Снежная робинзонада

Один из трех

Я принял станцию и повел ее, как корабль.

Капитан из меня получился не сразу: судно рыскало, зарывалось в волны, становилось лагом к волне. В экипаже не хватало людей, и мы втроем выполняли работу за пятерых. Мы — это Женя Литвинов, Володя Митрофанов и я.

Литвинов провел на этой станции уже год. Долго с ним мне работать не пришлось: месяца через четыре он взял расчет — вторая зимовка тяготила его. Свою специальность он знал хорошо, но, будучи обычным хорошим исполнителем, не выделялся в нашем коллективе. Это было хорошо, так как мне вполне хватало беспокойства с Володей.

В Володе, видимо, погиб выдающийся изобретатель. Имея семь классов образования, он стал в армии радистом, а на зимовке — радистом-наблюдателем. Но ему было мало только работы, его мозг постоянно был занят изобретением самых невероятных вещей. То это была антенна-перископ, на изготовление которой пошли старая радиомачта, новые снегомерные рейки и весь станционный запас проволоки. Радист, сидя за рацией, должен был вращать антенну, как перископ подводной лодки, наводя ее то на одну, то на другую станцию для лучшей слышимости. Правда, я так и не узнал, насколько улучшилась бы слышимость, так как после жестокого скандала спустил изобретателя с чердака, где он пытался топором прорубить крышу и потолок для установки своего изобретения.

В другой раз это была брага «высокогорная». Как удалось потом выяснить у знающих людей, мы получили сивушное масло. Почему мы остались живы, до сих пор осталось для меня загадкой. Отлежались.

И уже совершенно сумасшедший проект вертолета — венец творческой деятельности Володи. С помощью деревянного станка следовало установить на лыжах старый трехсильный движок от генератора шпинделем кверху, на конец шпинделя муфтой прикрепить лом, а на конец лома — винт от станционного ветряка. Тут же рядом сиденье для водителя. Потом нужно было разогнаться с горы навстречу ветру, дать полный газ, подняться в воздух, сделать круг над станцией и сесть. Смелости Володе было не занимать. Но я вовремя сообразил, кто из нас поднимется, а кто «сядет» и на сколько, поэтому дело снова кончилось оглушительным скандалом. Возмущенный автор проекта удалился, чтобы потом в гордом одиночестве предавать анафеме начальников — рутинеров и консерваторов.

В то же время с Володей спокойно можно было отправиться хоть на край света, настолько неистощим был его запас бодрости и оптимизма. На лыжах он ходил отлично. Там, где я, сопя и обливаясь потом, медленно взбирался на подъем, он буквально «возносился». С любого склона он спускался, не тормозя палками, а лишь чуть присев для равновесия. В марте на снегосъемке километров за двадцать от станции у него сломалась лыжа. После нескольких минут крепкой, хотя и бесполезной брани по ее адресу Володя успокоился, рассмеялся и, призвав на помощь все свое воображение, стал сооружать нечто очень сложное и хитрое. Кажется, это был единственный раз, когда я не протестовал против его изобретения. С удивительным сооружением на ноге, сбитым из лыжных обломков, скрепленных проволокой, брючным ремнем и различными веревочками, он ухитрился пройти еще более двадцати километров по горам, напевая при этом свой любимый романс «Мы странно встретились и странно расстаемся».

Непривычно звучали в ледяном воздухе среди безмолвия заснеженных гор слова о миражах жарких пустынь, караванах верблюдов, чьей-то непонятой любви. Много странного в этом мире. Мы, разные, совершенно непохожие один на другого, живем, зимуем вместе где-то в горах, и от нашей работы зависит жизнь других, незнакомых нам людей, летящих на самолетах, строящих плотины и каналы.