В землянке тишина, лишь чуть слышно шелестит по крыше поземка. Душно, дымно, зато тепло. На столе коптит лампа с треснувшим стеклом. В углу под нарами скребутся мыши. Потрескивает от жара раскаленная железная печка, тонко поет стоящий на ней чайник.
Все зимовщики дома. Гидрологи обсуждают проект водомерного поста на Четыксае, правом притоке Кызылчи. При этом один что-то записывает, другой приспосабливает для просушки мокрый комбинезон. Гена, передав мне дежурство, крепко спит в мешке из теплых собачьих шкур. Минимум десяток псов расстались со своей шубой во имя такого комфорта. А мы с Володей крутим ручки старого приемника, словно циклоп посматривающего на нас из темноты своим единственным красным глазом. Свистят и поют радиоволны, трещит морзянка, сменяются голоса, плывет музыка.
Но мы ищем не это.
И вот сквозь помехи до нас долетает необычайно чистый, хрустально звонкий и прозрачный высокий женский голос: «Роман, Роман, я Кондор, я Кондор, перехожу на прием…» Радистка неизвестного нам аэродрома вызывала другой. Мы ее давно знали и в то же время не знали совсем. Но ее голос заменял нам самую красивую музыку. Она произносила номера самолетов, сводки погоды, позывные аэропортов, но мы этого не слышали. Для нас звучала лишь мелодия ее голоса.
Даже представители старшего, женатого поколения затихают. Вот картина, должно быть: небритые прокопченные личности сидят у приемника и слушают девичий голос. Кто она, что за таинственный «Кондор»? Этого мы никогда не узнаем…
Иногда вечерами мы подсоединяли звукосниматель патефона к приемнику и «крутили» наши немногочисленные пластинки: «Караваньеро», «Ветви в окне, а на них апельсины» (увы, не в нашем окне!)… В одной из песен были слова: «Хорошую цепь я сегодня достану, на цепь я тебя посажу». Володя Черносков решил, что это больше относится к собакам, чем к людям. Он провел в конуру провод, установил динамик и дал концерт для четвероногих. Бедные псы сидели возле своего домика, из которого неслись унылые звуки, и подпевали протяжным дуэтом. Упоминание о цепи повергало их в тоску.
Когда надоедали пластинки и не звучал в эфире голос «Кондора», мы искали радиомаяки. Всем нравилась песня «Как нежно море голубое», напоминавшая каждому о той, что ждала его, ждет или будет когда-нибудь ждать.
Слабый свет керосиновой лампы не помешал нам по нескольку раз перечитать всю имевшуюся на станции литературу. Совсем не скучно, оказывается, перечитывать. Каждый раз открываешь что-нибудь новое, не замеченное раньше.
Ни у кого из нас не было большого багажа, набора вещей, которые мы обычно считаем совершенно необходимыми, но без которых можем обойтись. Фотоаппарат, смена белья, несколько любимых книг, а все остальное — спецодежда и казенный инвентарь.
Багажом были наши мечты, планы, наша романтика. Кызылча для нас была не обычной долиной небольшой горной речушки, а настоящей «терра инкогнита», краем неведомых дорожек и невиданных зверей, страной самых удивительных приключений, местом, где может свершаться невозможное. Честно говоря, такой Кызылча для меня была все годы моего пребывания в горах. 8а каждым поворотом, в каждой долине и ущелье я ожидал встретить удивительное. И то, что ущелье или долина оказывались похожими на десятки других таких же ущелий и долин, не только не разрушало, но, напротив, еще сильнее укрепляло мою веру, что вот уж в следующий раз меня обязательно ждет необычайное.
В нарастающем темпе современной жизни, предоставив большую часть физического труда машинам, непрерывно перерабатывая массу самой различной информации, мы невольно утрачиваем иногда остроту восприятия. Часто мы смотрим, но не видим, слушаем, но не слышим. Краски окружающего мира отражаются в наших глазах, его звуки проникают в наши уши, но мы, погрузившись в себя, в круг своих забот, в глубь своих чувств, не замечаем многого. Хотя каждый стал специалистом в своей области техники, науки или искусства, наша связь с природой от этого не окрепла. Мы все больше используем природу для своего блага, по праву сознавая себя владыками мира, однако нередко это сознание превращается сначала в пренебрежение к природе, а затем и к людям недавнего и далекого прошлого. У них не было телевизора, радио, электричества, автомашин, кино — как же они жили, что это за жизнь? А они жили, боролись, побеждали и не считали себя несчастными горемыками.
Так и нас иногда спрашивали, как мы можем жить без кино, театра, музеев, выставок, кафе, без всего, что принято называть культурой. Но ведь, во-первых, это только дополнение к основной жизни, к работе, а во-вторых, далеко не всегда культура человека связана с предметами культуры. Есть, глядишь, и магнитофон, и телевизор, и машина, но нет даже элементарных знаний и представлений об окружающем мире, о науке, музыке, живописи, литературе. В то же время на зимовках и в экспедициях нередко встречаешь людей, словно окончивших все возможные курсы и отделения университетов культуры. Спросишь, так ли это, оказывается, нет, зимует давно, даже считает, что «отстал от жизни», «одичал».
Мы никогда не чувствовали себя горными дикарями, стоящими в стороне от цивилизации. За время зимовок мы не утратили никаких качеств современного человека.
Мы закалились духовно и физически, стали опытнее, увереннее в себе, серьезнее. Ровнее стало дыхание, зорче глаза, крепче сердца.
Мы научились строить, взбираться по скалам, разбивать палатки, разводить костры, не бояться непогоды и расстояний.
Мы приобрели уважение к природе, желание познать ее законы, разгадать ее тайны.
Часто пишут о том, как человек изменяет горы. Но и горы тоже изменяют человека, делая его сильнее, смелее, зовя ввысь, помогая увидеть в себе высокое.