Смерть на перекрестке

ГЛАВА 5

Мотылек присел на лист.

Нежданное изящество

На зыбкой грани.

Это была лишь едва уловимая деталь, но он привык жить такими деталями. Деревья вдоль этого участка дороги росли густо, переплетаясь с кустарником, но в глубине леса, сквозь путаницу ветвей, Кадзэ увидел вспышку красного, а затем золотого. Он напряженно вглядывался, пытаясь снова различить эти цвета, но не видел ничего, кроме темных стволов.

Сойдя с дороги, он стал пробираться вглубь леса. Безмолвный, как охотник, он осторожно переступал через заросли и скользил от укрытия к укрытию, углубляясь в чащу с предельной скрытностью и с минимальным шумом.

Недалеко от дороги он остановился. Здесь лес расступался, образуя большую поляну. Трава на ней была примята, образуя пространство размером примерно в восемь циновок татами. На этом пространстве в одиночестве стоял танцор Но.

Танцор был облачен в богатое кимоно красного и золотого цветов. Алый шелк был расшит узором из золотых кленовых листьев, что каскадом ниспадали с одного плеча и трепетали, спускаясь к самому подолу. Сквозь этот сухой осенний ливень с задней части кимоно на бок танцора заглядывала бурая вышитая лань, с опаской озираясь широко раскрытыми глазами. Именно сочность красок этого кимоно Кадзэ и заметил сквозь деревья.

На лице танцора была ко-омотэ, традиционная маска юной девы: овальная, безмятежная, выбеленная, с алыми губами и высокими выразительными бровями. Маску венчал черный парик с длинными, блестящими человеческими волосами, собранными в пучок, что усиливало иллюзию, будто танцор Но, будучи мужчиной, на самом деле был женщиной.

Танцор двигался с медленной грацией, его движения были выверенными и стилизованными. Кадзэ, много лет не видевший представлений Но, был заворожен. Но — это отчасти танец, отчасти драма, отчасти музыка. В безмолвном действе, разыгрываемом перед ним, не было ни музыки, ни стилизованного пения и речитатива ансамбля Но, но грация танцора оставалась.

Он двигался по точному, выверенному треугольнику, и Кадзэ понял, что это «Додзёдзи» — пьеса театра Но о церемонии освящения большого бронзового колокола в храме Додзёдзи. Обольстительная танцовщица сирабёси поднимается на гору к храму, но оказывается мстительным духом, который, пойманный монахами под колокол, превращается в ужасную змею. Это захватывающее представление, в котором главный танцор, скрывшись в колоколе, меняет костюм, преображаясь из девы в сверкающую змею в и грозной маске.

Танцор снова и снова проходил по небольшому треугольнику, лишь слегка меняя шаги. Это была та часть пьесы, где танцовщица совершает долгое восхождение на гору к храму — в настоящем представлении этот эпизод длится много минут. Здесь от точности и мастерства танцора зависело, не заскучает ли зритель, и Кадзэ был восхищен изяществом, с которым танцор вносил небольшие изменения в эти, казалось бы, повторяющиеся движения.

Когда танцор закончил, он выпрямился, и Кадзэ понял, что это была лишь репетиция и что целиком пьесу танцевать не будут. И все же проявленное мастерство было необыкновенным, и Кадзэ вышел на поляну со словами:

— Великолепно! Я никогда не видел, чтобы танец Додзёдзи исполняли лучше.

Танцор застыл и повернулся в сторону Кадзэ.

— Простите, — сказал Кадзэ. — Я не хотел нарушать ваше уединение, но не мог удержаться от похвалы вашему мастерству в искусстве Но.

Кадзэ отвесил танцору глубокий, церемонный поклон.

Не отвечая словами, танцор ответил Кадзэ столь же церемонным поклоном, но с такой грацией, что Кадзэ рядом с ним ощутил себя грубым и неуклюжим.

— Благодарю вас за удовольствие, что доставил ваш танец, — сказал Кадзэ.

Он развернулся и вернулся на тропу. Не оглядываясь, Кадзэ снова зашагал по дороге.

За свою жизнь Кадзэ повидал немало странного, но это безмолвное представление Но на скрытой горной поляне походило на сон. За маской Кадзэ не мог разглядеть лица танцора, но, может, в нынешние времена так и лучше всего — молчать и носить маску.

Мир менялся, и, по мнению Кадзэ, не к лучшему. После трехсот лет непрерывных войн Япония познала краткий миг мира при Хидэёси, Тайко. Но даже Хидэёси не вынес, когда воины стали умирать от старости в своих постелях, и напал на Корею, метя в конечном счете завоевать Китай. После первых успехов вся корейская война обернулась катастрофой, и многие из ближайших союзников Хидэёси сгинули в его заморской авантюре. Сам Хидэёси оставался в Японии и умер от старости в своей постели. Однако его смерть ознаменовала опасные времена для его наследника и союзников, ибо Токугава Иэясу терпеливо сидел в самом богатом регионе Японии, Канто, и ждал.

Иэясу ждал, пока союзники Хидэёси истекали молодой кровью в злополучной корейской авантюре, тогда как сам он ловко избегал глубокого в нее вовлечения. Иэясу ждал, пока здоровье Хидэёси угасало, а наследником оставался лишь совсем юный сын. Иэясу ждал, пока Совет регентов, членом которого он был, погряз в дрязгах и раздорах, вместо того чтобы помочь юному наследнику Хидэёси править Японией. И наконец, после целой жизни ожидания, Иэясу перешел к действиям и рискнул всем в битве, в которой сошлись более двухсот тысяч человек. Он разбил силы, верные наследнику Хидэёси, в битве при Сэкигахаре, став на путь к безраздельной власти над Японией.

Теперь наследник и вдова Хидэёси забились в замок Осака, словно барсуки в нору, а остальная страна погрязла в хаосе, пока дом Токугава неумолимо распространял свою власть, обрекая бесчисленных самураев, сохранивших верность проигравшим при Сэкигахаре, на скитания по стране в качестве ронинов в поисках новой службы. Кадзэ понятия не имел, сколько самураев теперь лишились господина, но их число легко могло превышать пятьдесят тысяч. Эти люди должны были найти службу у какого-нибудь даймё, иначе они рисковали потерять свой наследственный статус самураев — буквально «тех, кто служит».

В каком-то смысле такое множество бродячих ронинов было Кадзэ на руку. Это позволяло ему затеряться в толпе, ведь вид ронина в любой части Японии теперь никого не удивлял. В обычных обстоятельствах инстинкт велел бы Кадзэ отправиться в Осаку, чтобы сражаться за наследника Хидэёси, или совершить сэппуку и последовать за своим господином в смерть. Но он не был волен следовать своим инстинктам. По правде говоря, он не был волен ни в чем.

Когда Кадзэ прошел уже с час, за ним наблюдали двое глаз — так же скрытно, как он сам наблюдал за танцором Но из лесной чащи. Убедившись в том, что видит, наблюдатель отпрянул от своего поста и скатился по склону. Внизу на земле сидели двое мужчин и играли в кости. Они были одеты в пестрое тряпье, а рядом с ними в землю были воткнуты два копья и меч.

Один с грохотом опустил на землю потертый деревянный стаканчик для костей и быстро его поднял.

— Черт! — сказал он, уставившись на кости.

Его товарищ злобно осклабился, показав желтые зубы.

— Не везет тебе сегодня. — Он сгреб несколько медных монет, лежавших на земле между ними.

Первый помрачнел.

— Если узнаю, что мухлюешь, кишки выпущу.

— Кости твои, и бросал их ты. Смотри, — сказал он, указывая вверх по склону, — может, щенок бежит сказать, что твоя удача переменилась. Может, жирный купец или сочная девственница!

— Кто-то идет! — доложил молодой дозорный двум разбойникам, съехав к подножию склона.

— Конечно, бака! Но кто идет?

Юноша, Хатиро, почесал в затылке.

— Думаю, купец. Или, может, самурай. Я не уверен.

— Дурак!

— Если это самурай, давай его пропустим, — сказал желтозубый.

— Нет. Самурай или нет, а я свое отыграю. Идешь?

— Ладно. Но дадим щенку шанс убить своего первого. — Он посмотрел на молодого дозорного, на лице которого теперь читались растерянность и страх. — Бери одно копье. Мы его займем. Тебе нужно всего лишь подкрасться к нему сзади и пырнуть в спину. Толкай сильнее. Иногда попадаешь в кость. Понял?

— Вы уверены?.. — начал юноша.

Разбойник с желтыми зубами ударил юнца по голове, сбив его с ног.

— Ты хочешь быть разбойником или нет?

Глядя на него снизу вверх со слезами на глазах, юноша кивнул.

— Хорошо! Раз уж выбрал такую жизнь, так делай все как надо! Понял?

Юноша снова кивнул.

Мужчина выдернул из земли одно из копий, его товарищ взял меч. Они стали карабкаться по склону к дороге, устраивая засаду. Юноша, потирая ушибленную голову, подобрал второе копье и двинулся в обход, чтобы зайти путнику со спины.

Поднимаясь по длинному прямому участку дороги, Кадзэ понял, что его хорошо видно с гребня впереди. Воздух вокруг был неподвижен и тяжел, певчие птицы умолкли. Само по себе это еще не доказывало, что впереди кто-то есть, но заставило его обострить чувства. Не меняя шага и не замедляя хода, он по привычке напряженно вслушивался и осматривал обочину впереди. Его бдительность была вознаграждена: он услышал, как с откоса у дороги посыпались мелкие камни.

Он прошел мимо того места, откуда донесся звук. Внезапно впереди из леса вышли двое с оружием. У одного было копье, у другого — меч. Значит, его окружили, хотя он пока не должен был этого знать.

— Ой! Эй, ты! — грубо крикнул один из них.

Кадзэ остановился, внимательно наблюдая за ними, но не делая никаких враждебных движений. Когда Кадзэ промолчал, мужчина, казалось, разволновался.

— Ты меня слышишь? — потребовал он.

— Да, слышу, — ответил Кадзэ. — Трудно не услышать такой сладкий голос, как твой. Да еще и такой вежливый.

Мужчина нахмурился. Он вопросительно посмотрел на своего спутника. Тот сказал:

— Ты что, умничаешь? — Говоря, он обнажил большие желтые зубы.

— Я бы не стал умничать с такими, как вы. На самом деле, умничать с вами было бы глупо.

— Это что значит? — спросил желтозубый.

— То, что я сказал, — ответил Кадзэ.

Двое снова растерянно переглянулись. Затем тот, что заговорил первым, спросил:

— Ты знаешь, кто мы?

— А почему бы вам не сказать?

— Мы из шайки босса Куэмона. Мы здесь на дорогах хозяева, и тебе придется заплатить нам пошлину, чтобы пройти.

— Какую пошлину?

— Все твои деньги, конечно!

За спиной Кадзэ послышалось, как посыпались камешки: кто-то вскарабкался по склону на дорогу.

— И это все?

— А что у тебя еще есть?

— Разве вы не попытаетесь забрать и мою жизнь? Тот, что стоит у меня за спиной, дрожит так, что кости стучат. Верно, он задумал меня убить, вот его и трясет.

Кадзэ услышал за спиной сдавленный вздох. А затем — как человек за ним отступил на шаг. Хорошо.

— Если придется, мы и убить не побоимся! — сказал Желтозубый.

— Верно, мы и раньше убивали.

— О? И сколько раз?

Желтозубый выпятил грудь.

— Я убил троих! Все были такие же остряки, как ты, не хотели отдавать деньги!

— А я — четверых! — добавил его спутник.

— Семь человек. Поистине, дело всей жизни, которым можно гордиться. Ваши матери оказали миру услугу, произведя вас на свет. А сколько на счету у того, что за моей спиной?

— Я многих убил, — донесся из-за спины Кадзэ дрожащий юный голос.

— По голосу ты слишком юн, чтобы убить многих, — не оборачиваясь, произнес Кадзэ.

Двое разбойников перед ним рассмеялись.

— Недурно, самурай, — сказал Желтозубый. — Даже этот чужак смекнул, что ты еще никого не убивал, мальчишка. Опытный убийца давно бы проткнул этого остряка. Вот так!

Желтозубый сделал выпад копьем. Кадзэ шагнул влево и, когда копье пронеслось мимо, левой рукой перехватил древко. Разворачиваясь на месте, он правой рукой выхватил меч, и к концу полного оборота клинок уже описывал смертоносную дугу. Лезвие настигло разбойника с мечом, бросившегося на помощь товарищу. Меч глубоко вонзился ему в шею и грудь и выскользнул, когда тот по инерции шагнул вперед.

Кадзэ отпустил копье и тут же взметнул меч, нанося удар копейщику в бок. Острый как бритва клинок вошел под самые ребра, глубоко рассекая плоть. Разбойник отшатнулся, с удивленным видом хватаясь за бок. Он потерял равновесие и упал на дорогу.

Кадзэ быстро обернулся. Перед ним стоял юноша, в дрожащих руках сжимавший копье. За его спиной слышалось булькающее шипение воздуха из пробитой шеи одного разбойника и стоны боли другого. Оба были мертвы или вот-вот умрут, и Кадзэ нужно было лишь остерегаться, как бы раненый в бок не нашел в себе сил на последний смертельный удар.

Взгляды Кадзэ и юноши встретились.

— Ну?

Юнец выронил копье и бросился бежать по дороге, подгоняемый и спуском, и волной ужаса. Кадзэ покачал головой и повернулся к двум телам. Все произошло за считаные секунды.

Кадзэ подошел к человеку, раненному в бок. Тот отчаянно пытался удержать распоротый живот, из которого хлестала кровь. Кадзэ поднял меч, готовый нанести удар милосердия.

— Мне сделать это? — спросил он.

На лице мужчины отразился ужас, и он яростно замотал головой. Кадзэ опустил меч, вытер его об одежду разбойника и вложил в ножны. Затем оттащил раненого к обочине и прислонил к дереву, укрыв от солнца.

Он подошел к человеку с пробитой шеей, но тот был уже мертв. Когда Кадзэ вернулся к раненому в бок, тот тоже испустил дух. Кадзэ посмотрел на мертвого разбойника и задумался о человеческом стремлении продлить еще на несколько жалких секунд свое существование в этом полном скорби мире. Иногда он не видел в этом смысла, особенно потому, что люди перерождаются и живут снова. Он вздохнул. Как же ему хотелось быть свободным — жить или умереть по своему желанию, а не быть связанным долгами чести и обязательствами.

Перед смертью Госпожа сказала: «Найди мою дочь». Кадзэ было больно думать о той ночи и обо всем, что к ней привело. Вместо той безмятежной красоты, что жила в его памяти, он видел истерзанное, изувеченное пытками тело Госпожи. Ее лицо осунулось и было изрезано морщинами боли, и Кадзэ отчаянно искал для нее теплое, сухое убежище. Но она лежала под дождем, под грубым навесом, что он соорудил из ветвей. Спасая ее от людей Токугавы, он ушел от погони со знаменами, на которых был герб, похожий на паука: восемь изогнутых белых листьев бамбука вокруг белого ромба на черном фоне.

В ночную бурю он унес ее глубоко в горы и, хоть и устал, хотел бежать дальше от преследователей. Но он понимал, что ей нужен отдых, и рискнул остановиться, чтобы построить укрытие от проливного дождя. Кадзэ не смел разводить огонь и уже подумывал попросить разрешения лечь рядом с Госпожой, чтобы согреть ее своим телом, когда она заговорила.

— Не знаю как, но если она еще жива, я хочу, чтобы ты нашел ее. Это моя последняя воля и мой последний приказ тебе, — сказала она. Она смотрела на него лихорадочными, почерневшими от напряжения и боли глазами. Прозрачная белизна ее кожи была вызвана холодом и слабостью, а не тщательно нанесенной рисовой пудрой, как в былые счастливые дни. Это придавало ей призрачный вид.

Кадзэ не мог говорить. Он лишь отвесил церемонный поклон в ответ на приказ Госпожи. Горячие, мокрые слезы текли по его щекам, смешиваясь с ледяными каплями дождя. Госпожа протянула слабую руку. Она дрожала от усилия удержать ее на весу.

— Дай мне свой вакидзаси.

Удивленный, Кадзэ вынул короткий меч из-за пояса и вложил ей в руку. От тяжести меча ее рука упала, но она яростно вцепилась в ножны. Сначала Кадзэ подумал, что Госпожа пала духом и собирается покончить с собой, но тут она сказала:

— В нем — твоя честь и право распорядиться своей жизнью. Отныне он мой, пока девочка не будет найдена.

Теперь этот меч покоился в погребальном храме Госпожи, ожидая, когда он вернет его. Сколько деревень и городов осталось позади с тех пор? И в скольких лицах маленьких девочек он пытался разглядеть проблеск черт Господина или Госпожи? Ей было семь, когда он начал, а теперь он спрашивал о девятилетних. Неужели ему придется спрашивать о десяти-, одиннадцати- и двенадцатилетних, прежде чем он найдет ее? Но впереди была еще одна деревня, и, может, в этой деревне он найдет то, что ищет. И тогда его жизнь снова станет его собственной, вместе с его честью.

Он отыскал меч разбойника и подобрал его. Этим оружием, а не собственным мечом, он принялся выскребать две неглубокие могилы. Похоронив мужчин, он оглядел деревья у дороги, пока не нашел то, что ему подходило. Мечом разбойника он чисто срубил ветку, а затем вторым ударом отсек от нее прямой кусок длиной в ладонь. Он достал из ножен маленький нож и принялся за работу; его руки двигались с отточенной скупостью движений, вырезая по дереву. Из грубого полена явилась Каннон, Богиня Милосердия. Несколькими последними движениями ножа он завершил складки ее одеяния и вгляделся в ее безмятежное лицо. Это было лицо Госпожи — не то, каким он видел его в последний раз, а то, каким хотел запомнить.

Оставив статуэтку у обочины, чтобы она могла взирать на могилы двух разбойников, Кадзэ продолжил свой путь.