Смерть на перекрестке

ГЛАВА 16

Юные побеги не всегда растут под солнцем.

Иногда им приходится

Пережить зиму.

Ей понадобилось несколько дней, чтобы набраться смелости и снова посетить лагерь разбойников. Сначала она решила никогда не возвращаться в лес и на холмы, но самурай сказал, что демоны выломают твою дверь, если захотят тебя забрать, так что она убедила себя, что, идя в лагерь разбойников, рискует не больше, чем оставаясь дома. К тому же, зов денег тянул ее куда сильнее, чем страх перед призраками, демонами и драконами.

И все же на этот раз она пренебрегла необходимостью скрывать путь к лагерю. Она не плутала по лесу и не несла реквизит вроде корзины для сбора грибов. Она не останавливалась, чтобы проверить, не следят ли за ней, но постоянно оглядывалась, силясь увидеть или услышать малейший намек на призрака.

К тому времени как она добралась до лагеря, ее так тошнило от тревоги, что она даже не стала натягивать заученную улыбку, которая всегда украшала ее лицо во время визитов. Кадзэ, удобно устроившись на высоком суку, увидел, как она пронеслась внизу, и улыбнулся.

На следующее утро босс Куэмон был в ярости. Он вышел из своей хижины после приятного сна, навеянного ночью с женщиной из деревни, и обнаружил, что его люди сидят небольшими группами и судачат о призраках и демонах. Он высмеял эти разговоры, но, увидев в глазах своих людей страх, потребовал ответа, откуда взялась эта глупая болтовня. «Аой», — был ответ.

Женщина уже ушла, так что все, что мог сделать Куэмон, — это топать по лагерю и орать на своих людей, чтобы они перестали быть такими слабыми и глупыми. Он было подумал запретить женщине появляться в лагере, но, вспомнив про свой бесплатный «налог» и боевой дух своих людей, решил, что лучшее средство — это дело. Подняв всех, кроме Хатиро, мальчишки, которого он использовал в качестве дозорного, Куэмон повел своих людей на поиски добычи.

К исходу дня люди вернулись, и разговоры о демонах и драконах почти стихли. Хатиро послали к источнику за свежей водой для вечернего риса. Взяв деревянное ведро, он пошел через лес, к заводи, откуда лагерь брал воду.

Заходящее солнце косо било сквозь деревья, и золотые ленты света ложились на стволы. Лес был напоен запахом сухой хвои и привычными звуками. Хатиро весело насвистывал народную песню, в такт ей покачивая пустым ведром. Он запел.

Огонечек маленький,

Пламя жаркое.

Кипи, кипи, горшочек,

Убавь огонь большой.

Даже если котелок плачет,

Крышку не снимай!

Это была глупая песенка, которую матери пели дочерям, уча их варить рис. Хатиро много раз слышал, как ее пела его мать сестрам, а все дети смеялись и визжали от восторга при последнем наставлении. В тесной, домашней атмосфере японского крестьянского дома все члены семьи сплетали узы, создавая прочную ткань родства. Мысль о матери и семье заставила юношу замолчать, последние слова песни застряли в горле. На глаза навернулись слезы, и он прошептал:

— Окаасан. Мама.

Война пришла в Удзэн, родную провинцию Хатиро. И поскольку война — лишь другое имя безумия, она принесла безумие всем, кто там жил. Тот день безумия ничем не отличался от любого другого дня в юной жизни Хатиро. Он начался с общего завтрака с семьей: мать подавала суп и вчерашний рис молчаливому отцу и шумным братьям и сестрам. Хатиро казалось, что должно было быть какое-то предзнаменование грядущих событий, какой-то тревожный сон накануне, предчувствие во время еды или хотя бы зловещие тучи и раскаты грома. Ничего этого не было.

День был во всех отношениях обычным. Он повздорил с сестрами, и старший брат в наказание дал ему подзатыльник. Это был дружеский подзатыльник, достаточный, чтобы показать заботу, но не настолько сильный, чтобы причинить боль. В наказание за буйство старший брат велел Хатиро пойти в бамбуковый лес и собрать побеги. Это вызвало взрывы смеха у сестер и заставило его лицо вспыхнуть. Собирать такэмоно, побеги бамбука, было женской работой.

Хатиро запротестовал, но старший брат был непреклонен. В иерархии, установленной в семье по полу и порядку рождения, Хатиро занимал очень низкое место. Ему следовало бы принять решение брата без комментариев, но вместо этого он попытался воззвать к отцу.

Отец Хатиро был суровым, молчаливым человеком, который, тем не менее, любил своих детей. В некотором смысле он соответствовал идеализированному образу японских отцов, о которых рассказывалось в деревенских сказках.

— Нии-сан, старший брат, говорит, что я должен собирать такэмоно, как девчонка, — пожаловался Хатиро.

Отец Хатиро поднес миску к губам и выхлебал остатки супа. Глядя поверх края миски, он сказал:

— Если дразнишь сестер и дерешься с ними, то и работу должен делать женскую.

Семья ждала, пока отец вынесет свой вердикт, и подтверждение приговора вызвало новые волны смеха. Хатиро не видел, что смешного в словах отца, но знал, что оспаривать или подвергать их сомнению не стоит. Согласно конфуцианским принципам, отец был хозяином в доме, и хозяин сказал свое слово.

Хатиро взял корзину и смешной маленький ножик с крючком для срезки бамбуковых побегов и с топотом вышел из дома. Бамбуковый лес находился в добром часе ходьбы от деревни Хатиро, но он прошел всего минут десять, когда услышал позади себя отдаленные крики. Он на секунду замер, не понимая, что означает этот шум, а затем повернулся и побежал обратно к деревне.

Хатиро взобрался на вершину холма и увидел, что на деревню напали. Воины налетели на скопление домов, поджигая их, бросая зажженные факелы на соломенные крыши.

Огонь был самой страшной силой в жизни Хатиро. Он уже пережил несколько землетрясений, которые сбрасывали вещи с полок и выбивали раздвижные двери из пазов. Он пережил времена скудных урожаев и голода, хотя старики в деревне смеялись над жалобами молодежи, говоря, что это ничто по сравнению с настоящим голодом. Он пережил войну, хотя и не был уверен, из-за чего она велась и на чьей стороне был правитель его уезда. Только огонь, с его ужасающе быстрым уничтожением домов, вселял в жизнь Хатиро настоящий ужас. И теперь он узнавал, что огонь — лишь малая толика того, на что способны люди.

В нерешительности Хатиро стоял на вершине холма и смотрел на разворачивающуюся внизу сцену. Воины, напавшие на деревню, несли знамена с ромбом, окруженным шестью изогнутыми бамбуковыми листьями. Этот мон был ему незнаком. Он был белым на черной ткани и походил на злобное насекомое. За околицей стояла группа всадников, наблюдавших за нападением. В центре группы находился высокий, худой мужчина в шлеме с черными крыльями. В руках у него был черный боевой веер — металлический веер, который полководцы использовали для управления войсками на поле боя. Большой размер веера облегчал видимость сигналов генерала.

Худой мужчина, казалось, был главным; он подавал сигналы, направляя различные отряды в их атаке на деревню. Он привстал на стременах и махнул большой группе воинов в сторону доселе нетронутой части деревни. Хатиро понял, что люди движутся к его дому.

Охваченный паникой и страхом, Хатиро увидел, как воины рассредоточились и вошли в каждый из домов. В некоторых случаях двери домов были заперты, но люди легко выбивали их и врывались внутрь. Он увидел, как полдюжины человек вошли в его собственный дом, и его сердце замерло. Хатиро отчаянно хотел знать, что делают люди, ворвавшиеся в его дом. К своему горю, он внезапно это узнал.

Он увидел, как его мать быстро пятится из дома. Это странное зрелище объяснилось, когда за ней из дома показалось древко копья, а затем и солдат. Хатиро подумал, что мужчина просто выгоняет его мать из дома копьем, пока она не рухнула в нескольких шагах от двери. Тогда он понял, что острие копья вонзилось его матери в живот, и что она, держась за древко, пятилась в отчаянной попытке вытащить оружие из своего тела.

— Окаасан! — закричал Хатиро.

Его мать упала на землю перед домом, и солдат налег на копье, глубже вонзая его в извивающееся тело кричащей женщины. Хатиро также услышал крики своих сестер, доносившиеся из дома.

Ужас подстегнул его к действию. Хатиро уронил корзину и крепко сжал бамбуковый нож. Он бросился бежать вниз по склону к своему дому и телу матери. Не сделав и двух шагов, он зацепился ногой за корень и кубарем покатился по склону. Он почувствовал жгучую боль, когда нож вонзился ему в бок. Затем его голова ударилась о камень, и сознание померкло.

Когда он очнулся, ему показалось, что он в аду. Один глаз, казалось, слипся от засохшей крови из раны на голове. Но сквозь полуоткрытый другой глаз он видел лишь тьму и оранжевые языки пламени. Он чувствовал едкий запах дыма. Когда он разлепил пересохшие губы, в рот ему попал горький белый пепел. От этого он закашлялся, и кашель усилил боль и в голове, и в боку. Он опустил руку и нащупал на боку липкую кровь.

Если бы у него был обычный нож, а не крошечный, изогнутый нож для такэмоно, Хатиро был бы мертв. Хотя нож для бамбуковых побегов и нанес серьезную рану, он не проник достаточно глубоко, чтобы задеть жизненно важный орган. И все же, среди тьмы, пламени, дыма, боли, крови и головокружения, Хатиро не был уверен, что он жив. Он попытался сесть, чтобы осмотреться, но был так слаб, что смог лишь перевернуться на другой бок. И снова провалился в темноту.

Когда он снова пришел в себя, ума хватило понять, что тьма вокруг — всего лишь ночь. Запах дыма и привкус пепла все еще стояли в горле, но пляшущих оранжевых языков пламени уже не было. Он сел и почувствовал слабость от потери крови и раны на голове. На несколько минут он повалился вперед, собираясь с силами и пытаясь отдышаться. А потом подумал о матери. От деревни, что стояла здесь всего несколько часов назад, осталось лишь пепелище. Хатиро понял, что адское пламя, которое он видел, было пламенем его деревни. В каком-то смысле это и вправду был ад.

Он, пошатываясь, поднялся на ноги. Держась за бок и медленно ступая, он спустился с холма к тому, что осталось от его дома. Огонь уже угас, и тусклое свечение рухнувших балок едва освещало мрак. Подойдя ближе, он увидел бесформенный силуэт перед домом. Он рухнул на колени и протянул руку, чтобы коснуться холодного тела матери. Дрожащими пальцами он гладил ее волосы и плакал слезами боли, утраты и гнева.

Когда взошло солнце, он побрел к ручью возле деревни, чтобы напиться. Подойдя к воде, он в ужасе отпрянул. Его отражение в ленивых водах ручья было жуткой маской из засохшей крови, синяков и слипшихся волос. Он понял, что, должно быть, показался мертвым воинам, уничтожившим его родную деревню, и потому выжил.

Он так и не узнал, чьи воины и на чьей стороне вырезали деревню. Он даже не знал почему, и была ли у них вообще причина.

Потеряв семью и лишившись дома, Хатиро бежал в горы. Там его остановили и схватили разбойники босса Куэмона. Сначала его использовали как раба, но вскоре приняли скорее как домашнего зверька. Разбойники даже решили научить его убивать, но пока безуспешно.

Хатиро вздохнул. Теперь он якшался с людьми, которых его учили бояться, и носил для них вести. Поскольку ни Куэмон, ни Хатиро не умели читать, это были устные послания, часто с загадочным содержанием. Хатиро гадал, к какой жизни привела его карма, и решил, что, должно быть, в прошлой жизни он был очень грешен, раз заслужил такую судьбу. Он снова зашагал вперед.

Он добрался до источника, оглядел спокойный лес и немного повеселел. Прозрачная вода весело журчала, пробиваясь из-под земли. Желудок Хатиро был полон, что в крестьянской жизни случалось не всегда. Несмотря на работу и побои, может, эта разбойничья жизнь была не так уж и плоха.

Он наклонился к источнику, чтобы зачерпнуть воды. Глаза его расширились от изумления, и на несколько мучительных мгновений его сковал ужас, он не мог ни бежать, ни кричать. Затем, выронив ведро, он со всех ног бросился обратно в лагерь, крича и зовя на помощь.

Пятнадцать минут спустя шумная ватага вернулась к источнику. Они шутили и громко переговаривались. Один из разбойников тащил Хатиро за руку, подтолкнул его к источнику и потребовал:

— Ну что, бака! Где они?

Хатиро указал на мягкую грязь вокруг источника.

— Там!

Люди столпились и посмотрели на грязь. Глубоко в черной земле отпечатались следы какого-то гигантского существа. Смех и разговоры смолкли.

— Похоже на какую-то гигантскую птицу, — сказал кто-то в наступившей тишине. — Три пальца спереди и шпора сзади.

— Может, ящерица.

— Ты когда-нибудь видел такую большую ящерицу? Каждый след длиннее моего предплечья.

— А ты видел такую большую птицу?

— Кто-нибудь видел когда-нибудь следы дракона?

— Следы дракона? Ты хоть раз встречал кого-то, кто видел дракона? Не смеши!

— Я смешу? Слушай ты, помесь собаки со свиньей, ты хоть раз видел следы такого размера? Почему не дракон?

— А кто-нибудь знает, как выглядят следы каппы?

— Каппы? Какого же размера должен быть каппа, чтобы оставить такие следы?

— Может, у них большие ноги.

— Но что же это?

— Следы идут из леса, где их скрывает сосновая хвоя. Оно подошло к источнику напиться, а потом развернулось и вернулось в лес. Видите! Прямо здесь. На твердой земле следы пропадают.

— Смотрите, босс Куэмон идет. Может, он знает, что это.

Куэмон подошел к сбившимся в кучу людям и сказал:

— Что за глупости? Вы что, позволили сопляку себя напугать? Сначала баба, теперь мальчишка. Никогда не видел такой шайки слабоумных бака!

— Но смотри! Хатиро не выдумал следы. Они все еще здесь.

Куэмон подошел к источнику и уставился на следы. Он долго смотрел, а остальные ждали его вердикта. Наконец, один из самых смелых разбойников подтолкнул его:

— Ну?

Оторвав взгляд от следов, Куэмон выпятил грудь и сказал:

— Должно быть, это какая-то уловка. Или, может, просто случайность. Они только похожи на следы. Они не могут быть настоящими. — Он впился взглядом в своих людей. — Если кто-то из вас решил так пошутить, я вам сердца повырезаю! Говорите сейчас, пока я по-настоящему не разозлился! Кто-то из вас это сделал?

— Нет.

— Нет, босс.

— Это не мы. Они выглядят настоящими.

— Мы все были с тобой. Это не может быть уловкой.

Куэмон вглядывался в лица своих людей, пытаясь найти виновного. Но все они были прожженными мужиками, привыкшими лгать. И все же Куэмон не увидел на их лицах ничего, кроме вопросов и страха. Проклятая баба, а теперь еще и этот мальчишка.

— Что ж, чем бы оно ни было, я не позволю каким-то следам в грязи себя беспокоить. Хатиро! Подними ведро, что уронил, и принеси воды. Нам еще вечерний рис варить.

Куэмон выпрямился и прошествовал обратно в лагерь. Его беспокоило, что никто из людей не последовал за ним сразу. Они хотели остаться у источника и смотреть на следы.

С холмов над лагерем Кадзэ видел, как люди бросились к источнику. Он откинулся на спину, удобно устроившись у подножия двух больших деревьев. Ему не нужно было подкрадываться к источнику, чтобы увидеть, что происходит. Он знал, что следы дракона произведут такое же впечатление, как и тогда, много лет назад, когда он с другими мальчишками впервые увидел их на снегу.

В разбойничьем лагере люди были молчаливы и угрюмы. Куэмону это не нравилось, и после ужина он решил подбодрить их выпивкой.

— Хатиро! Принеси сётю из моей хижины, — приказал он. — И бочку сакэ откупорь!

Люди, сидевшие вокруг костра после ужина, с предвкушением подняли головы при приказе Куэмона. Сётю был огненным напитком, который гнали крестьяне.

— По какому случаю, босс? — спросил один.

Куэмон рассмеялся.

— Я решил устроить праздник. Не каждый день мы видим следы призраков или драконов. — Он высоко вскинул руки, скрючив пальцы, словно когти. На его лице застыла гримаса, достойная актера кабуки. — Я — призрачная тварь, — нараспев произнес он, обходя костер и вызывая нервный смех у своих людей. — Не знаю, кто я, но, должно быть, я очень страшный, раз у меня такие большие ноги! Может, я призрак. Может, каппа. Может, демон. А может, я просто дурацкие следы, чтобы пугать старух и слабых мальчишек! Бу!

Напряжение спало, и люди рассмеялись. Ободренный успехом, Куэмон начал импровизированный танец, скача вокруг костра и крича на людей «Бу!». Вскоре к нему присоединились и другие, принимая вычурные позы и издавая леденящие душу вопли.

Хатиро откупорил несколько кувшинов сётю. Он разлил содержимое по чашам и раздал их. Затем он выкатил бочку сакэ, вскрыл ее и налил немного в старый металлический котел. Вместо того чтобы ставить котел в горячую воду, он просто поставил его над огнем греться. Через несколько минут он уже протянул Куэмону квадратную деревянную коробочку, служившую чашей, полную сакэ. Куэмон осушил сакэ одним долгим глотком и потребовал еще, прежде чем успели обслужить остальных.

— Подбросьте еще дров в огонь! — потребовал Куэмон. — Разведем костер побольше, чтобы отогнать всех духов, призраков и демонов. Бу!

В костер полетели сухие поленья, и он затрещал, зашипел, вздымая в ночное небо искры. Трепетный оранжевый свет отбрасывал причудливые пляшущие тени, которые лишь усиливали бесовские ужимки Куэмона и остальных.

Большинство разбойников уже вскочили и плясали вокруг огня, держа в одной руке чаши с сётю или деревянные коробочки с сакэ, а другой царапая воздух. Все смеялись и издавали страшные звуки.

— Бу-у! Бу-у! Берегитесь, призраки! Я могу быть таким же страшным, как и вы!

— Смотрите на меня! Я демон, страшный демон!

— У-у-у! У-у-у! Берегитесь меня. У-у-у! Я — воющий демон.

— Ты больше похож на стонущую бабу! Иди сюда, демоненок, у меня для тебя кое-что есть! — Мужчина грубо схватил себя за промежность.

Вместо того чтобы обидеться, «воющий демон» подкрался к насмешнику и сказал:

— О да! Я здесь ради тебя, здоровяк ты мой. Постой-ка, а что это за малявка у тебя в руке? Неужто ты думаешь, что этой штучкой откроешь мои нефритовые врата? Да ей и крольчиху не наполнишь! Может, мне повернуться, чтобы ты обошелся со мной, как с мальчишкой?

Он отвернулся от костра, наклонился, задрал подол своего кимоно и выставил напоказ обтянутые набедренной повязкой ягодицы. Остальные разбойники разразились хохотом.

Ободренный, «воющий демон» выпятил зад еще сильнее и произнес:

— Да, уверен, так тебе понравится больше. Но я все еще ничего не чувствую. Ты что, такой маленький, что?..

Голос мужчины оборвался, и он резко выпрямился, уставившись в лес. Ватага полупьяных разбойников все еще безудержно хохотала, а тот, над кем смеялись, подошел к «воющему демону» и грубо толкнул его. «Воющий демон» пошатнулся, но вместо того чтобы разозлиться, поднял руку и прошипел:

— Смотрите!

Один за другим разбойники вглядывались в темный лес, пытаясь понять, на что уставился их товарищ. И один за другим они переставали смеяться.

Высоко на деревьях разбойники увидели призрачную фигуру, перелетавшую с верхушки на верхушку. Даже во тьме леса ее можно было разглядеть в свете звезд. Она двигалась с поразительной скоростью, мечась с места на место. Ее движения сопровождались свистящим звуком, который делал зрелище еще более стремительным.

— Что это? — тихо спросил один из разбойников.

Босс Куэмон обошел костер, чтобы рассмотреть поближе.

— Кто-нибудь из вас видел что-нибудь подобное раньше?

Мужчины отрицательно покачали головами или пробормотали «нет».

Белое видение внезапно ринулось к земле и исчезло.

— Мой меч, — прорычал Куэмон.

Никто не шелохнулся. Все застыли, ожидая, не появится ли видение снова.

— Мой меч! — крикнул Куэмон. — А вы, мужики, берите оружие и за мной. Я хочу рассмотреть эту тварь поближе.

Но люди по-прежнему не двигались. Куэмон подошел к некоторым и принялся пинать и бить их, выбивая из оцепенения. Хатиро принес меч Куэмона, еще несколько человек схватили мечи и копья, но остальных, хоть они и взялись за оружие, невозможно было заставить отойти от спасительного огня, сколько бы ударов Куэмон на них ни обрушивал.

Раздосадованный и злой, Куэмон наконец повел тех, кто согласился последовать за ним, в лес на поиски белого видения. Проискав больше часа, они вернулись к свету костра. Они сгрудились вокруг, вглядываясь в лица друг друга, и никто не смел рассуждать о странных событиях этого дня и вечера или о том, что означали их бесплодные поиски.

— Что ж, это, вероятно, обман зрения, — сказал Куэмон.

Несколько человек покосились в его сторону, но никто не встретился с ним взглядом и не согласился.

— Иногда глаза играют с тобой злые шутки, — продолжил Куэмон. — Как с теми следами в грязи. Они, наверное…

— КРОВИ! — гулкий, призрачный голос эхом донесся из леса.

Разбойников словно током ударило; они мгновенно пришли в напряженную готовность, всматриваясь в темные деревья. Крепко сжав оружие, они придвинулись ближе к спасительному свету костра.

— Я ЖАЖДУ КРОВИ!

Голос донесся из самой темной части леса, окружавшего лагерь. Он прогремел из тьмы с неземным гулом.

— Сюда! — прошипел Куэмон. — Встать в оборонительную линию! Быть начеку. Готовьтесь к нападению в любой момент.

Из глубины тьмы Кадзэ с удовлетворением наблюдал за действием своего кровавого вопля. Разбойники были начеку, их нервы натянуты до предела. Вероятно, они останутся в таком состоянии большую часть ночи. А если и нет, то будут спать по очереди, вздрагивая от каждого шороха. Кадзэ улыбнулся.

Он отвязал кусок белой марли от конца длинного тонкого бамбукового шеста. Пробегая между деревьями и хлеща бамбуком из стороны в сторону, он сотворил призрачное видение, которое искали разбойники.

Затем он подобрал толстую полую бамбуковую трубку, которую использовал как рупор. Рупор придал его голосу нужный оттенок призрачного эха.

Он унес улики своих рукотворных чудес в безопасное, уединенное место в лесу. Там он заранее припрятал узловатую, тщательно подобранную и обработанную ветку в форме большой когтистой лапы. К ветке был привязан длинный бамбуковый шест, чтобы Кадзэ мог, стоя на расстоянии, оставлять следы в мягкой грязи, создавая те самые следы дракона, что так напугали и разбойников, и группу мальчишек. Взбив себе постель из душистой хвои, он с удовлетворением погрузился в сон.