Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава двенадцатая: Лори

Настоящее

Привычка рано просыпаться, выработанная годами, уже не раз меня выручала, но особенно я люблю это ощущения совершенно ясной, чистой головы, когда день еще даже толком не наступил и не успел нагадить своими постоянными проблемами и падающими на голову неприятностями, требующими срочного решения.

Именно по-утрам я лучше всего думаю.

Жаль, что ночью все-таки пошел снег и выйти на пробежку вообще не вариант. Хоть в этом поселке в основном одни дачи олигархов, снегоуборочная техника вряд ли завернет сюда раньше, чем расчистить главные трассы.

Я осторожно разворачиваюсь в постели, чтобы проверить, как Андрей. Вчера я хорошо притворилась спящей и он долго торчал в ванной, не опасаясь нарваться на вопросы и подозрение с моей стороны. Но я все равно засекла время — ровно час двадцать. Столько в ванной не проводят даже девочки, которые какают фиалками. Хотя в случае с Андреем, я бы, пожалуй, и этому не удивилась.

Убедившись, что Андрей крепко спит, беру халат, косметичку и закрываюсь в ванной.

Осматриваюсь.

Даю себе двадцать минут времени на поиски телефона. Больше нельзя — если мой благоверный вдруг проснется и поймет, что я могу найти его тайник, он снова станет осторожничать.

К счастью, в ванной не так много безопасных мест, куда бы можно было спрятать телефон, а тем более — в ванной необжитого дома, где из всей утвари — только полотенца и привезенные нами же зубные щетки. В бельевой корзине валяется футболка и домашние штаны Андрея — даже не знала, что он взял несколько комплектов. На всякий случай ощупываю их — ничего. Во всех ящиках, где лежат валики полотенец, бумажные салфетки — тоже. В самом нижнем я нахожу красивые однотипные бутылки для шампуней и гелей для душа. И дальше всех — большая банка, очевидно, предназначенная для морской соли. Я знаю, что то, что мне нужно — там, еще до того, как беру ее в руки и ощущаю «правильный» вес.

Достаю телефон — китайское копеечное дерьмо, даже не средний класс, а что-то очень дешевле. Ну, неудивительно, потому что Заволський-старший до сих пор не разблокировал его счета и Андрей вынужден перебиваться какими-то личными небольшими сбережениями. Но вот это… Не представляю, чтобы он купил китайскую копеечную подделку под известный бренд. К тому же… Разглядываю корпус, весь покрытый мелкими царапинами. Андрея нельзя назвать педантом, но он аккуратист и не таскает телефон в одном кармане с ключами, а этот выглядит так, будто им прочищали засоренные трубы. Раз в неделю. Скорее всего, телефон взят с рук. Достаточно доказательств того, что Андрей точно не покупал его самостоятельно, а просто получил от какого-то скряги.

Или…

Догадка уже торчит в моей голове, но это — просто теория, которую надо подкрепить реальными фактами. А для этого мне нужно включить это дерьмо. Естественно, в нем нет ни сканера лица, ни отпечатка пальца, потому что выпущено оно еще в те лохматые времена, когда ничего такого великие умы еще не придумали. Это значительно облегчает дело, потому что подобрать код будет проще. Андрей лентяй, и больше всего на свете он не любит напрягать голову. Так что нужно просто подобрать один из тех паролей, которые я благополучно подсмотрела раньше и которые уже использовала, чтобы пошарить в его компьютере и телефоне.

— Какой ты примитивный, — триумфально шепчу себе под нос, когда разблокирую телефон со второй попытки.

Внутри все девственно чисто, кроме одного единственного номера. Он кажется мне подозрительно знакомым. Чтобы проверить догадку, проверяю свою телефонную книгу и действительно — это номер Марии Юлиановны, его вездесущей мамаши. В самом деле, а что еще я могла бы здесь найти? Любовную переписку с «подружкой»? Это для Андрея сейчас настолько небезопасно, что он, чего доброго, еще перевоспитается от страха и станет добропорядочным мужиком, добропорядочно таскающимся исключительно по бабам.

Но мамочка — это для Андрюшеньки святое.

Она его выродила тридцать лет назад, но пуповину не перерезала до сих пор. Намеренно и исключительно для собственной выгоды, чтобы держать сына на ней, как на поводке.

Мне снова на мгновение становится жаль Андрея — у него с самого начала не было шансов стать нормальным в такой семейке. А потом я вспоминаю Данте… и от жалости не остается и следа. Из двух упавших в молоко лягушек одна опустит лапы и сварится, а другая будет дергаться пока не взобьет масло и не выберется наружу.

Проверяю телефон дальше и не без удивления нахожу в единственном установленном мессенджере около двух десятков файлов, которые Андрей успел ей переслать. Сначала я думаю, что это только документы о сделке с Авдеевым, но, блин, нет.

Он, видимо, слил ей вообще все, до чего имел доступ: финансовая документация, счета, расходы и доходы по всем связанным дочерним фирмам. Некоторые документы я вообще впервые вижу, хотя старый боров дал мне довольно широкие полномочия на момент, пока я составляла и схему для отмыва бабла. Но то, что Андрей скинул мамаше — это просто…

У меня в голове вертится одна из тех фразочек, которые я пару раз слышала от Данте — в те моменты, когда он был чем-то крайне расстроен. Хотя в моем случая я нахожусь в состоянии крайнего офигевания от происходящего. То есть, пока Завольский-старший там из кожи вон лезет — так старается спрятать все свои «левые» счета и махинации, его собственный сынок за здорово живешь сливает все это добро буквально во всеобщее пользование. Хотя, справедливости ради, его жадная мамаша вряд ли станет бегать и размахивать ими на каждом шагу.

Меня отвлекает возня за дверью. Черт, Андрей все-таки проснулся?!

У меня есть буквально пара минут, чтобы придумать, что со всем этим делать.

Вбиваю в его мессенджер свое запасное имя, пересылаю туда сразу все файлы (потом разберусь, что уже видела, а что — нет) и быстро удаляю все следы этой маленькой махинации. Слава богу, в наше время хороших мессенджеров, такие махинации можно проворачивать вообще не оставляя следов.

Быстро принимаю душ, подсушиваю волосы, натягиваю теплый балахонистый спортивный костюм и спускаюсь вниз. Сейчас меня спасет только хорошая доза кофеина.

Но пока я заправляю кофемашину, в кухне материализуется Сергей.

Я чувствую его приближение до того, как он заходит. Нутром, как зверь, который уже однажды почувствовал на своей шкуре клыки этого хищника и теперь всегда на стрёме.

— Доброе утро, — здоровается Наратов, занимая место где-то у меня за спиной.

— Доброе. — Намеренно даже не поворачиваю голову в его сторону, хотя «затылком» вижу, что он заявился в одних штанах и топлес. — Тут на две чашки, на тебя сварить?

— Ты просто спасительница, — с преувеличенным облегчением стонет он. — У меня зверски раскалывается голова.

С гораздо большим удовольствием я заварила бы ему большую чашку горячей смолы, но время для такого удовольствия еще не наступило. А чтобы поскорее его приблизить. Сейчас мне нужно быть приветливой, милой и позволить этому придурку думать, что он может «поиграть» со мной в свои игры. Он же не просто так с первого дня знакомства делает все возможное, чтобы не исчезать с горизонта моей жизни.

Когда кофе готово, я поворачиваюсь и ставлю перед Сергеем его чашку, а сама возвращаюсь к столу.

— Пить надо меньше, надо меньше пить, — скороговоркой цитирую всем известное старое кино, когда Наратов, сделав глоток, снова морщится и прикладывает в писку кулак.

— Ты вообще видела моего тестя? Его невозможно перепить.

— Ну, можно просто не начинать.

— Не все из нас могут позволить себе роскошь жить своей своей жизнью. — Он в который раз проходится по мне взглядом. — Иногда нужно просто делать некоторые вещи. Потому что так принято. Потому что лучше один раз помучиться от похмелья, чем потом десять раз услышать, какой ты гандон. Прошу прощения.

Последнюю фразу Сергей добавляет уже с типа_интеллегентным видом. Его любимая маска — казаться хорошим начитанным и правильным, но иногда обиженным жизнью. Так просто и примитивно, но все почему-то ведутся на это дерьмо. Включая моего отца, который редко ошибался в людях. Именно поэтому я поклялась себе ни при каких обстоятельствах больше никогда не верить Сергею. Потому что Наратов всегда врет, а если Наратов вдруг не врет — нужно проверить, дышит ли он.

Я достаю из холодильника банку пива, мысленно собираю волю в кулак и подхожу к Сергею достаточно близко, чтобы убрать в сторону его руку и приложить к его лбу прохладную банку. Он на мгновение жмурится, а потом снова открывает глаза глядя на меня снизу вверх взглядом, в котором нет почти ничего, кроме откровенной похоти.

— Не представляю, чтобы Илона проявила такое же понимание, — как будто шутит, но одновременно и всерьез, сетует Наратов.

— Возможно, она просто видит это гораздо чаще чем я.

— Слушай, малыш, ну ты уж алкаша из меня-то не делай.

Вот оно. Первый шаг, как будто абсолютно естественный и даже уместный.

Малыш.

Одно слово, сказанное как будто между делом, для связки.

Но он первый раз прощупывает мои личные границы. Если я сделаю замечание или начну возмущенно брызгать слюной, Наратов просто спишет все на свое похмелье или скажет, что еще толком не проснулся. Или придумает любую другую отговорку, которых у него всегда полный рот. Но любую другую мою, даже нейтральную реакцию, посчитает за приглашение к действию.

Ладно, сукин ты сын.

Посмотрим, для чего тебе вдруг понадобилась абсолютно бесперспективная тёлка, роман с которой может стоить тебе вообще всего. А Сергей слишком любит свою сытую комфортную жизнь, чтобы рисковать ей ради внезапной любви. Эта мразь любит только деньги и свой драгоценный член. Могу поспорить, что намывает его чаще, чем руки.

Я ставлю банку рядом на стол и снова отхожу на расстояние, без особо стеснения усаживаясь прямо на мраморную столешницу рядом с кофеваркой. Сергей разваливается на кухонном диванчике, бросая свободную руку на спинку. Поза а ля «посмотри, какой я весь из себя». Ну что ж, не просто же так он петушится.

Награждаю его ответным разглядыванием всего этого «добра».

Но, господи, он серьезно?! Пара сброшенных кило и тупая татуировка не делают его в целом довольно типичное мягкое тело объектом для буйного слюноотделения. Он гантели нюхает максимум раз в неделю, хотя судя по его странице в инстаграм, чуть ли не ночует в зале. Но любой мужик, который действительно ходит туда так, как звездит Наратов, выглядел бы в разы лучше. Я уже молчу про кого-то типа… Вадима.

От воспоминания о том, какими твердыми были его мышцы под моими пальцами, когда я бессовестно вонзала ногти в его спину, бросает в жар.

И Сергей, конечно, записывает мои внезапно вспыхнувшие щеки, на своей свет.

— Выспалась? — первым спрашивает Наратов, потому что я выбираю пассивную тактику.

Хочу посмотреть, как и куда он поведет разговор.

— Ага, спасибо. В жизни не видела такой огромной кровати.

— Ну… судя по тому, что я слышал храп из-за стенки, Андрей продрых всю ночь.

У моего муженька множество пороков. За некоторые я его убить готова. Но Андрей не храпит. Никогда. Ни разу не слышала, чтобы он издавал хоть какие-то звуки со стороны спальни, и уж тем более не проспала бы такое событие, лежа с ним в одной постели.

Сергей закидывает простую удочку, самую примитивную, я бы сказала.

— Андрей не храпит, — говорю, глядя ему в глаза. — Может быть, это просто скрипел матрас?

— Ты не уверена?

— Может быть, не из нашей комнаты?

Наратов слегка подается вперед, снова нарочно играя грудными мышцами, как будто там действительно есть что напрягать. Я продолжаю смотреть ему в глаза, нарочно даже не пытаясь опустить взгляд и насладиться этим представлением. Пусть не думает, что от этого зрелища зашкалит мой эстроген и я грохнусь в обморок.

— Мы с Андреем дружим всю жизнь, Валерия, — негромко, как будто до сих пор опасается, что поступает правильно, — я знаю его лучше, чем свои пять пальцев. И готов поспорить на что угодно, что вчера из вашей спальни мог раздаваться только его храп.

— Странно, а мне он говорил, что познакомился с тобой в тринадцатом году.

— И вот что я думаю. — Сергей нарочно игнорирует мою попытку подвернуть сомнению этот его акт ностальгии. — Зачем молодой, красивой и явно неглупой девушке выходить замуж за человека, с которым она сможет разве что на пару храпеть по ночам?

— Я не храплю.

— Зачем тебе все это, Валерия?

— Потому что я люблю своего мужа и понятия не имею, что за чепуху ты несешь.

Но чтобы все то не звучало слишком резко и Наратов, чего доброго, не испугался, придаю тону некоторую расхлябанность. Пусть думает, что это такой прикол. Или шутка. Или, может, именно так звучит мой голос, когда я говорю совершенно искренне?

Сергей слегка прищуривается и нервно проводит языком по нижней губе, а потом снов откидывается на спинку дивана, на этот раз уже без пафосного выпячивания несуществующих мышц. Он определенно сконфужен, потому что разговор свернул не туда.

— Ну допустим, я тебе верю. — Ему снова приходится начинать первым, и Наратов уже не так весело настроен, как в самом начале.

— Ну допустим, мне плевать на то, веришь ты мне или нет. — Теперь моя очередь веселиться, и я нарочно усаживаюсь так, чтобы вся моя поза, даже в спортивно костюме, из которого торчат только ладони и ступни, выглядела как самое вкусное лакомство, которое то и дело проносят у него перед носом, но каждый раз — к другому столу. — Кстати, а это ваша с Илоной спальня справа? Кажется, у тебя там кто-то полночи бил посуду. Тараканы снова выяснили, кто в доме хозяин?

Сергей смеется, но это точно не самый лучший его «искренний смех».

— О наших с Илоной сложных отношениях не знает только слепой и глухой.

— Значит, теперь я в секте тех, кому разрешено обсуждать личную жизнь Наратовых? По каким дням заседание кружка?

И вот он снова смеется, хотя мысленно уже давно проклял ту минуту, когда решил воспользоваться моментом и подкатить к жене друга прямо под носом у собственной супруги.

— Мы с тобой похожи, Валерия. Оба не из этого мира, оба выросли в той среде, где приходилось питаться объедками, чтобы выживать. Мы с тобой из другого теста.

— Практика показывает, что люди, которые рассуждают про сорта сдобы и тяжелую голодную жизнь, на самом деле просто иногда ели бутерброд с маслом, но без красной икры.

— Тебе как будто сто лет в обед, малыш! Даже моя бабка не была такой занудой!

— Наверное потому, что у вас был хлеб с маслом, а у меня только недоеденный бургер из помойки за углом кафе?

— Ты серьезно? — Уголок его губ нервно дергается.

— А ты как думаешь?

Что, Наратов, не нравится, когда твои попытки пудрить мозги превращают твои собственные убогие извилины в фарш?

Но ладно-ладно, я уже слишком сильно перегибаю палку. Это «херой», чего доброго, испугается и забьется в норку с тяжелой моральной травмой, и снова побежит на свой мужицкий форум, жаловаться, как он люто ненавидит всех женщин. Когда-то мне даже доставляло удовольствие читать его высеры, регулярно появлявшиеся на следующий же день после того, как ему отказывала какая-то красотка. Но потом это стало настолько предсказуемо, что я потеряла всякий интерес к его обиженным высерам. Наверняка после финта «Рины» это мамкин пингвин тоже пару раз громко изошел на понос.

Я мгновенно меняю выражение лица, делая вид, что все это время мне было очень сложно сдерживать смех, а потом, откинув голову назад, хохочу во все горло.

— Ты что… поверил? — пытаясь превозмочь смех, утираю глаза. Слез там нет, но Сергей вряд ли обратил на это внимание.

Сейчас он полностью сосредоточен на попытках понять, что вообще происходит.

— Прости! — Складываю Ладони в молитвенном жесте, и снова взрываюсь от хохота. — Прости, пожалуйста, но у тебя было такое лицо… Я просто не смогла удержаться!

— Да я просто тебя разыграл, — Наратов очень топорно изображает контроль над происходящим, как будто это он с самого начала меня разыгрывал, а не наоборот.

Изображаю сомнение, но потом снова перевожу все в смех и как бы между делом, соскальзываю со столешницы, поправляя одежду. Вскользь проверяю, чтобы толстовка не сползла с плеч — оставим этот сюрприз на потом. Если Сергей узнает об этом сейчас, он вряд ли порадует меня бурной реакцией.

— Эй…! — Он неожиданно догоняет меня уже в дверях, берет за локоть и заставляет повернуться.

Проклятье. Мы зажаты в дверной коробке, и поя попытка отодвинуться, натыкается на жесткое ограничение. Нарочно опускаю взгляд на то место, где его пятерня крепко удерживает меня за локоть.

— Дай угадаю — это тоже часть твоих «дружеских» обязанностей?

— Я же не один… Черт. Только не говори, что ты…

Глазам своим не верю. Сергей Наратов — и вдруг заикается, путается в словах?

— Я как будто дергаю отличницу за косички, — то ли оправдывается, то ли извиняется он, но хватку не ослабляет ни на секунду. — Слушай, я просто хотел сказать… В общем, нам нужно держаться вместе. Ты понятия не имеешь, как быстро таких как мы, сжирают в этом мире.

— Допустим. Зато могу предсказать, что если ты немедленно не уберешь от меня руки, то за право сожрать тебя первым будут бороться как минимум твой очень зубастый тесть и крайне неуравновешенная супруга.

— Это что — беспокойство обо мне? — Он окончательно слетает с катушек, и наклоняется ко мне так близко, что со стороны это наверняка выглядит как «за секунду до поцелуя».

Во мне неприятно саднит прошлое. Плохо, потому что я была уверена, что давно похоронила в себе все чувства к этому человеку. Но стоило ему приблизиться — и основы, которые я с таким трудом устанавливала, неожиданно предательски заскрипели.

Мне хватает сил грубо выдернуть руку из его хватки.

И не сбежать.

Остаться стоять на месте, глядя в его бесстыжие глаза, которые я когда-то так сильно любила, что отголоски тех чувств до сих пор доставляют мне сильную фантомную боль. Это уже не любовь, конечно — мне давно нечем любить. Если бы Сергей знал это, то не стал бы тратить время впустую — с таким же успехом, он мог бы попытаться влюбить в себя камень или рептилию. Но прошлое все еще кровоточит, хотя вот этот Сергей уже давно не имеет с этим ничего общего. Просто однажды я любила кого-то очень сильно похожего на него.

— Не хочу попасть под раздачу, когда Новаки начнут рвать тебя на куски, — скалюсь так, будто сама мысль об этом доставляет мне удовольствие.

— Тогда, возможно, в другое время и в другом месте? — Он очень рискует, идя ва-банк.

Или подначивает меня сказать то, что ему нужно?

В любом случае, я оставляю его последнюю реплику без ответа.