Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава сорок седьмая: Лори

Настоящее

Всю следующую неделю мой безголовый муженек пачками постит у себя на странице и в сторис фото и видео своего отдыха. Он даже не скрывает, что в этот раз намерен получить от жизни все самое лучшее оптом и сразу. Первые сутки или двое я даже пытаюсь отслеживать его перемещения, вникаю в суть того, что Андрюша молотит своим перманентно заплетающимся языком, но это настолько скучно и примитивно, что быстро надоедает. Мой муженек остался на той ступени интеллектуального развития, где высшим счастьем и «свободой» считается рандеву по ночным кабакам и распитие горящих коктейлей. Слава богу, не постит «видеоотчеты» других своих плотских радостей, хотя зная его — это, видимо, просто дело времени. В любом случае, я уже связалась с парнями, которые по отмашке просто снесут его аккаунт к чертовой матери. А зная лень моего благоверного, он вряд ли станет заморачиваться созданием нового. Но даже если так — это будет новая страница, нового (почти) человека и в любом случае не будет привлекать столько внимания. Хотя в принципе, как мне объяснили, процесс блокировок (и их вариаций) настолько прост, что это можно делать все время.

Единственная причина, почему я до сих пор не вмешалась — мне доставляет удовольствие знать, что где-то там, спрятавший в своей крысиной норе, Заволський-старший внимательно следит за тем, как его единственная надежда и любимое дитятко прожигает лучшие годы своей жизни и… деньги. Я распорядилась следить за расходами по карте Андрея, потому что она оформлена на корпоративный счет и чтобы контролировать движение наличных на счету, не нужны никакие особые разрешения. Если честно, я думала будет хуже, но пока что Андрею хватает ума не делать необдуманных дорогих приобретений, а его аппетиты ограничиваются в основном тратами на развлечения. Огромными, без сомнения, но не за гранью разумного. Понятно, что это дело времени, поэтому я предприняла мены по ограничению суммы его разовых покупок. На коктейли и прочее дерьмо ему хватит, на гостиницу и каршеринг — тоже, но купить хижину у моря одному из своих новых приятелей не получится.

На первое время этих мер безопасности достаточно, а дальше, как любит говорит Данте, нужно оценивать степень гниения и варианты ампутации.

Он так и не вышел на связь.

И во мне снова ожила та упоротая толстая неуверенная в себе девочка Валерия, которая так ждала долгожданное сообщение, что с параноидальной настойчивостью проверяла телефон каждые пять минут. Но это все равно не работает. Сколько бы раз я не заглядывала в нашу переписку, надеясь увидеть уже даже не ответ, а хотя бы уведомление о доставке — этого не случается. Я начинаю проверять телефон еще чаще, надеясь магическим образом ускорить процесс и только еще больше загоняю себя в клещи собственной паники.

«Нужно просто все удалить», — думаю я, разглядывая переписку, в которой последние штук двадцать сообщений — мои, и ни одно из них не дошло до адресата. Я просто пишу ему всякую ерунду — прогноз погоды, свой завтрак, ребус из смайликов, разгадку которого сама же и присылаю. Надеюсь, что рано или поздно мое упорство пробьет эту тотальную тишину.

Хотя в глубине души готовлюсь принять неизбежное.

Моему учителю надоело со мной нянчиться, и он, в свойственной себе манере, обрубил все и сразу, раз и навсегда. А мне просто феерически повезло, что случилось это в момент моей самой большой уязвимости.

— Сделай это, — приказываю своему мягкому страдающему нутру, которое готово цепляться за любую ниточку связи, лишь бы не лишаться последней иллюзии. Но палец, занесенный над кнопкой удаления диалога, предательски дрожит. — Он бы сказал, что ты слабачка, Лори.

Ладно, я просто сделаю это на счет три.

А потом с головой уйду в работу.

И, наконец, стану на учет по беременности у того разрекламированного доктора. Не хочу, чтобы с моим ребенком что-то случилось, раз уж я решила грудью напороться на волнорез собственных табу.

Но в паузе между счетом два и три, на экране всплывает сообщение в директ от Наратова.

Ни разу не снег на голову. Я ожидала чего-то подобного с первого дня, как Андрей начал активно показывать, как ому нравится свободная жизнь. Этому болвану даже в голову не приходит хотя бы создавать видимость того, что где-то в его Вселенной существует беременная жена.

Расценив это как знак, что с тотальным удалением Шутова из своей жизни можно повременить, закрываю переписку и без особого интереса читаю, что прислал Наратов.

— Очень умно, — шепчу себе под нос, изучая брошенную им ссылку на недавно открывшееся кафе-кондитерскую, с припиской, что выпечка там ничуть не хуже того места, которое я люблю.

Хитрый сукин сын всегда стелет соломку. Если Илона найдет переписку — ей вообще не к чему будет придраться. Хотя, уверена, этому мудаку хватило бы изворотливости придумать себе оправдание даже если бы она стащила его с голой бабы в их собственной постели. Только страх перед Новаком мешает Сергею развернуть свое безразмерное мудачество в полный рост.

Чем в недалеком будущем лично я тоже собираюсь воспользоваться.

Валерия: Ага, видела уже это место.

Тоже совершенно нейтральная фраза. В игре, которую я собираюсь вести, все импульсы должны быть исключительно от Наратова.

Сергей: Блоггерши уже оккупировали!

Сергей присылает еще много смеющихся смайликов, как будто у него заело кнопку. А когда я не подаю никаких признаков заинтересованности, пишет, что с двух до четырех там вполне спокойно, а еще как в это время они загружают в печи свежую порцию выпечки. Так что у меня есть все шансы попробовать их популярные позиции буквально с пылу, с жару.

Это ни что иное, как предложение встретиться там в это время.

Валерия: Спасибо за наводку, мне как раз нужно немного развеяться.

Сергей: Ну я примерно понимаю, что тебе сейчас нелегко.

Валерия: У меня очень много работы.

И, выдержав минутную паузу, все-таки закидываю наживку, давая понять, что завтра у меня будет «окно» как раз в эти часы. Сергей наперед желает мне приятного аппетита, а в конце приписывает многозначительное: «Ну ты там держись, мать».

Я бы собственноручно каждый раз ломала мужикам пальцы за то, что они используют в отношении женщин эту дибильную формулировку.

Когда на следующий день я захожу в кафе в семнадцать минут третьего, то первым делом ищу среди посетителей Сергея. Справедливости ради, это не так просто, потому что посетителей здесь действительно не мало. Его нигде не видно. Что в общем не удивительно — он труслив, и не стал бы рисковать своей сытой жизнью, встречаясь со мной на глазах десятков свидетелей.

Но каково же мое удивление, когда внимание привлекает машущая над головами сидящих посетителей рука. Наратов не сбежал. И даже как будто осмелел. Это не стол в центре зала, но тем не менее.

— А ты что здесь делаешь? — спрашиваю я, даже не пытаясь делать вид, что удивлена.

— Догадаешься с трех раз? — Он любезно отодвигает для меня стул и задерживается у меня за спиной, поглаживая спинку ровно в том месте, где ее почти касаются мои лопатки.

Хорошо, что если вдруг меня стошнит, я всегда смогу свалить это на свое беременное положение. А ведь когда-то я с ума сходила от мысли, что мы можем расстаться и я больше никогда не смогу до него дотронуться.

Я жду, пока он усядется на место и говорю в лоб, что поняла его намек на встречу.

— Ну надо же, — Наратов прищелкивает языком, — Валерия, вы решили быть откровенной?

— Что тебе от меня нужно, Сергей? — Еще бы я тратила время и нервы на его скучную клоунаду. Да и не лишним будет дать понять, что его попытки подкатить для меня уже давно не новость. — Только давай ты перестанешь играть в шпионов и скажешь прямо.

— За такие вещи в наших кругах можно и языком поплатиться, — посмеивается Наратов, но в его взгляде, которым он сканирует меня с ног до головы, столько похоти, что я ощущаю ее липкость на всех открытых частях своего тела.

В этом весь Сергей — смелости хватает только чтобы лапать глазами чужую женщину при собственной живой жене.

— Это все? — уточняю на всякий случай, одновременно поглядывая на часы. Не хочу, чтобы он думал, что я готова тратить на него хоть одну лишнюю минуту своего свободного времени. — В таком случае…

Я встаю из-за стола, но делаю это чуть-чуть медленнее, чем могла бы. Наратов все равно не заметит разницу, а у меня будет маленький бонус времени, чтобы этот придурок очухался, перестал трястись от страха и начал говорить по существу.

— Ты куда? — Сергей пытается раньше меня схватить лежащий на столе мой телефон, но я успеваю первой и в отместку награждаю его рассерженным взглядом и предупреждением, что хватать мои вещи без спроса — самый безотказный способ меня разозлить. Он тут же пасует: — Прости, я не знаю… Просто, хотел как-то тебя задержать, а это первое, что пришло в голову.

— Задержать для чего? — продавливаю свое. — Сергей Наратов, ты мнешь булки как целка, тратишь мое время, творишь херню и откровенно испытываешь мое терпение. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что я в принципе до сих пор с тобой разговариваю.

Я вижу как у него кишки в узел закручиваются от желания высказать все, что он обо мне думает. Именно этого я и добивалась. Наратов из той породы мужчин, которым ничего не стоит послать женщину матом и даже поднять на нее руку. За годы жизни в высшем обществе, он неплохо научился притворятся славным благовоспитанным «сыном маминой подруги», но старые привычки так и не смог изжить в себе до конца.

То, что сейчас он держит зык за зубами — красноречивее любых слов говорит о том, что я позарез для чего-то ему нужна.

— Предлагаю держаться вместе, — наконец, говорит он. Так и вижу, как выдавливает из себя каждое слово, как последнюю каплю зубной пасты из мятого-перемятого тюбика.

— Держаться вместе… за что?

— Тебе не надоело валять дурака, Валерия? — Сергей раздраженно фыркает. Но резко дергается со стула, стоит мне сделать шаг в сторону, и шипит сквозь нервно сжатые зубы: — Блять, предлагаешь мне орать об этом на весь мир? Может, еще в письменной форме распечатать и расклеить на каждом столбе?

— Ты тратишь мое время, Наратов.

— Я помогу тебе забрать «ТехноФинанс», — на последней нервной клетке все-таки «рожает» он. И после этого устало откидывается на спинку стула. Видок у него при этом такой, будто он сутки махал кайлом в забое, а не высрал несколько слов своего страшно секретного «гениального плана».

Несколько секунд подумав, возвращаюсь за стол.

Признаться, у Сергея получилось меня удивить. Я знала, что его попытки подбивать ко мне клинья — всего-лишь ширма, прячась за которую Наратов прощупывает почву, прикидывает, как далеко может зайти прежде чем вскрывать истинную причину. Но мне даже в голову не могло прийти, что он метит настолько высоко.

— С чего ты взял, что мне это нужно? — Поняв, что разговор будет долгим, подзываю официанта и прошу принести мне кофе без кофеина и что-то не очень сладкое. Сергей ограничивается чашкой какого-то травяного чая.

— Потому что таким, как мы с тобой, все приходится выгрызать зубами, — говорит он, как только мы снова остаемся вдвоем.

— Не всем дано родиться с серебряной ложкой в зубах. Для кого-то вся жизнь — борьба.

— Ой, Валерия, хоть мне-то не надо травить эти чушь из учебников по саморазвитию. — На этот раз Сергей кривится откровенно брезгливо. — Я по горло сыт разговорами о том, что если много, долго и упорно пахать, то однажды можно проснуться миллионером. Ни хуя подобного, Лера, ни-ху-я!

Последнее слово он декламирует уже заметно повышенным тоном, как бывает, когда приходится рассуждать о больном. Чтобы немного остудить его пыл показываю жест а ля «закрывшийся клюв», надеясь, что он возьмет себя в руки и прикрутит громкость. У меня нет паранойи, но жизнь научила всегда и во всем соблюдать элементарные меры предосторожности.

— Знаешь, что будет, если долго-долго еще раз долго грызть гранит работы? — Сергей переходит на громкий свистящий шепот, от которого у меня ощущения песка в ушах. — Однажды ты проснешься с охуенным, мать его, ощущением отсутствия зубов!

— Прости, что по дороге забыла прихватить подорожник на твои кровоточащие мозоли.

— Как будто у тебя внутри этой семейки жизнь лучше, — он игнорирует мой сарказм. — мы с тобой чужие на этом празднике жизни. Вынуждены прислуживать, заносить жопы, пахать втрое больше остальных, а за все это нам великодушно разрешают иногда доедать хозяйские объедки.

— Ну, на голодающего ты не похож.

Наступает моя очередь оценивать его физическую форму. Нельзя не отдать ему должное — он действительно стал заметно более подтянутым. Я видела это на видео, которые этот мудак присылал «Рине», и отлично вижу сейчас, даже через тонкий свитер. Проблема в том, что это «лучше» только в сравнении с прошлым Сергеем, у которого был живот, а талия отсутствовала в принципе. Для любого мало-мальски постоянно занимающегося «железом» музыка это даже не промежуточная форма — это просто ничто.

Но Сергею явно льстит, что я, наконец, обратила на него внимание. Он ту же принимает более расслабленную позу, как будто множество раз тренировался этом фокусу перед зеркалом. Что с его уровнем самовлюбленности вполне может быть правдой.

— Я знаю, что мы с тобой похожи. Валерия. Ты можешь корчить из себя прилежную девочку, но, знаешь что? — Он сверлит меня прищуром. — Я вижу тебя насквозь, знаю, какая ты, из какого теста.

— Может, поделитесь анализом, доктор Фрейд? — Я правда всеми силами стараюсь подавить желание ёрничать и высмеивать буквально каждое его слово, но это очень нелегко, потому что Сергей продолжает нести пафосно-бестолковую чушь.

— Тебя точно так же, как и меня, заебала роль служанки на этом празднике жизни. Это так. Не поверю, даже если начнешь креститься.

— Не начну, потому что у меня крайне натянутые отношения с религией.

— Вооооот. — Даже в этой простой фразе Сергей как будто слышит подтверждение собственной теории обо мне. Подается вперед, практически ложится на стол, чтобы сунуть морду в мою личное воздушное пространство. — Я знал, что ты девочка, которая дружит с ребятами с цокольного этажа.

Хорошо, что на столе нет никаких столовых приборов, потому что я испытываю острый импульс воткнуть что-нибудь прямо ему в глаз. Настолько непреодолимый, что приходится сунуть руки под стол, чтобы он не видел мои скрюченные от не реализованной потребности пальцы.

— Быть всю жизнь на побегушках у старых пердунов и их разнеженных манерных сыночков и дочек? Это точно не наш с тобой предел мечтаний.

— Знаешь, кого я не люблю больше, чем трусов, неспособных говорить правду в глаза? Уников, думающих что лучше меня знают, чего я хочу.

— Да я блять уже и так все карты на стол выложил! — снова заводится Наратов. Он всегда был той еще истеричкой и с тех пор ничего не изменилось, чуть что — сразу маты и в крик.

— Ты сказал, что поможешь забрать «ТехноФинанс», но я так и не услышала ответа на вопрос, почему мне в принципе может быть это интересно. Никакого ответа, Наратов. Ноль трезвых умозаключений, только твоя всратая философия обиженки. Думаешь, я стану тратить свое время на человека, который даже собственный член боится взять в руки?

Сергей делает показательный глубокий вдох, но это просто еще один его заранее отрепетированный жест. Видимо хочет показать, как много сил тратит на разговор, как тяжело му дается великодушное терпение. А я смотрю как он демонстративно раздувает свою петушиную грудь и вспоминаю как шесть лет назад на любые мои попытки выяснить отношения или просто сказать о том, что меня беспокоит, он моментально заводил пластинку о своем ангельском терпении и моем ужасном злоебучем характере. В итоге у меня выработался рефлекс просто запихивать язык в задницу каждый раз, когда он делал мне больно, потому что в итоге виноватой все равно снова оказалась бы только я.

И несмотря на все это, я продолжала бегать за ним как собачонка, вымаливала внимание, готова была скакать на задних лапках ради малюсенького проявления любви и нежности в свой адрес.

Если бы у меня была машина времени и только одна попытка ею воспользоваться, я вернулась бы в прошлое, надавал себе три порции оплеух, чтобы места живого не осталось и навеки вдолбила бы в голов юной толстой дурочке, что это — никакая не любовь, а махровая, как по учебнику, адреналиновая зависимость от психопата.

— Я в курсе, что империя Андрюшкиного папаши сейчас под серьезным колпаком, — с видом человека, посвященного в страшную тайну, говорит Сергей. — Знаю, что Завольский-старший слинял за бугор, а твой муженек последовал его примеру и сейчас развлекается, потягивая коктейли из кокосового ореха где-то у тропических ебенях. А на тебя повесили всех собак. В такой ситуации самое лучшее, на что ты можешь рассчитывать — это тюрьма.

— А худшее?

— Никогда не понимал, почему люди так стремятся знать плохой сценарий.

— Кажется, это называется «трезвый взгляд на вещи»?

— Лера, солнышко, тебя просто сольют. Дадут всем этим проверяющим органам повод повесить на тебя всех собак, а потом… — Сергей делает характерный росчерк пальцем по горлу.

— Ну учитывая срок, который мне могут впаять, то слив — не такая уж плохая альтернатива.

Я вспоминаю стеклянные глаза матери, когда ей позвонил наш семейный адвокат и сказал, что отец не стал дожидаться приговора в суде и «ушел» не прощаясь.

— Вместе у нас больше шансов, — крадущимся голосом, забрасывает еще одну наживку Сергей.

И меня словно током бьет от осознания того, что точно такие же слова я говорила Авдееву, когда предлагала ему сотрудничество в надежде на более эффективный и жесткий результат. И хоть ситуация развернулась другой стороной (как это обычно и бывает, когда строишь долгоиграющие планы с множеством переменных), его помощь оказалась стОящей. Хоть эта «проверка» уже добавила мне головной боли и наверняка «порадует» еще не один раз.

Наратов — последний человек в мире, с которым я стала бы планировать что-то совместное. Даже не так: если бы он остался самым последним человеком на земле, я все равно предпочла бы действовать самостоятельно, чем пожимать ему руку в знак сотрудничества. Хотя, как показала жизнь, Авдеев тоже оказался порядочным треплом, так что внутренне я жду подставу и от него тоже.

И пытаюсь внутренне настроится на то, что если (или когда?) он попытается от меня избавиться, у меня, скорее всего, просто не будет чем отбиваться. Я совершила самую худшую из всех худших ошибок на свете — я раскрыла перед ним душу. Данте сказал бы, что за такое меня нужно вернуть в первый класс без возможности переэкзаменовки.

«Только тебя здесь нет, Шутов, — обращаюсь к нему мысленно, где бы этот засранец сейчас не находился, — и тебе тоже плевать, что со мной. Вам всем плевать».

— Ну и что ты предлагаешь? — На фоне всех этих тягостных мыслей, даже моральное избиение Сергея начинает надоедать. Пусть уже родит что-нибудь, а там посмотрим, что со всем этим можно сделать.

Он мнется, плохо маскируя трусость якобы глубокой задумчивостью.

— Сергей, я терпеть не могу три вещи, — демонстративно убираю телефон в сумку и встаю, на этот раз всем видом давая понять, что остановить меня сможет разве что мчащийся на всем ходу поезд, но никак не его очередная многозначительная фразочка. — Во-первых — трусов. Во-вторых — мужиков-трусов. И в-третих — мужиков-трусов, которые тратят мое время.

— Есть одна… лазейка, — выпаливает Сергей. На секунду мне кажется, что он попытается закрыть себе рот ладонь, но даже для Наратова это было бы слишком позорно. — Кое-что, что я где-то видел, где-то слышал…

— И ты хочешь, чтобы я заплатила тебе за эту информацию?

— Нет, нет. — Судя по выражению его лица — теперь ему еще страшнее, чем секунду назад.

— Наратов, слушай, если мне придется тащить из тебя клещами буквально каждое слово, то лучше сразу иди на хуй. — Так и хочется вдогонку сказать, что даже у дождевых червей, не имеющих в своем теле ни единой кости, есть хребет, в отличие от него. — Хочешь что-то мне продать — называй цену. Хочешь что-то предложить — предлагай. Хочешь сотрудничать — озвучивай условия. Но не жди, что я радостно развешу уши и соглашусь на все, даже не понимая, о чем речь. А то, знаешь, пока я сюда ехала, то тоже видела, как кошка свое дерьмо закапывала и слышала, как баба мужа песочила за пьянки.

— «ТехноФинанс» поглотила часть денег одного холдинга. Это старая история, но там столько косяков в оформлении, что если правильно разыграть карту, то можно попытаться оттяпать хороший жирный кусок. Дельце, конечно, не так чтобы на сто процентов реализуемое и довольно гемморнойное, но может выгореть. Мои знания плюс твоя возможность понимать ситуацию изнутри и корректировать процесс в нужную нам сторону. Неплохой тандем, как считаешь?

Я знаю, о чем говорит этот ублюдок.

О доле моего отца, которую Завольский просто забрал, наплевав на законы и юридические подоплеки. Просто дал на лапу всем кому нужно, замазал глаза большими деньгами, чтобы получить свою часть шкуры убитого медведя.

— Правильно я понимаю, что ты имеешь ввиду долю «ЭкоИнвест»? — Если я начну делать вид, что удивлена, то это даже у безмозглого Наратова может вызвать подозрение. Возможно, он поэтому так долго и ходит вокруг да около — прощупывает обстановку.

— Ну надо же, ты просто большая молодец, Валерия, — хвалит Сергей, и мне тут же хочется вернуть эту «щедрость с барского плеча» смачным плевком ему прямо в рожу.

— Я так и знала, что ты просто впустую потратишь мое время. Первый раз в жизни так бессмысленно провела тридцать минут. Сделай одолжение, Сергей — оставь меня в покое со своими сказочками о Волшебном поле в стране Болвании. Свои пять цехинов я у тебя под носом точно не закопаю.

На этот раз я успеваю выйти, но он догоняет меня на крыльце, грубо хватает под локоть и тащит в сторону, подальше от любопытных глаз. Я могу запросто врезать ему так, что он минимум неделю будет мочиться кровью, но не делаю этого потому что интуиция подсказывает — Нартов, как любая хитрая сволочь, имеет туз в рукаве. Только поэтому он не валяется никому не нужным овощем в каком-нибудь хосписе.

Даю ему отвести меня в узкий проход между домами, где так воняет фекалиями, что никто в здравом уме сюда не сунется. Вырываю руку и отхожу на безопасное расстояние.

— Тронешь меня хоть пальцем еще раз — и я сломаю тебе руку, — на этот раз предупреждаю уже без бравады.

— Так может не надо дергаться как вошь, чтобы никто тебя не хватал?! — взрывается Сергей и начинает нервно шарить по карманам, на несколько секунд выпуская меня из поля зрения.

Этого достаточно, чтобы я успела в два незаметных касания включить диктофон на своих «умных часах», и задернуть рукав до того, как Сергей сует в рот сигарету. Качество звука наверняка будет не ахти, но если его почистить соответствующими программами — его даже в суд можно было бы притащить, как часто бравируют в американских фильмах.

— Вот, блять!

Он сует мне под нос порядком смятый клочок бумаги, который видимо, успел достать из кармана вместе с сигаретной пачкой. При ближайшем рассмотрении, оказывается, что это криво сложенная распечатка формата А4. Точнее — распечатка фотографии документа, причем явно не лучшего качества. Но даже при тусклом освещении я понимаю, что это фото из завещания. И там фамилия…

Гарин.

Меня так резко укрывает, что все рецепторы замерзают.

Я на какое-то время теряю слух и нюх, картинка перед глазами плывет и лицо Сергея становится похожим на потекшую восковую маску. Той частью мозга, которую чудом не парализовал страх понимаю, что оцепенение выдает меня с головой, но все равно ничего не могу поделать.

А что, если Наратов все-таки меня раскусил? Если он с первого дня знал, кто я и просто ждал удобного момента, чтобы предъявить доказательства? Но ведь это просто фото одного листа, даже если у него каким-то образом оказалась целая копия — каким образом она доказывает, что я…

— Откуда у тебя это? — как будто со стороны слышу собственный убийственно спокойный голос. Как будто на время, пока моя основная личность в шоке и введена из строя, контроль над этими костями и плотью взяли дополнительные резервы.

— Оттуда, — бросает Сергей и пользуясь моей заторможенностью, забирает листок из моих ослабевших пальцев. — Можешь быть уверена — оригинал у меня тоже есть. Полный, с мокрой подписью и печатью.

— Ну допустим, — снова говорю другая-Я. — И каким образом это имеет отношение к нашему сегодняшнему разговору?

— Ты огрызаешься как умная, а как до дела доходит — начинаешь страшно тупить.

— Ну раз ты такой умный — посвяти меня в детали своего гениального плана.

— Тебе сколько лет, Валерия? Двадцать… шесть, да?

Я начинаю трястись еще больше.

Странно, но тогда на свадьбе, когда я была на двести процентов уверена, что он меня узнает и попытается разоблачить — я ни капли не волновалась, мне было все равно и в глубине души отчаянно ждала. Хотела увидеть как вытянется его рожа, когда наратов поймет, кто перед ним, но ничего и никому не сможет сказать, потому что у меня на него будет стопроцентный компромат. А сейчас мне почему-то дико страшно.

Настолько сильно, что становится стыдно.

— Да, — коротко отвечаю я.

— Ты в курсе, что Валерии Гариной, если бы не та страшная трагедия, сейчас было бы столько же?

— Нет, не в курсе. — Сказать это получается совсем не трудно. Наверное, если сейчас Наратов сунет мне под нос свое гениальное разоблачения — я с той же интонацией смогу ответить, что он ошибается.

— Она утонула, но тело так и не нашли. Завольский тогда хорошо кому нужно отстегнул, чтобы дело поскорее замяли и он смог прибрать к рукам жирный кусок активов Гарина. Но если бы в один прекрасный день… допустим, когда Завольскому еще сильнее закрутят гайки, вдруг оказалось, что Валерия… ну допустим, жива?

Он выразительно проводит по мне взглядом с ног до головы.

— Кто твои родители, Валерия Ван дер Виндт? Кто-то хоть что-то о тебе знает, кроме того, что в один прекрасный день ты появилась в «ТехноФинанс» и за полгода из роли «девочки на побегушках» доработала до начальницы отдела? Не хуевый, я бы сказал, карьерный рост.

Мне нужна пауза, минута тишины, пока мой от обилия противоречащих друг другу мыслей мозг не вытек через уши. Он собирается в чем-то меня уличить? Зачем Наратов обо всем этом говорит?

— Такие вещи не могут случится «вдруг», — все-таки справляюсь с чувствами под натиском инстинкта выживания, который подсказывает, что если немедленно не взять себя в руки, ситуация окончательно выйдет из-под контроля. — Если Валерия Гарина жива — почему за шесть лет она ни разу никак не дала о себе знать?

— Жива?! — Сергей запрокидывает голову и издает громкие каркающие звуки — именно так в его исполнении звучит издевательский триумфальный смех. — Ее вещи нашли в море, Лера. Она просто не могла бы выжить, даже если бы очень хотела и прилагала для этого усилия.

— Почему?

— Потому что свиные туши весом больше центнера, не умеют плавать. — И Наратов снова «каркает», довольный собственной, как ему кажется, удачной черной шуткой.

Мой вес был восемьдесят шесть килограмм. При росте метр шестьдесят это много, но свиной тушей я никогда не выглядела! И плавала всегда отлично, уж точно получше этой самовлюбленной твари, который боялся заплывать дальше того места, где уже не мог безопасно достать ногами до дна.

Моя злость моментально достигает высшей отметки, и даже больше.

Мозги тут же становятся на место, возвращается слух, нюх и зрение. Мои глаза снова прекрасно видят, кто передо мной и что бояться мне совершенно нечего. Самый страшный враг любого человека — слепая вера в собственную избранность и безнаказанность. Пока Наратов уверен, что поймал бога за бороду и его никто никогда не прижмет к ногтю, потому что он всех просчитал и переиграл — мне точно нечего опасаться. Он настолько в себе уверен, что я поддаюсь зудящему импульсу, делаю шаг к нему навстречу и острожным веселым шепотом интересуюсь:

— А вдруг я и правда та самая Валерия Гарина?

Наратов пользуется ситуацией и становится впритык, буквально размазывая себя по моему телу, как жирное масло восьмидесяти семи процентной самовлюбленности. Снова лапает взглядом, снова как будто забирается мне в трусы и своими короткими пальцами со странно вспухшими фалангами.

— Деточка, ты просто никак не можешь быть Валерией Гариной, потому что я имел печальный опыт трахать ее целый год, и, поверь — я ни за что бы вас не перепутал.

Я вспоминаю, что в сумке у меня связка ключей и одним из них — тонким, длинным и острым, похожим на гвоздь, я могу запросто выколоть ему глаз. Это точно принесет мне незабываемое облегчение и моральный экстаз, жаль, что только временный. А я хочу, чтобы Наратов мучился всю свою сраную долгую, бесконечно долгую жизнь. Чтобы каждый день до самой смерти испытывал нечеловеческие муки. Значит, придется потерпеть еще немного.

— Ну вот видишь, — моментально переключаюсь в режим хладнокровной суки, отступаю от Сергея, а когда он пытается догнать меня — взглядом черчу между нами невидимую черту. Слава богу, ему хватает ума понять, что ее лучше не пересекать. — Если я настолько не похожа на дочку Гарина, то кто вообще в это поверит?

Уже нет смысла прикидываться, что я не понимаю суть его «гениального плана».

— Ну, насколько мне известно, кроме меня мелкую отрыжку Гарина так близко не знал никто. — Еще одна самодовольная ухмылка, как будто судьба нарочно дергает меня за усы, подстрекая воспользоваться ключом не по назначению. — Вряд ли найдется много желающих подтвердить словом и доказательством, что ты — не она.

— Тест ДНК, умник? Его ты тоже своим честным словом подделаешь?

— Если мы все разыграем правильно, к тому времени, как до него дойдет необходимость, стул под Завольским будет уже настолько сильно шататься, что ему придется думать о том, как бы спасти свою задницу, а не разоблачать свою очаровательную невестку.

— Есть еще Андрей и идея в один миг вдруг оказаться сказочно бедным ему очень не понравится. — Я мысленно воображаю истерику на лице своего благоверного и даже в моем воображении от его ора хочется прикрыть уши.

— Не знаю, расстроит тебя эта мысль или… порадует, — Сергей снова переходит на сладко-приторный тон, — но Андрей вряд ли планирует возвращаться в ближайшие несколько месяцев, и уж тем более не для того, чтобы возглавить идущий ко дну «Титаник». Если мы будем действовать строго по плану, то нам хватит… трех, может быть, четырех недель, чтобы всколыхнуть болото. А потом останется просто терпеливо ждать, пока яблочко само упадет нам в руки.

Он моего внимания не скрывается то, как часто он повторяет «мы» и «нам».

— В чем твоя выгода, Сергей? — По-хорошему, наш разговор следовало бы начать именно с этого, но он так увлек меня своим планом, что хотелось поскорее увидеть картину целиком, не вдаваясь в детали.

— Просто хочу помочь обиженной и обездоленной сиротке восстановить справедливость.

— А теперь постарайся ответить без клоунады.

— Ты получаешь жирный кусок «ТехноФинанс», избавляешься от клана Завольских, мы с тобой женимся и ты делаешь меня… Ну, скажем, генеральным директором нашего нового маленького сытого бизнеса.

Что-то такое я и предполагала. Сергей всегда там, где может урвать свою личную выгоду.

— Мне кажется, ты женат?

— Так и ты замужем. Пока, — многозначительно прищелкивает языком.

— Я жду ребенка от своего мужа.

— Потом, когда дело выгорит, мы спустим жирный слух о нашем романе и ты скажешь, что ребенок на самом деле — мой. Ну или он просто будет, мой или чей угодно, но с моей фамилией.

Очень смелое заявление, учитывая его проблемы с тем, чтобы обрюхатить Илону.

— Новак — влиятельный человек, — намекаю на длинные руки папаши его женушки.

— Он просто старый осел, — высокомерно фыркает Наратов. Сейчас, когда он, наконец, изрыгнул из себя свои далеко идущие планы и его не поразил карающий гром, и бездна не разверзлось под ногами, он заметно осмелел. — Но ты ведь не дашь меня обижать, да?

Я просто делаю вид, что не услышала его последнюю фразу, и Сергею приходится срочно ретироваться, говоря, что он просто хотел разрядить обстановку шуткой. Не удачной. Но даже когда он оправдывается — он все равно делает это так, будто я обязана срочно разубеждать его в том, что каждая его шутка — верх юмористического искусства. Само собой, ничего такого я не сделаю даже под страхом смертной казни.

— Хороший план, — после продолжительной паузы, за которую Сергей успевает выкурить еще одну сигарету, выношу вердикт.

Потому что план действительно хорош.

Если бы у меня на руках была хотя бы даже копия завещания отца — я бы воспользовалась ей именно так. Подстроила момент, когда Завольский будет уязвимее всего, и раскрутила ситуацию в свою пользу. Но документ, за который я отдала бы половину жизни, оказался в руках Наратова и он не отдаст его ни за какие коврижки.

— Я хочу посмотреть на завещание, Сергей. Хочу убедиться, что документ, ради которого ты предлагаешь мне рискнуть всем, существует не только в твоем воображении.

— Хорошо, Лера, совершенно справедливое требование, — на удивление быстро соглашается он, предлагая встретиться завтра в одном их недавно открытых скейт-парков. — В конце концов, нам же нужно составить план, да?