Снежная робинзонада

Обычное

С утра со стороны Ангрена показались пряди перистых облаков. Они соединялись, уплотнялись, затягивая небо жемчужной пеленой. Столбик ртути в барометре медленно пополз вниз. Широкий радужный круг — гало — вскоре очертил солнце. После полудня появились высокослоистые облака. Солнечный свет проникал сквозь их сизый покров, словно через матовое стекло. А через семь или восемь часов после появления первых вестников приближающегося циклона показались главные облачные массы. Под прикрытием клочьев разорванно-дождевых облаков стеной надвигалось что-то сплошное, бесконечное, свинцовое. Вот оно подошло ближе. Несколько безмолвных всплесков призрачных волн — и станция погрузилась в густой и плотный туман. Вокруг сразу потемнело. На короткое время стена тумана внезапно отхлынула, и стало видно, как серые космы ползут вдоль Давансая и Головной, огибая станцию. Это стекающий со склонов холодный воздух отбросил первую атаку облаков.

Но циклон только начинал разворачиваться. Словно из бездны, шли и шли клубы облаков с далеких морей на заснеженные хребты Тянь-Шаня. Горы затопило облачным морем.

Повалил снег, непрерывный, густой. Плотный, почти ощутимый туман то тек снизу, то двигался вспять. Иногда на мгновение возникал просвет, в котором сквозь рваные клочья облаков нескончаемо летели куда-то белые вершины. Но затем слой туч стал настолько глубок, что ветер уже не мог его разорвать.

Снегопад усиливался, глубина выпавшего снега росла, и все окружающие предметы словно уменьшались. Короче становились флюгера, рейки, ограда площадки, погружались в снег дома.

Через сутки после начала снегопада, когда глубина свежего снега превысила тридцать сантиметров, в тумане послышались глухие вздохи. Это дышала «белая смерть» — лавины. Низкий гул затихал в глубине ущелий и долин. Снег пошел по-настоящему.

Горы сбрасывали со своих плеч тяжелый груз, но сверху сыпались новые массы снега, и снова каменные громады освобождались от бремени.

Мы ждали конца ненастья, ждали привычно, терпеливо, так как по правилам техники безопасности в такую погоду выходить строжайше запрещалось. Только гидрологи осмеливались иногда пробиваться на свои водомерные посты. Хотя их путь и проходил по безопасному от лавин участку, полное отсутствие дороги и видимости делало это путешествие не слишком приятным.

Через трое суток снегопад прекратился, облака, словно пороховой дым сражения, рассеялись, юго-западный ветер сменился обычным северо-западным, и утром мы зажмурились от ослепительного сияния снегов, покрывавших окружающие горы. В этом горении было что-то космическое. Смотреть на снег было трудно, как на солнце, так нестерпим был его блеск. Свежевыпавший горный снег отражает более девяноста процентов солнечных лучей. Даже не поднимая головы, можно было обжечь лицо и глаза.

Надев темные очки, мы стали осматривать окрестности. В верховьях Головной, Безымянной и Давансая виднелись сошедшие лавины. В течение нескольких часов после конца снегопада еще сохраняется угроза снежных обвалов. В то же время необходимо как можно быстрее обследовать все лавины. Но риск есть на любой работе.

Для обследования в первую очередь мы выбрали лавину в верховьях Головной. Она была наиболее доступна, а вероятность нового обвала, по нашим предположениям, там была наименьшей.

Нам пришлось здорово попотеть, пока, оставляя в рыхлом снегу глубокую синеющую лыжню, мы поднялись метров на шестьсот выше станции.

Какое страшилище состоит из языка и хвоста? Лавина. В плане лотковая лавина часто имеет вид капли. Передняя часть лавины — язык, задняя, заостренная — хвост.

И вот мы на языке. Вместе с новым снегом частично сошел и старый. Перед нами нагромождение тяжелых плотных комьев, некоторые в рост человека. Пришлось пробираться несколько сот метров без лыж по вздыбленной, словно вспаханной поверхности лавины. По пути мы фотографировали ее отдельные участки, определяли размеры, измеряли плотность снега. Мы словно охотники на туше убитого зверя, недавно еще свирепого и беспощадного, а теперь навеки неподвижно застывшего.

Ну что ж, посмотрим теперь, откуда этот зверь прыгнул. Хаотическое нагромождение снежных глыб кончилось, и мы стали подниматься по широкому лотку с гладкими, точно отполированными стенами из плотного снега. Несколько часов назад здесь неудержимым потоком пронеслись десятки тысяч тонн снега. «Словно бульдозер прошел», — сказал Кашиф. Но нет еще на свете бульдозеров с захватом в сотню метров. Наконец перед нами свежим мраморным изломом блеснула линия отрыва лавины. Динамометром со скобами и рамками мы измерили силу сцепления между отдельными слоями снега и внутри слоев, определили структуру снега, некоторые его свойства. Я в полевом журнале прикинул: да, снег, достигнув критической высоты, сорвался вниз под действием собственной тяжести. Причина схода лавины — перегрузка склонов снегом. Подробнее и точнее это будет выяснено на станции. Однако ведь мы не просто наблюдатели, а инженеры, производящие полевые наблюдения, поэтому нам и делать первые выводы и предположения.

Но вот плотномеры, похожие на небольшие минометы в чехлах, заброшены за спину, приборы уложены в рюкзаки; разворачиваемся, чтобы ехать обратно. Толчок, еще…

Буря, нет, ураган бьет в лицо. От быстрой потери высоты закладывает уши. Шелест снега под лыжами превращается в тонкий свист. Летят навстречу искристая снежная пыль, горы, небо, солнце. Пригнувшись, зажав под мышками палки, мы мчимся вниз, чуть притормаживая на поворотах. Тяжелые, окованные железом слаломные лыжи становятся невесомыми и вот-вот оторвутся от снега. Кажется, раскинь руки — и взлетишь. Ради нескольких минут и даже секунд такого стремительного полета горнолыжники готовы часами взбираться по крутым склонам.

На станции пообедали и снова в путь. Нас ждали еще несколько «белых невест», как мы называли лавины. Ведь с каждым часом свойства снега изменяются, можно опоздать и прийти совсем к иному снегу, чем тот, который создал обвал.

В этот же день мы провели «шурфование» и определение высоты снега. Высоту снега на различных склонах мы определяли в теодолит по рейкам, заранее установленным в недоступных зимой местах. Азимут и высота каждой рейки были указаны в журнале, поэтому находить их было нетрудно. Смотришь на рейку, находящуюся за несколько километров, где-то у самого гребня гор, и словно рядом видишь, как ветер крутит снежные вихри, наметая тяжелые карнизы. И вновь белые страницы журналов наблюдений заполняются цифрами, а белые страницы снега — следами лыж.

Вечером в нашей кают-компании зашел разговор об интересном явлении: почему в городах во время гололеда происходит так много несчастных случаев, а у нас за все годы зимовок не было ни одного перелома, вывиха или растяжения? А ведь ходили мы не по тротуарам. И дело не в какой-то особенной обуви или хитрых приспособлениях. В специальных альпинистских ботинках ходили очень немногие, да и то далеко не каждый день. Основной обувью были обыкновенные кирзовые сапоги, те самые, которые носят геологи, топографы, солдаты, колхозники и люди многих других профессий.

Не соблюдали мы и какую-то необыкновенную осторожность. Наоборот, смотришь иногда (если сам не являешься действующим лицом): кувыркается кто-нибудь с горы — щепки от лыж и палок летят. А сам цел. Хотя летел с кручи, на которую посмотреть — шапка валится. Но и этого мало. Возле станции соорудили трамплин. Сколько там было переломано лыж, но ноги — ни одной.

И дело не в молодости. Жизнь в горах выработала в нас постоянную внутреннюю напряженность, постоянную готовность всех мышц прийти на помощь телу. Причем мы сами этого совершенно не замечали. Мчишься на лыжах по плотному скользкому насту и думаешь при этом о чем-нибудь своем, не касающемся дороги. Но вот толчок — и тело само мгновенно восстанавливает равновесие. А если и свалишься, то тут же снова поднимешься, глянешь, целы ли лыжи, и снова в путь. И очень жаль, что в городе это ценное качество со временем исчезает.