Снежная робинзонада

Жизнь продолжается

Кончалось лето.

Сданы экзамены за четвертый курс. Позади отпуск и долгожданная встреча. Мы всегда заранее представляем себе, как все должно произойти, но редко угадываем. И всегда почему-то недоумеваем, если реальность не совпадает с мечтами. Грустно все-таки расставаться с грезами.

Все произошло просто: «Или я, или твоя география». И я выбрал второе, ибо отказаться от своего места в жизни, от своего призвания, от своего настоящего счастья значило отказаться от самого себя. Не будет больше писем, от которых радостно билось сердце, и взгляд на фотографию не заставит больше сиять солнце в пасмурный день.

Конечно, Рифату Насырову, которого я первым встретил по возвращении из отпуска, я постарался не показать своих настоящих чувств: «Ну и бог с ней! Холостым лучше! Правда?» Он покачал головой. Кажется, мой чересчур бодрый тон не совсем соответствовал смыслу сказанного.

На Кызылче за лето появилось много нового. Высокий щитовой дом с четырьмя двухкомнатными секциями наконец встал на фундамент, ждавший его целый год. В чистых стеклах окон сияло солнце, ярко блестела рыжим суриком свежепокрашенная крыша. Совсем как в городе или поселке где-нибудь на равнине. Но горы не давали о себе забыть. Склон, где стоял дом, был так крут, что, в то время как на юг круто падали целых четырнадцать ступенек высокого крыльца, с северной стороны дома крыльцо имело всего одну ступеньку. В доме разместились кухня, несколько кладовых, столовая — кают-компания, кабинеты метеорологов и гидрологов, общежитие. Рядом с домом белел каменный склад, в котором помещались также радиостанция и агрегатная. В землянке оборудовали баню, а на месте нашей примитивной метеоплощадки сооружался целый метеорологический ансамбль. Каждый прибор укреплялся на бетонном фундаменте, а вся площадка должна была быть обнесена ажурной металлической сеткой.

Летом успели построить временную дорогу, и теперь на станцию ухитрялись пробиваться машины со стройматериалами, продуктами, горючим и топливом.

Новая станция — новые люди. Черноскова давно не было, Антонов собирался на другую работу, а Шульц передавал станцию новому, более опытному начальнику — Сергею Петровичу Чертанову. Появилась в коллективе первая женщина — Нина Слободян, инженер-гидролог, жена нового старшего инженера станции Анатолия Слободяна. Даже рабочие-строители были новые, незнакомые.

«Старики», Гена Руденко и я, включились в строительство метеорологической площадки. Гидрологи устанавливали на своих водомерных постах легкие металлические мостики, самописцы уровня воды, рейки.

Жизнь продолжалась, но ореол романтики над Кызылчой в моих глазах начал таять. Обычная станция в стадии стройки со всеми ее недоделками, неурядицами, заботами. Без экзотики трудностей, одиночества, отдаленности…

Нет, такая жизнь мне не нравилась. И судьба услышала мою безмолвную мольбу.

Километрах в десяти от Кызылчи за невысоким перевалом находилась другая высокогорная метеорологическая станция — Ангрен-плато. Она, правда, располагалась не на самом плато, а на восточном склоне Арашанского хребта — одного из отрогов Чаткальского хребта, метров на сто выше Кызылчи. Окружающий ландшафт во многом напоминал Кызылчу. Дорог сюда, кроме пастушеских троп, никаких не было.

Станция Ангрен-плато обслуживала сводками погоды проходящие в этом районе авиалинии. Но главной ее задачей было давать сводки погоды синоптикам для составления прогнозов погоды по всему Узбекистану.

(Метеорологические станции прогнозов не дают. Это дело синоптиков в управлениях и бюро погоды. Метеорологи же только предоставляют материал для прогнозов, сообщая с десятков станций о «своей» погоде и позволяя синоптикам составить большую общую карту погоды, а затем ее прогноз.)

Наблюдения за запасом воды в снежном покрове, которые вели работники станции зимой, были необходимы для составления гидрологических прогнозов — предсказания поведения реки Ангрена, в нижнем течении которого находится один из крупных промышленных и сельскохозяйственных районов Узбекистана.

На Ангрен-плато работали пять человек. Летом коллектив станции распался. Кто взял расчет, кто перевелся на другую станцию. Молодой начальник зимовки Володя Селиверстов тоже собирался уезжать и тщетно ждал смены. На место ушедших радистов-наблюдателей прислали двух новых — Абрамчука и Митрофанова. Смена Селиверстову не находилась, и мне было предложено временно принять у него станцию. Я со всей безграничной самоуверенностью молодости согласился, тем более что мне снова предстояло попасть в чисто мужское общество, без женщин (я им докажу!).

В это смутное время произошло событие, едва не обернувшееся трагедией.

Я находился на Кызылче вместе с третьим радистом-наблюдателем моей будущей станции Женей Литвиновым. Обстоятельства сложились так, что мы оказались без лыж, а нас ждал путь обратно по только что выпавшему полутораметровому рыхлому снегу. На Кызылче лишних лыж не оказалось, и мы по радио вызвали Ангрен-плато и попросили привезти нам лыжи.

С лыжами за плечами Абрамчук и Селиверстов двинулись в путь. На перевале, примерно на полпути между станциями, Селиверстов, которому необходимо было вернуться на станцию, оставил Абрамчука, указав ему дальнейшее направление. До Кызылчи было уже недалеко.

Но тут с юго-запада потянул ветер, снизу из ущелий и долин поползла вверх по склонам зыбкая пелена облаков. Через несколько минут вокруг одинокого путника заколыхался туман. Абрамчук сбился с пути. До самого вечера он напрасно искал Кызылчу, бродя всего в полутора километрах от станции. Наконец в заваленном снегом русле какого-то ручья его окончательно свалила усталость. Дела обстояли неважно: не было ни шубы, ни спального мешка, с утра во рту ни росинки. Мороз усилился, но туман не рассеивался. Абрамчук развел костер из всех нашедших в карманах бумажек, в том числе и денег. Но все двести пятьдесят рублей были в крупных ассигнациях, поэтому пачка оказалась довольно тонкой. В огонь полетели записная книжка, носовой платок. Попытки разломать лыжу не увенчались успехом: слишком замерзли руки, да и плотная промокшая древесина вряд ли стала бы гореть. Огонь погас, и непроглядная холодная тьма сомкнулась вокруг усталого, промокшего и продрогшего Абрамчука.

Но об этом никто не знал. Радиосвязь между нашими станциями была только раз в сутки, утром. Не дождавшись лыж, мы с Литвиновым заночевали на Кызылче, полагая, что в такую погоду никто к нам не придет. А на Ангрен-плато были уверены, что Абрамчук успел до непогоды прийти на Кызылчу. О беде мы узнали лишь утром следующего дня, во время радиосвязи.

По тревоге с обеих станций вышли лыжники. Целый день бороздили они заснеженные склоны в районе перевала, узкие долины, русла рек и ручьев. Наконец к вечеру одна из групп наткнулась на полу-занесенный лыжный след. Идя по нему, зимовщики добрались до места ночевки Абрамчука. Увидев своих спасителей, он приподнялся, хотел что-то сказать, но потерял сознание.

В меховом спальном мешке Абрамчука волоком притащили на станцию, обогрели, накормили. У него оказались помороженными кисти рук и ноги. Но молодость и здоровье победили, и через месяц он выздоровел.

После выздоровления Абрамчука перевели на Кызылчу, где для него нашлась более легкая работа, чтобы он мог окончательно поправиться.

Нам пришлось зимовать на Ангрен-плато втроем.