Снежная робинзонада

В выходной день

Мы сидели на крыльце, греясь в ярких и теплых лучах майского солнца. Прозрачный воздух был пронизан светом. Сверкали тающие снега, своим холодным горением подчеркивая глубокую синеву теней. Но это было выше, а на Кызылче уже давно зеленела трава. Вдали по склону наши собаки с азартом гоняли проворную лису. Та с непостижимой ловкостью увернулась от острых клыков, и вся лохматая компания с лаем исчезла за гребнем.

Рядом с нами спал на крыльце «Дядя Вася», блаженно потягиваясь во сне. Видно, ему снился кошачий рай: везде теплые печки, мягкие постели, незапертые кладовые.

Глядя на наших зверей, мы разговорились о том, кто из нас в каком году родился. По восточному обычаю, каждый год носит имя какого-нибудь животного. Через тринадцать лет название повторяется. Считается, что судьба человека будет похожа на жизнь того животного, в год которого он родился. Вскоре мирная беседа перешла в жаркий спор. Родившиеся в год мыши, зайца, кабана, коровы, барана утверждали, что все это глупости, предрассудки, ерунда, о которой и говорить не стоит. Напротив, рожденные в год тигра были очень довольны. Им, по-видимому, очень хотелось рычать, точить когти и крутить хвостом. Они хищно посматривали на «кабанов» и «зайцев».

Я, кажется, рожден в год волка. Если права примета, пусть пошлет мне судьба выносливость, стальные мышцы и железное здоровье волка, так нужные на нашей работе.

Пошумев и оставив «Дядю Васю» досматривать сны, мы пошли к широкому пологому склону недалеко от метеоплощадки, где в этом году решено было впервые вскопать огород. Нашли сравнительно ровный участок, сотки три. Скинув рубахи и майки, мы взялись за лопаты. Было воскресенье, нерабочий день, нас никто не принуждал, но все работали с увлечением. Блестели вспотевшие спины. Что заставляло нас с такой радостью и удовольствием переворачивать тяжелые, упругие пласты высокогорной целины? Ведь не так уж необходим нам мешок картошки, который мы соберем (если вырастет) с нашего огорода. А вот копаем, изменяя по своему желанию небольшой участок планеты.

К вечеру на склоне густо чернел квадрат вскопанной земли, который, словно печать, удостоверял: здесь — люди. Чувствуя усталость в не привыкших к подобной работе мышцах, мы были довольны и горды, словно вспахали весь Тянь-Шань.

После ужина я зашел в метеорологический кабинет. Завтра нужно подняться на «Филиал», там на северных склонах еще лежит снег. Я решил подготовить необходимые приборы для предстоящего «шурфования». В кабинете Кашиф склонился над какой-то сложной конструкцией.

— Это что за урод? Модель марсианина по последним представлениям?

— Нет, это для измерения твердости снега. Хочу на днях испробовать на «Филиале», пока еще там весь снег не сошел. Сейчас отрегулирую, чтобы осенью не возиться, а сразу за дело… Да вот не придумаю, как равномерно нагрузку усиливать. Гирьки не подходят, камешки тоже не годятся.

— А если воду наливать? Постепенно, в резервуар…

— Ай да Саня! Смотри-ка, оказывается, и в твою голову иногда приходят умные мысли!

Сомнительная похвала.

Я подошел к широкому стеллажу возле стола. Рядом с бездействующим еще осциллографом лежали примитивный динамометр и алюминиевые рамки — наш сегодняшний инструмент. Контраст, обычный при организации любых исследовательских работ, тем более что наука о лавинах еще молода, методика наблюдений над физико-механическими свойствами снега в горах только еще разрабатывается. Единственный в Союзе небольшой научно-исследовательский институт гидрометеорологического приборостроения пока не сумел, вернее, не успел создать нужные нам приборы, вот и приходится браться за дело самим. Я видел много интересных, оригинальных приборов, созданных инженерами и техниками лавинных станций. У нас на Кызылче их конструированием занимался Кашиф.

Вот и сейчас, уже забыв обо мне, Кашиф достал логарифмическую линейку и погрузился в какие-то расчеты…

— Вы бы хоть назвали как-нибудь вашу компанию, что ли, — посоветовала мне как-то одна из наших женщин.

— Зачем?

— Солиднее. Например: Совершенно Добровольное Общество Холостяков, сокращенно СДОХ…

— Брось! Никто не сдох и не собирается! — сердито фыркнул я.

…Но иногда в лунные весенние ночи душу охватывало странное волнение. И в глазах моих молодых товарищей я различал такую же неясную тревогу, словно ожидание чего-то. Конечно, в этом никто не признавался вслух, мужская гордость не шутки. Но вот кто-то остановился у крыльца, невольно поддавшись очарованию залитых перламутровым светом гор, тишине ночи, истоме теплого воздуха. Словно чего-то (а может быть, кого-то?) не хватает. Рядом незримо появлялась легкая женская тень. Ведь самому старшему из холостяков было всего двадцать семь. Вздохнет человек и медленно побредет в холостяцкое общежитие, наполненное крепким запахом пота и табака, где со стен сверкали белозубые улыбки журнальных красавиц.

Но проходила ночь, и нас вновь захватывал поток мужского труда: заброска продуктов, топлива, горючего, приборов, батарей на «Филиал», ремонт и возведение различных гидросооружений, перевозка, переноска, копка, стройка и прочее. Ночные призраки исчезали. И вот уже снова, слыша по радио, что «без женщин жить нельзя на свете, нет», мы только презрительно щурились: живем, не тужим, Гидрометслужбе служим и на жизнь не обижаемся.