Снежная робинзонада

И снова Кызылча

Осенью 1961 года Кызылчу реорганизовали в снеголавинную станцию, главной задачей которой было исследование снежных обвалов. В связи с этим на станции создали постоянную группу лавинщиков-гляциологов, которую возглавил Кашиф Билялов.

И я вновь вернулся туда, где четыре года назад началась моя работа, став инженером лавинной группы. Правда, было немного неловко перед Иваном Андреевичем Ильиным, которому я обязан очень многим. Он надеялся, что я стану постоянным работником его отдела. Я пытался оправдываться, но, встретившись с его укоризненным взглядом, замолчал.

Я возвращался на станцию иным, чем был несколько лет назад, опытнее, грамотнее. Да и Кызылча была уже другой.

Великолепно оснащенная новая метеорологическая площадка белела, словно океанский корабль, высокой мачтой-флюгером и поручнями-оградой. Она была построена в новом, безопасном месте, куда никакие лавины не достанут. Рядом с ней встал большой новый дом — штат станции теперь насчитывал более двадцати человек. От нашей землянки осталась лишь небольшая заплывающая ямка, в которой хранились бочки с горючим. Лишь чистый родник по-прежнему поил всех своей холодной и вкусной водой, так же рокотала неподалеку река, шелестел сухой травой ветер, и те же горы окружали нас.

В связи с преобразованием станции работы по изучению лавин были реорганизованы и расширены. Появилась новая крошечная снеголавинная лаборатория, расположенная метров на пятьсот выше станции. Мы называли ее «Филиал». На север, восток и юг от узенькой площадки спускались крутые склоны, на западе вздымался крутой, узкий гребень. На площадке стояло нечто напоминавшее железнодорожный контейнер, обитый толем. Плоская крыша, два небольших квадратных окошка, узкая дверь. Все лето и часть осени кызылчинцы на ишаках, а чаще на себе затаскивали сюда деревянные щиты, доски, опилки, толь. Чтобы постройку не снесло ветром, ее притянули тросами к большим камням и забитым в землю трубам. Поставили рядом две метеобудки и осадкомер, водрузили на крыше плювиограф и датчик дистанционного ветромера. Все это немолчно звенело и гудело под порывами постоянно дующего холодного ветра.

Внутри домика, несмотря на тесноту, было тепло и уютно. В узком тамбуре попискивал на газовой плитке чайник со снегом. В комнате, если можно так назвать помещение размером не более трех квадратных метров, которое служило столовой, спальней и рабочим кабинетом одновременно, приятно гудели в железной печурке ветви арчового стланика, заготовленного еще с осени, урчал приемник «Турист», и все это было освещено теплым розовым светом десятилинейной лампы. Вой ветра, заставлявшего вздрагивать и покачиваться все сооружение, придавал этому маленькому уголку особый уют.

На нарах было оборудовано неприхотливое ложе очередного отшельника: кусок войлока и спальный мешок. Напротив стол-полка, позволяющий максимально использовать полезную площадь «Филиала». Но самым главным предметом был здесь, конечно, телефон, соединявший дежурного с Большой землей, каковой являлась для «филиальцев» станция. По телефону можно было сообщить о сходе лавин в некоторых невидимых со станции лавиносборах, проверить часы, уточнить приборы, узнать последние кызылчинские новости, сообщить, что нужно захватить следующей смене. Но даже и сам человеческий голос придавал бодрости. Иногда облачное море заливало станцию, мутные валы колыхались под самой лабораторией. Из облаков поднимались лишь отдельные вершины. А затем и сам «Филиал» погружался в сырую серую мглу. Одинокий обитатель высокогорной кельи чувствовал себя затерянным и забытым. Резкий звонок телефона заставлял вздрогнуть, встряхнуться. Помни, ты не одинок! Как бы ни были плотны облака, густ туман, силен мороз, жестока метель, темна ночь — мы рядом. И на душе становилось теплее и светлее.

Мы посменно дежурили в этом маленьком мирке.

Приходилось не только проводить метеорологические и гляциологические наблюдения, но и вести все хозяйство — от приготовления пищи до мытья полов.

Лаборатория находилась прямо над местом отрыва давансайских лавин, так сказать, в тылу врага. Раз в пять дней, надев страховые пояса и закрепившись прочными веревками за вбитые в трещины скал альпинистские крючья, мы спускались на крутые склоны и в глубоких снежных шурфах определяли свойства снега. Конечно, со временем это будут делать с помощью дистанционных приборов, а пока что приходилось самим на ледяном ветру тянуть замерзшими, непослушными руками динамометры, разрывая слои снега, взвешивать снег на весах плотномера, определяя его плотность, находить, изучать и описывать малейшие признаки лавинной опасности.

…В заботах незаметно проходит короткий зимний день. Отдежуривший гляциолог спускается вниз (после недельного одиночества Кызылча покажется ему столичным городом), и я, новый отшельник, остаюсь один. Догорают краски заката, усиливается мороз, с вершин тянет холодом. В небольшое квадратное окно видны свисающий с крыши снежный козырек и высокий сугроб, между которыми вьются тонкие струи поземки. Зажигаю десятилинейку, и на темнеющий снег ложатся красноватые блики.

Выходя ночью на наблюдения, я вижу, как вдали через перевал по дороге идут машины. Хотя дорогу у перевала нередко заносит, засыпает лавинами, дорожники расчищают путь, и движение почти не прерывается. Мне отсюда виден только свет фар: яркий — машина идет в Ангрен, тусклый, размытый — направляется в Ферганскую долину. Значит, не один я на ночной вахте.