Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава двадцать третья: Лори

Настоящее

Когда через пять минут моя помощница с перепуганными глазами заглядывает в кабинет, на ее лице написано, что она, конечно, готова отбивать меня от этих непонятных личностей, но только не ценой собственной жизни.

— Валерия Дмитриевна, приехал Авдеев.

Я киваю, встаю и жду, пока троица моих надсмотрщиков поднимется следом. Копытин идет первым, я за ним, а замыкают процессию двое его немногословных помощников. Неудивительно, что все встреченные нами в коридоре люди, буквально шарахаются в стороны, как будто боятся, что за любое неосторожное движение их за компанию поведут на расстрел.

Для подписания сделки выделен огромный зал для совещаний, по масштабам больше похожий на маленький кинозал. Мы используем его всего пару раз в год, когда нужно собрать акционеров или когда наш директор по персоналу решает провести сеанс «корпоративного слаживания». На последнем я присутствовала всего раз и могу с уверенностью сказать, что это действо похоже на гремучую смесь песен в баптистской церкви и концерта Элвиса.

Сама я бы ни за что не выбрала для сделки такое помещение, но изначально предполагалось, что ее будет подписывать Завольский-старший, а он обожает сунуть под нос конкурентам весь свой гребаный пафос.

Но когда мы заходим внутрь, я даже рада, что здесь так много свободного пространства и огромный стол, будет ограждать меня от Вадима надежнее любого щита. Потому что это целых три метра твердого массивного дерева, по одну сторону которого сидит три его юриста, а по другую усаживается моя «команда поддержки». Сам Вадим стоит чуть в стороне и мне остается только молиться, что он помнит мое предупреждение и не выдаст наше знакомство ни словом, ни жестом. В свете последних событий, это в прямом смысле слова может стоить мне жизни.

— Добрый день, господа, — здороваюсь, стараясь не смотреть на Вадима.

Он сегодня «при параде» — темно-серый костюм, белоснежная рубашка. Без галстука, но я успела заметить запонки на едва выглядывающих из рукавов пиджака манжетах. Уверена, те маленькие прозрачные камни — не синтетическая подделка и, тем более, не стекло. И от него снова умопомрачительно пахнет кожей и шалфеем. И я в который раз нифига не понимаю, как могла так опростоволоситься и приняла его за «офисного чувака». От этого мужика буквально фонит энергией силы. Он даже не хищный остер и не какая-нибудь пиранья. Это, блин, целая китовая акула. Если бы мы с Вадимом не были по одну сторону баррикад, я бы точно не стала с ним тягаться.

Но, к слову, вопрос об одной стороне теперь точно встанет на повестке дня.

Ведь в его глазах мое здесь присутствие может означать только одно — я играю в команде Завольского.

Но, к чести Вадима, он вообще никак не выдает свой ко мне интерес. Просто стоит в стороне и ждет, когда я обращу на него внимание.

— Полагаю, это не займет много времени? — Копытин передает юристам «MoneyFlow» свой пакет документов, те, в свою очередь, вручают свои. — Со стороны «ТехноФинанс» сделку будет подписывать Валерия Дмитриевна Ван дер Виндт. У нее есть все необходимые полномочия, и ее подпись будет равноценна подписи Юрия Степановича или Андрея Юрьевича.

— Да, — киваю я, когда он взглядом передает мне слово. — В свете последних трагических событий, думаю, нет необходимости извиняться за то, что мой свекр и муж не могут присутствовать лично.

— Без проблем, — слышу густой бархатистый голос Вадима, но упрямо продолжаю смотреть поверх голов его юристов, чтобы ни в коем случае не сталкиваться с ним взглядом. — Сверим документы?

Юристы с обеих сторон, как по команде изучают оба экземпляра документов.

— Вам не кажется, что тут немного… душно? — Я чувствую новую волну мигрени, которая жестко подкашивает мне ноги, вынуждая сесть на стул. Шарю взглядом по столу в поисках пульта от кондиционера, но его нигде нет. — Может кто-нибудь открыть окно? Пожалуйста?

Головная боль неожиданно превращается в головокружение, от которого желудок снова бултыхается где-то в районе горла. Я пытаюсь сделать вдох, но вовремя понимаю, что как только открою рот — меня тут же стошнит.

— Прошу прощения, но мне… — Встаю, опираясь на руку. Нужно успеть добежать до туалета, пока я окончательно не похоронила этот день под безобразными слоями рвоты. — Я на минуту.

Иду до двери буквально вслепую, ориентируясь на расплывчатые силуэты перед глазами. И при этом абсолютно четко ощущаю пристальный взгляд Вадима. Боже, только бы он не начал изображать рыцаря и не вызвался помогать. Прошу тебя, боженька, ты и так…

— Кажется, Валерии Дмитриевне не хорошо, — жестко отчеканивает он, в два шага сокращает огромное расстояние межд нами и подставляет локоть, чтобы я на него оперлась.

Я знаю, что не должна принимать его помощь. Эти три стервятника только и ждут, чтобы получить хоть какой-то намек на наши не только сугубо_деловые отношения, а Вадим, как специально им подыгрывает. Неужели так трудно понять, что что-то не так и вести себя осмотрительно?

Но стена вот-вот закончится, а дальше мне никак не добраться до туалета без посторонней помощи. Стиснув зубы, кладу ладонь на его заботливо подставленную руку. Но как только выходим в дверь, Вадим обнимает меня за талию и дальше несет почти что на руках.

— Придурок, да что ты творишь, — шепчу себе под нос, уверенная, что он все равно этого не услышит.

Остается только надеяться, что совершенно пустой коридор и ни единой живой души нам навстречу — реальность, а не плод моего перепуганного скорыми разрушительными последствиями воображения.

— Куда? — коротко спрашивает Вадим, заблудившись в хитросплетениях наших коридоров.

Я еле заметно вскидываю руку на право, а оттуда — в самый торец.

Вадим толкает дверь со значком женского силуэта, и я даже не сопротивляюсь, когда понимаю, что он идет следом. Закрывает внутреннюю дверь на защелку. Помогает мне добраться до кабинки.

— Стой, — отодвигаю его попытку придержать мне волосы. — Я не…

— Ты не будешь мне приказывать, — еще одно почти командирское заявление, и я сдаюсь.

Меня тошнит практически одной водой, потому что с момента предыдущей рвоты прошло не больше получаса и с тех пор в моем желудке абсолютно ничего не было. Но даже это «ничего» выворачивается наружу болезненными режущими спазмами.

Несколько долгих минут я просто стою над унитазом в позе сломанной березы, пытаясь окончательно опустошить свои внутренности. Я должна довести до конца эту проклятую сделку и для этого мне нельзя выскакивать из кабинета каждые пять минут. Я уже и так достаточно наломала дров.

Когда, наконец, рвотные позывы сходят на нет, принимаю из рук Вадима бумажное полотенце, вытираю рот.

— Тебе нужно умыться, — говорит он, снова за руку, как маленькую, провожая до умывальников.

— Спасибо, мамочка, но дальше я сама.

— Ага, сама.

У меня настолько ослабли ноги, что приходится признать — без его поддержки весь этот процесс занял бы втрое больше времени. Я споласкиваю лицо прохладной водой, провожу мокрыми ладонями по растрепанным волосам, пытаясь привести себя в порядок и вернуть себе хоть как-то деловой внешний вид. Но отражение беспощадно «говорит», что чтобы я ни делала — все равно выгляжу как «кислотница» из притона. Таких темных провалов под глазами у меня не было даже, кажется, когда…

Странно, что я не могу вспомнить, хотя память ковыряет какое-то крайне болезненное воспоминание, никак не связанное ни со смертью моих родителей, ни с предательством Наратова. Но это «что-то» настолько разрушительно, что внутри меня как будто стоит невидимый блок: «Стоп, дальше нельзя, не сейчас, не сегодня».

Ну и хрен с ним.

— Я уже в порядке, — отодвигаю руку Вадима. — Спасибо за поддержку, но этого не нужно было делать.

— В твоем мире мужчины должны молча переступать через женщин, когда те нуждаются в помощи?

— Да ради бога, Авдеев! — Я сую ладонь под струю ледяной воды и еще раз освежаю лицо. В отражении Вадим стоит у меня за спиной — здоровенный и мрачный как чертова туча, которая может пролить грибной дождик, а может раздолбать все молниями. — Завольский приказал, чтобы сделку подписывала я.

— Я понял, Лори.

— Понял? И все равно продолжил творить эту херню?! — Из моего горла вырывается неприятный булькающий звук, абсолютно не похожий на смех, хотя именно это я пыталась сделать. — Ну, поздравляю, теперь на нашем плане можно ставить крест.

— Даже если бы это поставило десять крестов на наших планах — я все равно бы не позволил тебе идти одной.

Он какой-то непрошибаемый.

Даже не знаю, радоваться этому или высказать соболезнование, что мне в напарники достался совершенно не умеющий играть «в долгие шахматы» человек.

— Я изолировала Андрея от сделки, чтобы вести документы самостоятельно. И чтобы получить доступ к сопроводительной документации.

Вадим молча отрывает еще одно полотенце и протягивает мне.

— Вот откуда у меня все те документы, — вспоминаю вопрос, который он зала в нашу первую «официальную» встречу в клубе. — Андрей должен был держать рот на замке, но папаша его дожал. Так что я теперь под колпаком. Старый боров все отлично продумал: если на сделке будет стоять моя подпись — я понесу всю материальную и юридическую ответственность, а если ты вдруг откажешься подписывать — будет ясно, что таким образом ты пытаешься вывести из-под удара своего союзника.

Я раздраженно брызгаю водой на зеркало и пару секунд наблюдаю за тем, как потеки воды размазывают мое отражение до вида карикатурной маски.

— Если бы я не ненавидела Завольского так сильно, то спела бы оду способности этой твари перекручивать любую ситуацию в свою пользу и выходить сухим из воды. Он уже поимел нас обоих, Вадим.

— И давно у тебя это? — спрашивает он.

— Что? Ты о чем? — Разворачиваюсь к нему и с удивлением смотрю на его «фирменное» непроницаемое лицо.

— Рвота.

— Авдеев, ты вообще меня слушал? Причем тут моя рвота?

Он пододвигается почти впритык, пальцами смахивает капли с моих ресниц и повторяет вопрос:

— Как давно тебя так тошнит, Лори? Что ты ела? Это может быть пищевое отравление?

— Это мигрень, боже.

Я не понимаю, как ему это удается — одновременно быть двухметровой брутальной шпалой и заботливым котиком. Тьфу ты, давненько в моей голове не было таких до тошноты милых эпитетов в адрес особей с членом и яйцами.

— Авдеев, ты слышал, что я сказала про сделку? — Он же крутой бизнесмен, у него не только финансовый бизнес (один из крупнейших в этой сфере), но и личный клуб, и собственная конюшня. Такие люди априори рождаются с «чуйкой» на всякую задницу. — Ты понимаешь, что нас загнали в угол?

— Я тебя не подставлю, Лори. — Легка улыбка на его идеальных губах, и даже обезображенное ожогом лицо становится воплощением мужской красоты.

— Ты понимаешь, что тогда все наши планы… ради чего было потрачено столько времени и сил… — Я ощущаю почти физическую боль от того, что все, ради чего я полной ложкой жрала унижения, оскорбления и пинки, в одночасье превратилось в пыль. И самое ужасное — я никак не могу повлиять на ситуацию. По крайней мере — здесь и сейчас. Но это бездействие прямо сегодня загоняет меня в еще больший тупик. — Я все испортила, Авдеев. Я, мать его, все просрала.

Нужно было загнать Андрея под плинтус. Сделать так, чтобы страх перед неприятностями, которые я могу ему организовать, перевешивал страх перед папашей. А я, вместо этого, распустила сопли и даже жалела этого труса, прикрывала его «специфические вкусы» и подчищала дерьмо, которое Андрей, несмотря на все мои предупреждения, умудрялся за собой оставлять.

Если бы рядом был Данте, он бы отвесил мне парочку моральных отрезвляющих оплеух за то, что дала волю эмоциям и пыталась найти проблески человечности в том, в ком ее никогда не было. Андрея вырастили безвольной бесхребетной личинкой, годящейся только на то, чтобы подчиняться тому, кто громче в нее плюнет. Это был единственный способ держать его под контролем, но я не смогла.

— Ты должен отказаться подписать сделку. Прямо сейчас напиши своим юристам, чтобы нашли к чему прикопаться и убирались оттуда. Любая запятая, неточность, что угодно. Они же наверняка стоят больших денег, умеют выкручиваться из таких ситуаций.

Я просто тряпка, нужно это признать, но я не могу позволить Вадиму вляпаться во все это из-за меня.

Хочется прямо сейчас написать Данте, что он просрал на меня шесть лет. Шесть долбаных лет дрессировки коту под хвост. Если бы я была уверена, что он ответит сразу и влепит мне парочку отрезвляющих затрещин, то уже настрочила бы ему десяток сообщений о том, как Завольский обвел меня вокруг пальца и в который раз вышел сухим из воды.

Шутов как-то сказал, что не все люди способны идти по головам и танцевать на костях, некоторые созданы травоядными, как трицератопсы — могут бодаться, но в итоге все равно проигрывают тиранозаврам.

Я много о себе возомнила, решив, что за эти годы успела стать ну как минимум аллозавром. Но на деле оказалось, что я все тот же беспомощный трицератопс.

В следующую секунду я чувствую как пара крепких мужских рук хватает меня за талию, легко разворачивает и усаживает на тумбу около раковин. И прежде чем я успеваю отмахнуться — Вадим упирает ладони в столешницу по обе стороны моих бедер. Даже если я попытаюсь вырваться — это будет заранее обреченная на провал ошибка.

— Сюда может кто-то зайти, — громко шиплю я, потому что мы с ним и так подставились абсолютно везде. Копытин сто процентов уже отзвонился старому борову и сообщил о нашем с Вадимом «уединении».

— Я запер внешнюю дверь, Лори. Хватит дергаться. Послушай меня.

— Не о чем разговаривать! — пытаюсь отодвинуть его локоть и прошмыгнуть в просвет, но он как каменная глыба — даже не шевелится. — Неужели ты не понимаешь, что мы уже и так под колпаком?!

— Понимаю, что не оставлю тебя на заклание Завольскому.

— Ты должен, если не хочешь потерять дело всей жизни!

Уже очень давно я не была настолько близка к истерике, как в эту минуту.

Потому что до этого дня почти все, что происходило в моей жизни, было так или иначе мной же и спланировано, и легкие отклонения от задуманного заставляли вносить коррективы, но не сбивали с курса.

Был такой старый фильм, про пятнадцатилетнего мальчика, которому пришлось стать капитаном целого корабля. Он прекрасно со всем справлялся, и уверенно вел судно про проложенному курсу, пока вдруг не оказалось, что все это время он плыл в противоположном направлении, потому что Главный злодей испортил компас. Но наивный парень узнал об этом только в ту минуту, когда корабль едва не налетел на рифы.

Вот так же я, но с оговоркой, что на рифы я все-таки залетела.

— Лори, смотри на меня. Спокойно. Тихо. Смотри на меня.

Я с трудом, но фиксирую взгляд на бесконечно синих глазах Вадима, почему-то именно сейчас таких ярких, будто он пришелец из кибернетического будущего.

— Мне срать на Завольского. — Он как будто даже улыбается. — Этот старый гандон — та еще скользкая змея, но ему точно не удастся развалить мой бизнес. Вообще без вариантов. Вдолби уже это в свою светлую голову.

Вадим слегка постукивает по моему лбу указательным пальцем.

— Хер ему, а не «MoneyFlow», — еще одна спокойная улыбка.

— Мне бы твою уверенность, — ворчу себе под нос, снова пытаюсь вывернуться и снова безрезультатно.

— Эту проблему я решу, Лори. Бывали в моей жизни задницы и поглубже — ничего, выплыл, еще и натолкал потом, кому следует. Это большой бизнес, детка — тут не хер даже ловить, если страшно ловить пиранью голыми руками.

— Господи, избавь меня от своих мотивирующих цитат, — закатываю глаза, хотя скорее для вида, потому что от моего раздражения не осталось и следа. — И так тошно.

— А вот тут мы подходим к вопросу, который действительно меня беспокоит — что с тобой?

— Мигрень.

— Уже слышал. Это точно? Может, к врачу?

— Ага, к тому, который избавляет от болезни путем отрубывания головы.

— Я серьезно. — Вадим даже не реагирует на мой черный юмор. — Я хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

— У меня жизнь покатилась к черту под хвост, даже странно, что болит только голова, а не отвалилась печень. Так что знаешь, я в порядке хотя бы потому, что до сих пор не развалилась на части. И хватит об этом, Авдеев, раздражаешь.

Он прищуривается, медлит еще несколько секунд, но потом все-таки отступает и дает мне спрыгнуть на пол. Терпеливо ждет, пока приведу себя в порядок, а я стараюсь не отвлекаться на его отражение в зеркале.

В зал заседаний мы возвращаемся в гробовой тишине, не сказав друг другу ни слова.

Копытин, к моему огромному удивлению, сидит за столом в той же позе, в которой я его здесь и оставила. Как будто даже не шевелился и не дышал. Хотя, это никак не отменяет того факта, что пока мы отсутствовали, он легко мог настрочить своему хозяину десяток сообщений. Ну или только одно, с каким-то кодовым словом, если так у них было условлено.

К слову, если все часы мира не сговорились против нас, то мы с Вадимом отсутствовали всего шесть минут, хотя я была уверена, что нас уже начали разыскивать с собаками.

— Валерия Дмитриевна, все в порядке? — бесцветным тоном интересуется Копытин.

— Да. — Разворачиваюсь к остальным, цепляю на лицо официальную вежливую улыбку. — Прошу прощения за эту задержку, господа. Не все устрицы одинаково полезны, как оказалось, и даже элитный ресторан — не гарантия против пищевого отравления. Ни у кого случайно нет контактов санитарного инспектора?

Юристы Завольского так и сидят с каменными рожами, а помощники Вадима поддерживают шутку и втроем мы немного разряжаем обстановку. Пока Вадим не перебивает нас предложением вернуться к сделке.

Я, стараясь не привлекать внимания, внимательно слежу за реакцией Копытина, и на мгновение он выдает себя легкой ухмылкой.

Поверить не могу, что Вам даст им себя поиметь.

Но он даже бровью не ведет, подписывая все три экземпляра.

А у меня, как нарочно, перестает работать ручка. Это, блин, тоже знак? Или я просто цепляюсь за последний шанс уберечь Вадима от дерьма, под которым он добровольно подписался?

— Валерия Дмитриевна, прошу. — Копытин сует свою ручку — какой-то пафосный «Паркер», настолько громоздкий, что его тяжело удержать в пальцах.

Бросаю последний взгляд на Вадима.

Он спокоен как удав. Уже что-то скролит в телефоне, как будто все происходящее для него давно зафиналилось.

Подписываю все документы.

Мы обмениваемся рукопожатиями, и в тот момент, когда пальцы Вадима сжимают мою ладонь, я чувствую тупую боль внизу живота.

Черт.

Если бы я не была травоядным трицератопсом, всего этого могло бы и не случиться.