Солнце заходит...

АТАБАН

Когда я объяснил своим хозяевам, что хотел бы посетить какую-нибудь деревню племени ифугао, они рекомендовали Пуитан, до которой было около часу ходьбы. У меня сложилось впечатление, что они без восторга отнеслись к моей затее. Смерть двух американских профессоров была еще слишком свежа в памяти. Но именно посещение Пуитан и позволило мне выяснить, почему их убили.

Представление ифугао о мире весьма ограниченно. Они крайне редко осмеливаются выходить за пределы своей долины и владений деревни. Ифугао почти ничего не знают о том, что находится по другую сторону гор.

Взгляд ифугао на окружающий их мир лучше всего, пожалуй, изобразить несколькими концентрическими кругами. Самый малый круг заключает родную деревню и принадлежащие ей террасы рисовых полей. Внутри этого круга — все друзья, и если возникают конфликты, они разрешаются мирным путем, иногда при посредничестве старейшего и наиболее уважаемого мужчины в деревне, своего рода предводителя племени. За этим кругом — другой, охватывающий деревни, с которыми торжественно заключен мирный договор.

Население деревень, связанных дружескими узами, может свободно преступать владения друг друга. Но если кто-нибудь нарушит законы гостеприимства, договор разрывается, объявляется война и свободное хождение отменяется. Все, что находится за вторым кругом, — вражеская территория.

Однако любой посторонний человек, если он не питает вражды к ифугао, может прийти к ним и ему представится случай раскрыть свои истинные намерения. По дороге с ним ничего не случится, хотя он будет находиться под постоянным наблюдением. Все дело в том, как он поведет себя. Так произошло и с теми двумя американскими профессорами. Они шли через горы и к вечеру остановились неподалеку от деревни. Там они увидели пустой дом, в котором во время сбора урожая хранился рис. Американцы нашли его подходящим для ночлега. Сварили ужин и улеглись спать. На следующее утро они безмятежно продолжали путешествие, но вскоре были убиты копьями. Их головы, по местному обычаю, отрубили и принесли в селение. В чем состояла их вина? Они нарушили элементарные правила вежливости, принятые во всем мире. Не следует устраиваться на ночь в чужом сарае, не спросив предварительно разрешения хозяина. На Западе их бы выругали пли выставили прочь. В Горной провинции за это обезглавливают.

Если бы эти два профессора вошли в деревню, отыскали старейшину племени, объяснили, кто они, откуда, зачем пришли, и попросили пристанища на ночь, их, несомненно, приняли бы с большим радушием. Глава племени предложил бы им чашку рисового вина или воды — в знак того, что племя отвечает за безопасность своих гостей. Если бы с ними случилось что-нибудь скверное, хозяева отомстили бы за это.

Четверо «убийц» даже не пытались скрыться от полиции. А когда им объяснили, кто стал их жертвой, они пришли в такое отчаяние, что один из них тут же покончил с собой. Остальных, по настоянию американцев, приговорили к пожизненному заключению, и они до сих пор еще находятся в исправительном лагере далеко от своих гор. Все население покинуло деревню. Жители не могли оставаться там, где произошло так много несчастий. Я сделал все, чтобы разъяснить обстоятельства этого «убийства» и добиться помилования. Искренне надеюсь, что скоро наступит конец бедам, которые мои коллеги по глупой случайности навлекли на столько семей, оставив несчастных детей без отцов. Сами они погибли мгновенной смертью, а это не наихудший конец для смелого человека.

Я отправился в Пуитан в сопровождении студента и школьника, взяв с собой большой пакет с табачными листьями, бутылку джина и конфет. Пока мы шагали по дороге, все шло хорошо, хотя нам и пришлось несколько раз переходить вброд бурные потоки. Хуже стало, когда мы оказались вынуждены балансировать по каменным оградам террас, причем справа были рисовые поля, покрытые грязной водой, а слева — высокий обрыв. Туземцам, привыкшим ходить босиком, пройти по такой ограде ничего не стоит, но для обутого профессора эта задача оказалась не из легких. В случае потери равновесия я предпочитал упасть в воду, а не с обрыва, поэтому все время стремился наклоняться вправо, в результате промок почти до колен.

Наше приближение к деревне сенсации не произвело. Никто из ифугао не подошел к нам. Жители разглядывали нас издали. В Пуитане насчитывается 20–30 домов, расположенных на нескольких террасах, вымощенных гладкими чистыми камнями. Это производит очень приятное впечатление. Дома — небольшие клетушки из тяжелых бревен с остроконечной соломенной крышей. В крыше — дыра для дыма. Единственное отверстие в стене — дверь. Дома стоят на четырех крепких столбах. На каждом столбе есть круглый, гладкий деревянный диск, который не позволяет крысам забраться наверх. Подобные диски, установленных на канатах, применяются с той же целью при швартовке кораблей. Попадают в хижину при помощи стремянки.

Атабан, старейшина племени, сидел в дверях своего дома, греясь на солнышке. Увидев нас, он сразу же скрылся в доме, но вскоре спустился по лестнице в роскошном тканом одеяле, накинутом на плечи, и с церемониальным жезлом в руке. Я выступил вперед и со всей любезностью, на какую только был способен, объяснил с помощью школьника, знавшего местный диалект, кто я такой, и сказал, что пришел выразить старому Атабану свое уважение и восхищение. Он улыбнулся и попросил меня сесть перед ним на корточки. Я поскорее открыл бутылку с джином и протянул ему. Он отпил добрый глоток и вернул бутылку мне. Я тоже выпил. Таким образом дружба была установлена. Постепенно к нам приблизилось все население деревни. Я развернул пакет с табачными листьями. Мои спутники дали всем мужчинам и женщинам по листу табака, который они начали жевать, а я поделил конфеты между детьми, что вызвало у них большую радость. Если рады дети, довольны и взрослые. Чтобы не оставаться в долгу, Атабан взобрался в свой домик и вынес оттуда вырезанную из дерева черную чашу и две необычные, тоже черные, деревянные ложки в качестве подарка.

Племя ифугао — одно из самых талантливых на Филиппинах. Их скульптуры из дерева широко известны. У ложек, находящихся сейчас в Национальном музее Копенгагена, великолепные ручки с изображением богов. К сожалению, в последние годы искусство резьбы по дереву стало служить коммерческим целям. В Багио и в Маниле организована массовая продажа стандартизированных фигур, часто огромных размеров и совершенно безвкусных. Чего не сделаешь ради американских долларов! Никого не интересует, что резчикам по дереву смертельно скучно вырезать десятки одинаковых и глупых фигурок, барыши за них получают другие. Становится все труднее находить чудесные старинные изделия. Доцент Академии искусств в Копенгагене Педер Хальд, который несколько лет назад пытался научить филиппинцев изготовлять керамику, имеет в Хольте прекраснейшую из всех виденных мною небольших коллекций деревянных скульптур ифугао.

Атабан пригласил нас на обед. Мы ели очень вкусный рис, запивая его рисовым вином, и постепенно у всех стало веселое настроение. После еды Атабан подвел меня к соседнему домику значительно меньшей величины, забрался наверх и открыл дверь. Затем он предложил мне подняться и заглянуть внутрь. Там, в сумерках, я смог различить большую деревянную фигуру сидящего на корточках человека, с руками, положенными на колени. Это был бог риса, стерегущий урожай. Здесь рис хранился до тех пор, пока его не обмолотят в большой ступе за домом. Атабан объяснил мне, что он не может вынести бога из домика, чтобы я его сфотографировал. Это делается только раз в году, во время праздника урожая, когда бога окропляют кровью жертвенных животных. Но мне разрешили сфотографировать две деревянные фигуры, охранявшие вход. Впоследствии они тоже стали жертвой миссионерского рвения, но, к счастью, Атабан к тому времени уже умер.

Так как сверх всяких ожиданий все шло гладко, у меня возникла идея. Я спросил Атабана, можно ли на следующий день прийти снова и захватить с собой петуха, которого мы принесли бы в жертву богу, чтобы нам обоим оставаться здоровыми и долго жить. После жертвоприношения я бы с удовольствием переночевал у него. Атабан с восторгом отнесся к моему предложению. Да, конечно, я обязательно должен прийти! Мы расстались с ним, как самые лучшие друзья.

Мои городские хозяева советовали мне не слишком увлекаться визитами в селения, но я решил не отступать от своего намерения. На этот раз никто не хотел идти со мной. Я вынужден был довольствоваться в качестве переводчика зятем Атабана. Он немного знал английский язык еще с тех времен, когда работал на строительстве дорог. Сейчас он сидел без работы, потому что иссякли деньги, ассигнованные на строительство.

Итак, я тащил самого огромного петуха, какого только удалось раздобыть, охапку табачных листьев, а мои карманы раздувались от двух бутылок джина и массы конфет. На том месте, где я должен был свернуть с дороги, меня встретили мужчины, вооруженные копьями. Они, к моей огромной радости, освободили меня о г петуха, который все время буянил, а ведь мне надо было иметь обе руки свободными, чтобы сохранить равновесие. На этот раз я не вымок.

Собрались все жители деревни, в том числе и те, кто находился на работе во время моего первого посещения. Они оделись по-праздничному, а мужчины вооружились копьями и овальными щитами. Я представил себе, что чувствовал Парис, когда греки подошли к стенам Трои. Атабан, сопровождаемый тремя почтенными старцами, вышел мне навстречу, и мы обнялись под крики ликования всей толпы. Затем начался праздник жертвоприношения. Четыре старца уселись под домом Атабана, прислонившись каждый к одному из столбов. Посередине стоял большой черный деревянный горшок с крышкой. Это был алтарь. Между прочим, один подобный алтарь находится в Национальном музее Копенгагена. Его до половины заполняли какие-то предметы. Рядом с деревянным горшком поставили огромный черный глиняный кувшин с широким горлом, наполненный рисовым вином.

Каждый из четырех старцев имел чашу, которой он зачерпывал вино, когда испытывал потребность промочить горло, что случалось довольно часто. Чаши были изготовлены из скорлупы кокосового ореха, с превосходно обработанными краями, не хуже, чем у настоящих стеклянных рюмок. Я сидел рядом с Атабаном, держа в руках такую же чашу.

Обряд длился около часа. Четыре старца пели по очереди, иногда все вместе. Начали они с того, что стали поминать всех предков племени. Очевидно, списки племени бережно хранились, потому что длилось это бесконечно долго. Когда наконец духи всех предков были приглашены, стали вызывать богов, духов природы. Не забыли и красную птицу, поскольку она играет большую роль в добрых и плохих предзнаменованиях. Все закончилось ликующим пением, которое перешло в экстаз, когда над открытым алтарем отрубили голову петуху и в горшок закапала кровь.

Затем наступил самый важный и ответственный момент: предстояло узнать, дадут ли силы небесные мне и Атабану долгую жизнь, о которой мы просили. Петуху вспороли живот, извлекли печень и желчный пузырь, они оказались в порядке. Все остались довольны. Петуха сварили и съели четыре старца и моя милость. Жертвенный петух — отличное блюдо!

Вечером меня спросили, где я буду спать, в доме или под домом, я предпочел последнее. Свежим воздухом не стоит пренебрегать, особенно в теплую погоду. Разложили походную кровать, сохранившуюся со времен войны, и торжественно уложили меня на том месте, где незадолго перед этим стоял алтарь. Женщины и дети давно ушли, остались только мужчины. Они сидели вокруг меня, держа копья, обращенные остриями к небу. Я лежал и смотрел на них, потом улыбнулся и покачал головой при мысли о том, что сказала бы моя дорогая старая мать, если бы увидела своего сына в этой необыкновенной обстановке.

До тех пор пока я не задремал, Атабан и его зять вели со мной долгую беседу. Выяснилось, что в период японской оккупации они все скрывались в горах. Затем Атабан спросил меня, что я делал во время войны. Я ответил, что меня призвали убивать врагов.

— Сколько их убил?

— Тридцать шесть, — ответил я. — Мне не удалось убить шестьдесят врагов, как моему деду.

Старик одобрительно кивнул и посмотрел на меня с уважением. Когда стало ясно, что я полностью расположил его к себе, я решился спросить:

— А сколько врагов убил ты?

— Семь.

— Можно мне посмотреть их?

Атабан поднялся в дом и вскоре спустился с семью черными черепами в руках. Я невольно покосился на острия копий.

Затем я спросил Атабана, что обычно делают с головой побежденного врага, после того как ее отрубят. Он объяснил, что сначала ее очищают и вынимают мозг, а потом коптят над костром. Я питал слабую надежду, что моя голова не станет восьмой, но полной уверенности в этом не имел.

Во всяком случае спал я тревожно и часто просыпался. Мои телохранители все время сидели вокруг меня, а старый Атабан ходил тут же, то и дело подбрасывая сучья в костер, который горел до самого утра.

Наконец взошло солнце, и храбрые воины разошлись по домам. Меня очень тронула такая забота о моей безопасности в течение всей ночи. Дочь Атабана сварила нам утренний кофе. Какой же он был вкусный! Мы его пили со свежеприготовленным теплым рисом!

После завтрака Атабан принес одну из черных голов.

— Я дарю ее тебе, — сказал он. — Я уже стар, и сила мне больше не нужна. А ты молодой и нуждаешься в ней.

Мне кажется, я никогда ни одним подарком не был так тронут. Полагаю, Атабан понял, что моя благодарность была искренней. Я попросил его рассказать, кому принадлежала эта голова. Он ответил, что она принадлежала одному человеку из соседней деревни, который с несколькими своими товарищами напал на Пуитан. За это Атабан, спрятавшись у дороги, убил его копьем и забрал голову.

Чтобы оценить сделанный мне подарок, надо знать, что ифугао, так же как и другие подобные им племена, полагают, что «душа» — совокупность всех качеств человека — находится в ногтях, волосах, костях и особенно в черепе. Взяв себе голову, присваивают тем самым и все качества убитого, силе которого они всегда отдают должное.

Я вынужден признать, что, принимая во внимание сказанное выше, охота за черепами теряет свой варварский характер и становится совершенно понятной. Разве я сам не убивал врагов, которые напали на мою деревню. Или более цивилизованно убивать их из винтовки, чем копьем? Атабан получил черепа, я — медали, то и другое — свидетельство мужской доблести.

В последующие годы я довольно часто приходил в Пуитан навестить Атабана. Я подарил ему большую фотографию в рамке, на которой мы с ним стояли, держась рука об руку. Он повесил ее на наружной стене своего дома. Возможно, она висит там по сей день. Атабан был уже очень старым, когда мы встретились с ним в первый раз в 1950 г. Сколько ему лет, он не знал. Вероятно, более восьмидесяти. Он уже тогда чувствовал, что силы его на исходе.

В 1955 г. я должен был уехать надолго на юг, поэтому отправился к Атабану, чтобы повидать его еще раз. Эта встреча оказалась последней.

В Банаве на рынке я купил большого черного поросенка и, насколько позволяла дорога, на грузовике повез его к Пуитану. Там я передал поросенка мужчинам из соседней деревни и попросил доставить его до места. Каким образом они справились с моим поручением, для меня до сих пор остается загадкой, потому что, на мой взгляд, даже двое сильных мужчин не в состоянии были его донести. Я же отправился вперед. Прошло не так много времени, и на каменных плитах перед домом Атабана появился поросенок. Его вел на веревке молодой человек, которого, по всей видимости, это забавляло.

Легко было заметить, что мой старый друг был очень тронут тем, что я его не забываю. Он сразу же приступил к подготовке большого праздника с жертвоприношением. Те же самые старцы исполняли ритуальные песни, но на этот раз в доме, тогда как все мы сидели на корточках перед домом. Поросенку связали передние и задние ноги и между ними просунули толстую бамбуковую палку, так чтобы его можно было нести. Пока длилось пение, занявшее на этот раз вдвое больше времени, чем при жертвоприношении петуха, поросенок лежал тихо. Во время паузы два старика спустились из домика и начали танцевать вокруг животного. Вдруг один из них вытащил кривой нож и заостренную бамбуковую палочку. Ножом старик сделал небольшой разрез в боку животного. Поросенок хрюкнул разок и умолк. Быстрым движением старик воткнул палочку в разрез и попал прямо в сердце. Поросенок умер мгновенно, не издав ни звука. Я никогда не видел более быстрой смерти. Затем оба старика ухватились каждый за конец бамбуковой палки и потащили животное в дом, чтобы исследовать печень и желчный пузырь. Они оказались в порядке, а это означало, что добрые силы за Атабана.

У нас с ним нашлось о чем поговорить. Сначала я удивился, узнав, что Атабан назвал своего младшего внука Эллингером в мою честь. Я рассказываю об этом умышленно, чтобы этот факт не послужил поводом к незаслуженным намекам насчет маленьких эллингеров среди ифугао.

Атабан созвал стариков и сказал, что после его смерти старейшиной и предводителем племени стану я. Все они должны будут слушаться меня, как до сих пор слушались Атабана. Мне полагалось построить себе дом в деревне и жить на старости лет в нем. Атабан дал мне участок рядом со своим домом, но несколько в стороне от других построек.

Так мы расстались с Атабаном и больше никогда не виделись. Через три года я снова пришел в Пуитан, но Атабана уже не было в живых. Когда я шел знакомой дорогой, мне встретился католический священник и, торжествуя, рассказал, что мой старый друг умер как христианин.

— Я крестил его на смертном одре, — сказал пастор.

Он посмотрел на меня с удивлением, когда я улыбнулся при мысли, что немного воды должно было оказать какое-то действие на добрую «языческую» душу. Еще долго племя Атабана будет призывать его каждый раз во время жертвоприношения, обращаясь к небесным силам с просьбой защитить от нужды, болезни и смерти.

Меня встретил не очень симпатичный зять Атабана, который позаботился о крещении старика. Он передал слова своего тестя, сказанные им перед смертью. Атабан верил, что его белый брат придет к нему на могилу. И я это сделал. Могила находилась на отведенном мне участке. Она представляла собой специально построенный маленький домик, очень напоминавший тот, в котором он жил, но значительно меньше. Он сидел прислоненный к стене, с палкой, на которую подбородком опиралась его усталая голова. Дверь была закрыта. Там он должен сидеть несколько лет, пока не останутся от него одни кости и череп не повиснет на конце палки. Тогда дверь откроют, вытащат кости, вымоют, завернут в нарядную ткань и повесят на стену. Таким образом он останется со своими потомками.

У меня было много друзей среди филиппинцев из различных племен и исповедовавших разные религии, но никого я так не любил, как старого Атабана, бесстрашного охотника за черепами.