-нибудь идет со мной? — спросил он.

Несколько мальчиков переглянулись, и, наконец, один сказал:

— По-моему, это более разумная мысль.

— Да.

— И я так думаю.

— Отлично, — сказал Ёсии, удивленный своим новым положением вожака. — Пошли назад. Нечего нам делать здесь в темноте. Одним богам известно, что водится в этих горах.

И, не попрощавшись, он развернулся и зашагал обратно по горной тропе куда быстрее, чем поднимался по ней.

Мальчики, согласившиеся вернуться с ним, удивленно переглянулись и поспешили догонять.

— Трусы! — крикнул Окубо. — Испугались следов на снегу! Отвратительно! — Он посмотрел на Кадзэ и сказал: — Почему бы и тебе не поспешить за ними?

— Я лишь указал на следы, — спокойно заметил Кадзэ. — Я не говорил, что хочу вернуться.

— Что ж, тебе следовало бы вернуться вместе с остальными трусами!

Кадзэ ничего не ответил, наблюдая за Окубо.

— Почему ты молчишь?

— Мне нечего сказать. Я просто жду, когда мы двинемся дальше.

— Думаешь, я боюсь идти вперед? — спросил Окубо.

Кадзэ склонил голову набок, пожал плечами и без лишних слов продолжил путь. Окубо посмотрел на трех оставшихся мальчиков, а затем пошел за Кадзэ. Все шли в гнетущей тишине, лишенной мальчишеского смеха и насмешек. Костлявые зимние деревья теперь приобрели зловещий вид, и мальчики, сбившись в плотную кучку, нервно оглядывали темные тени в лесу. Карканье ворона заставило их подпрыгнуть, а затем хихикнуть с нервным облегчением, разглядев птицу.

Примерно за полчаса до темноты они дошли до конца тропы и увидели грубую хижину. У нее была толстая соломенная крыша и стены из сложенных бревен. На фасаде выделялась дверь из неровных досок, а окон, казалось, не было вовсе. Это было грубое убежище, какое мог бы построить дровосек или угольщик, а не величественное жилище мастера-фехтовальщика.

— Это она? — спросил Окубо.

— Должно быть. Мы в конце тропы.

— Нам теперь кланяться? — спросил один из мальчиков.

Окубо не ответил, но опустился на колени и поклонился в сторону двери. Кадзэ смотрел в спину Окубо, на белый родовой мон у ворота его черного кимоно. Герб походил на белого паука: белый ромб в окружении изогнутых бамбуковых листьев. Остальные мальчики, включая Кадзэ, сделали то же самое, и Кадзэ попытался очистить свой разум и медитировать. Медитация не избавит от холода, но с ее помощью можно научиться его не замечать.

Наступила ночь, и горный холод начал пробираться сквозь колени и ступни, пронизывая каждого мальчика до костей. Их уже водили на учебные военные маневры в поле. Они привыкли быть на открытом воздухе, даже зимой, и их закалила жизнь на природе. И все же они не привыкли подолгу стоять на коленях в снегу. Это был неуютный и напряженный конец тревожного путешествия.

Из хижины доносился стук горшков, так что они знали: кто-то дома. Когда стемнело, из-под двери пробилась полоска света. Запах дыма смешался со свежим сосновым воздухом гор, создавая дразнящий аромат, пьянящий сильнее любых благовоний. Кадзэ представил, каково это — быть в той хижине, свернувшись у огня под теплым одеялом. Он тут же мысленно выругал себя, используя мальчишеские ругательства, подхваченные у старших. Бесполезно было представлять тепло. Это лишь усиливало муку от пребывания в снегу. Вместо этого, следуя урокам, полученным в духе дзен, он очистил свой разум и попытался ни о чем не думать, просто существуя во вселенной и не замечая холода, который неуклонно овладевал его телом.

Движение в хижине прекратилось, но дверь оставалась закрытой. Через несколько минут свет из-под двери погас.

— Как думаешь, он знает, что мы здесь? — спросил один мальчик.

— Грош цена ему как Сэнсэю, если не знает.

— Думаешь, он нас впустит?

— Похоже, нет. Может, он хочет, чтобы мы простояли всю ночь и доказали, насколько мы решительны.

— Оставлять Окубо здесь так надолго — это оскорбление!

— Ты собираешься постучать в его дверь?

— Конечно, нет. У меня есть гордость. Я потеряю лицо, если сделаю такое. Почему бы тебе не постучать?

— У меня тоже есть гордость.

— Но ты должен…

Слова Окубо прервал странный звук. Свистящий звук, который в безмолвной горной ночи отдавался очень громко.

— Что за…

— Якамасий! Заткнитесь! Слушайте.

Свист, свист… звук не прекращался.

— Что это?

— Не знаю. Немного похоже на то, как хлыст для верховой езды рассекает воздух перед ударом.

— Откуда он доносится?

Двое мальчиков встали с колен и огляделись. Внезапно один из них, указывая дрожащим пальцем, таким же дрожащим голосом произнес:

— С-с-смотрите!

Все мальчики, включая Кадзэ, посмотрели в ту сторону, куда он указывал. Там, во тьме леса, в слабом свете звезд они едва различили белый силуэт. Он находился на высоте, вдвое превышающей человеческий рост, был размером с крупную птицу и с пугающей скоростью метался между двумя деревьями. Его движение сопровождалось свистящим звуком.

— Что это?

— Не знаю. Я никогда не видел…

— Это призрак! Я знаю, это призрак! Будда, защити меня! Это какой-то горный дух, он убьет нас всех! Это были не следы дракона, это были следы демона!

Мальчик, выкрикнувший это, вскочил на ноги и бросился к двери хижины. Двое других тут же ринулись за ним; паника придавала и скорость, и силу их онемевшим от холода ногам. Они заколотили в дверь.

— Впустите нас!

— Откройте проклятую дверь!

— Будда, защити меня! Прошу вас, Сэнсэй, впустите нас!

Но стук был безрезультатен, и дверь оставалась наглухо закрытой.

— Смотрите, тропа свободна! Бежим!

Трое мальчиков сломя голову бросились к тропе, что привела их к хижине, — в противоположную от видения сторону.

Кадзэ, все еще стоя на коленях, взглянул на Окубо. Лицо старшего мальчика было таким бледным, что он и сам походил на призрака. Но он не двинулся с места. Было ли это от храбрости, страха или гордости, Кадзэ не мог сказать. Для самого Кадзэ это была простая осторожность. Он хотел увидеть больше, прежде чем в ужасе броситься бежать в ночь.

Но вместо того чтобы увидеть, он услышал.

— КРОВИ! — Глубокий, гулкий голос донесся из леса, где мальчики видели духа. Он неестественным эхом раскатился в горном воздухе. — Я хочу крови! Дайте мне крови!

Кадзэ встал. Он еще не был готов бежать, но хотел приготовиться к бегству, если придется. Окубо неверно истолковал его движение. Едва увидев, что Кадзэ шевельнулся, Окубо вскочил на ноги и бросился наутек вслед за остальными. Кадзэ рискнул бросить быстрый взгляд через плечо и увидел, как Окубо летит вниз по тропе, после чего снова обратил все свое внимание на лес.

— Я хочу вашей крови! Дайте мне вашей крови! — громыхал голос, но Кадзэ не видел никаких признаков того, что обладатель этого странного голоса собирается свое требование исполнить. Он стоял, напрягая все свои чувства, чтобы увидеть, услышать или унюхать что-нибудь из леса, но теперь во тьме царила тишина. Кадзэ не вернулся в коленопреклоненную позу, но и не побежал.

Остаток ночи прошел в тишине, которую нарушал лишь шелест крыльев совы, пролетавшей над хижиной с ночной добычей в когтях. Кадзэ никогда еще не проводил ночи, в которой тишина могла бы сгущаться в такое напряжение. Ему случалось нести учебную караульную службу на маневрах, и однажды его поймали спящим на посту. Он до сих пор помнил трепку, которую получил за этот проступок от рук собственного отца. Больше он никогда не засыпал в карауле, но ему всегда приходилось бороться с тягой к темному сну, пока он бодрствовал. В ту ночь холод, ужас и ожидание новых ужасов изгнали из его тела всякую мысль о сне, и когда на следующее утро забрезжил рассвет, Кадзэ с облегчением увидел, как окружающий лес из черного становится серым, а потом, в нарастающем свете, обретает краски.

Через несколько минут после того, как солнце наконец взошло, дверь хижины отворилась, и из нее вышел проворный старик. Его длинные волосы были белыми и космами спадали на плечи, а одежда походила на простую крестьянскую, если не считать двух мечей, заткнутых за пояс. Глаза его были острыми и пронзительными, как у охотничьего ястреба. Руки — большие и сильные, и, несмотря на возраст старика, Кадзэ видел, что в его руках и плечах все еще таится огромная сила. Кадзэ опустился на колени и поклонился.

Старик подошел к Кадзэ и посмотрел на него сверху вниз.

— Полагаю, хочешь стать учеником?

Кадзэ хотел спросить, слышал ли или видел ли старик ночные призрачные события, но решил пока придержать вопросы.

— Хай! Да, Сэнсэй!

— Умеешь рубить дрова топором?

— Да, Сэнсэй!

— Тогда идем. Принесешь пользу, пока я решу, нужен ли мне ученик.