Снежная робинзонада

Снегорои

Итак, я стал лавинщиком.

Ежедневно на сравнительно ровном участке недалеко от станции я выкапывал в снегу шурф. Затем спускался в узкий холодный колодец, присаживался на снежную ступеньку и начинал долгую и кропотливую работу, кратко именуемую у нас шурфованием. Обычно этим словом принято называть только копку шурфа. У лавинщиков же понятие «шурфование» включает в себя целый комплекс исследований снега.

Сначала определение и описание структуры снега. Самое главное при этом — умение различить на однообразной белой снежной стене разные слои снега, от ослепительно белого до тускло-серого, из которых, словно слоеный пирог, состоит снежная толща. Это умение появлялось со временем, по мере накопления опыта. Нужно было определить различные оттенки снега, величину и расположение его частиц, присутствие ледяных корок и тому подобное. Толщину слоев я определял линейкой.

Затем наступала очередь приборов. Погружались в толщу снега тонкие термометры. Плотномером я измерял плотность каждого слоя, а динамометром с набором металлических рамок и скоб — величину сцепления между частицами снега.

Раз в три дня я поднимался на высокий угловатый выступ-контрфорс у входа в ущелье Давансая, с крутых северных склонов которого часто срывались лавины. Там я тоже делал описание шурфов на ровном участке и на крутых лавиноопасных склонах. При этом приходилось страховаться тонким стальным тросом или прочной капроновой веревкой. Отсюда, с двухсотметровой высоты, хорошо была видна станция, метеоплощадка и клубок лыжных следов. Синие тени, чуть лиловатый отблеск полуденных снегов, поток света из голубой бездны…

Шурфование было у нас самой тяжелой и самой опасной работой. Тяжелой не в смысле затраты энергии, а, наоборот, из-за неподвижности, когда приходилось по нескольку часов не вылезать из глубокой снежной ямы.

Хорошо на южном склоне: солнышко светит, да и снег здесь редко бывает глубже полутора метров. Лавины отсюда тоже редко сходят, так что шурфуй на здоровье.

А на затененном холодном северном склоне глубина шурфа всю зиму больше двух метров. Стоишь перед снежной стеной высотой чуть не в полтора человеческих роста и знаешь, что если двинется снег, то тут уж никакая страховка не поможет.

Молчит снег, только тонкая дрожащая стрелка динамометра показывает, насколько надежна его толща. В слоях плотного, мелкозернистого, похожего в изломе на пиленый сахар снега силы сцепления иногда превышают пять тонн на квадратный метр. Тут и скрепером не подцепишь. А вот у самой земли под слоем крупнозернистого снега видны тонкие волокнистые кристаллы. Приходится опускаться на колени, чтобы лучше рассмотреть самое коварное проявление снежного метаморфизма — глубинную изморозь. Она возникает в результате перемещения паров внутри снежной толщи и образует горизонт скольжения, по которому сходит весь вышележащий снег. Однажды весной, спускаясь вдоль снежного карниза, я неожиданно услышал зловещий треск. Прямо у меня под ногами змеей скользнула извивающаяся трещина. Одним отчаянным рывком я оказался в стороне, а карниз вместе со всем находившимся на склоне снегом с грохотом рухнул на дно сая. Объем обвала доходил почти до двух тысяч кубических метров, а причиной схода послужило образование глубинной изморози.

Кроме шурфования в мои обязанности входило обследование всех лавин, сошедших в бассейне Кызылчи, и определение при помощи теодолита высоты снега по рейкам, поставленным в местах накопления снега.

Чуть выше меня проводил такие же «снегоройные» работы Кашиф Билялов. Я работал от САНИГМИ, он — от станции. К счастью, в скором времени это дублирование было прекращено и наши разобщенные исследования стали проводиться по единой программе.