Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава двадцать пятая: Лори

Настоящее

— Лера, я знаю, что у тебя куча своих проблем… — Марина в трубке снова громко всхлипывает.

— Что случилось?

Я уже жалею, что взяла трубку. Несколько дней просто игнорировала все ее сообщения, потом пропустила пару звонков и чтобы это не выглядело совсем отвратительно, написала, что у меня куча работы, но я выйду на связь как только смогу оторвать нос от горы документов, в которых копаюсь как вошь в навозе. Но, конечно, не перезвонила.

После того, как Вадим ясно дал понять, что не собирается отказываться от идеи сделать меня своей любовницей, я не придумала ничего оригинальнее, чем просто постепенно подвести Марину к мысли, что я не заинтересована в продолжении нашей дружбы. Так бывает, когда люди, пытающиеся вернуть прошлое, вдруг понимают, что эта идея «откликается» только кому-то одному. И со временем, усилий второй стороны становится просто недостаточно, чтобы сохранить общение или хотя бы поддерживать видимость контакта. Я не верю в то, что люди могут оставаться лучшими друзьями, общаясь раз в год. Хотя, в этом вопросе я точно не мерило, потому что уже давно не верю ни в нормальные отношения, ни в дружбу. Я вообще ни во что не верю, только в собственные силы и жгучее желание мести.

Хотя, после того, как Завольский-старший обвел меня вокруг пальца, даже в это уже верится с трудом.

— Марина? — напоминаю о том, что мы все еще на прямой линии, а она просто продолжает реветь. — Ты где? Тебя кто-то обидел?

Пять минут назад она прислал мне короткое сообщение орущими заглавными буквами: «МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ!!!» И мой палец автоматически нажал на кнопку вызова, потому что в голове уже начали проносится сценарии — один другого ужаснее. Но в особенности тот, в котором старый боров каким-то образом разнюхал о существовании Марины и, в назидание мне, решил разделаться с ней так же показательно, как и с Региной. Как бы безумно это не звучало, но после того случая я перестала думать, что для этого монстра существуют хоть какие-то моральные преграды. Он и со мной-то до сих пор не разделался только потому, что ему нужен обслуживающий персонал для схемы. Но как только он найдет подходящую замену — а работа в этом направлении идет уже полным ходом, можно не сомневаться — моя собственная жизнь уже не будет стоить ровным счетом ничего. Но так же верно и то, что как только я попытаюсь сбежать — меня тоже попытаются «убрать по-тихому», потому что я слишком много знаю. Потому что «шестерок» вроде меня нельзя отпускать «просто так». И я все это знала, когда собиралась ввязаться в большую игру, так что винить мне некого.

Но бежать я не собираюсь. До тех пор, пока я нужна Завольскому живой, у меня есть время попытаться сделать финт ушами и еще раз развернуть ситуацию в свою пользу.

— Я в больнице, — почему-то шепотом говорит Марина.

— Ты в порядке?! — Я не осознаю, что кричу, но в кабинет тут же влетает моя испуганная секретарша. Жестом даю понять, чтобы держала наготове блокнот для записей. — Марина, блин, не молчи!

— Я не могу! — тоже повышает голос Марина, хотя это больше похоже на истерику. — Я приехала на аборт, но я просто… не могу! Даже в кабинет зайти не могу.

Аборт.

Одно единственное слово, но оно отправляет меня в нокаут. Хватает сил только спровадить секретаршу, а потом завалиться в кресло, чувствуя себя так, будто мягкая спинка — единственная в мире опора, которая не дает мне безобразно развалиться на части.

— Аборт? — говорю онемевшими губами. — Ты беременна?

Ее дочке нет и двух, и уже вторая беременность? Нет, я знаю массу примеров, когда рожают погодков или даже трех детей по разу в год. Но это либо каки-то отбитые неблагополучные семьи, где тупо плевать и нет денег ни на презервативы, ни на нормальное обследование, либо нормальные семьи, где все оформлено документально. Марина так ни разу и не назвала Вадима как-то кроме «папа Стаси» (хотя пару раз она использовала странную формулировку «наш папа»). А сам Вадим клялся, что между ними ничего нет.

«Очнись, Валерия! — орет и матерится мой внутренний голос. — С каких это пор ты начала снова верить мужикам?!»

— У меня задержка, — почему-то извиняющимся тоном бормочет она. — Я сделала несколько тестов и они…Я не уверена точно.

Шесть недель. Кручу в голове эту цифру. Не уверена, что правильно считаю, но, кажется, это примерно совпадает по времени с тем вечером, когда я собственными глазами видела, как Вадим поднялся к ней в квартиру и не вышел оттуда. Нет, конечно, я не настолько полный наивняк, чтобы думать, что именно в ту злосчастную ночь они заделали еще одного ребенка, но это — еще одно свидетельство тому, что между ними есть отношения. Абсолютно реальные, а не «странные», как бы сильно я не искала этому подтверждения.

Шесть недель беременности — это ОГРОМНОЕ доказательство против всех попыток Авдеева обставить все так, будто между ними действительно был только разовый секс.

«Ага, разочек, чисто по-пьяни, чтобы поддержать, — едко обращаюсь к его призрачному, стоящему перед глазами образу. И, оттолкнувшись ногой, разворачиваюсь кресло к окну. По крайней мере, там более правдоподобный пейзаж, чем «самые честные в мире Авдеевские глаза».

— Аборт делать ведь совсем не обязательно, — говорю все теми же онемевшими губами. И собственный голос тоже звучит как-то механически.

Если бы я была не заинтересованной стороной, то в первую очередь спросила бы, что обо всем этом думает отец ребенка, исходит ли просьба об аборте от него или это ее личная инициатива, и вообще — знает ли он о привалившем счастье.

Но я ничего не хочу знать!

Мне не интересны подробности их отношений!

Я хочу чтобы… и Марина, и Вадим исчезли из моей жизни. Пусть живут долго и счастливо где-то там, где яркая радость их семейной жизни не будет ослеплять моих демонов.

— Ты можешь приехать? — просит Марина. — Пожалуйста. Я осталась совсем одна. Мне… Боже, Лера, у меня больше совсем никого нет. Я просто… как будто в вакууме. Это… какое-то… полностью безвыходное…

— В какой ты больнице? — перебиваю я, намеренно не давая ей закончить. Передергивает от воспоминаний об Алине, бывшей девушки Шутова. Мысль о том, что я, хоть и очень косвенно, могла быть к этому причастна, до сих пор отравленное занозой торит где-то в той области моей души, где сохранился маленький островок ничем не замаранной совести.

Она называет адрес одной из лучших женских клиник. Той, в которой уже который год стоит на учете Илона — жена Наратова. С этой клиникой у меня тоже связана парочка «приятных воспоминаний».

— Там есть кафетерий, иди туда и жди меня там, — говорю приказным тоном. — У них вкусные синабоны с кремом на кокосовых сливках. Заказывают из лучшей кондитерской. Даже в твоих «мишленовских звездах» нет таких пальцеоблизывательных десертов. Чтобы к моему приезду сожрала три штуки, поняла?

— Лерка, боже, я тебя обожаю, — сквозь слезы смеется Марина.

Я быстро кладу трубку и убираюсь из офиса, на этот раз без намека на то, что у меня есть веская, исключительно рабочая причина покинуть кабинет за два часа до конца рабочего дня. Какая уже нафиг разница, если Завольский и так может устроить мне моментальное увольнение когда угодно и за что угодно?

Выруливаю на главную дорогу, оттуда — поворотами и дворами, чтобы срезать путь до клиники. Нарочно делаю погромче своих любимых брутальных финов, чтобы заглушить мысли в голове, но они все равно перекрикивают даже задорно ревущие рокерские глотки.

Марина беременна. Учитывая прошлое, в котором она сама созналась, какова вероятность, что отец ее ребенка — не Вадим? Что она вообще не в курсе, от кого забеременела? Я мысленно бью себя по рукам за такие мысли. Для некоторых у меня самой тоже «пикантное прошлое», а наличие в анамнезе десятка любовников для Дам выхолощенной морали, вообще равносильно клейму «проститутка». Знавала я парочку прилежных жен одного мужа, которые плевали ядом буквально в каждую счастливую женщину, потому что до усрачки хотели хотя бы на денек оказаться на их месте.

Прошлое — это только прошлое. Оно определяет нас ровно до тех пор, пока мы сами то и дело на него оглядываемся. Оно держит таких как я — тех, кому было что терять, кто пошел в будущее имея за плечами только сомнительные перспективы выживания. А Марина просто оставила все позади и пытается строить новую жизнь, так какая к черту разница, что на определенном этапе жизненного пути ей приходилось зарабатывать на жизнь эскортом? Или порядочные люди типа Угорича, Наратова и моего драгоценного муженька — лучше нее? В отличие от Марины, за каждым из них тянется кровавый след, хотя фасад у этих «приличных мужей и отцов семейства» блестит, как новая монета.

Я сворачиваю идею с угадайкой, напоминая себе, что я просто подруга, в которой она нуждается и этого достаточно, чтобы быть рядом, если это убережет Марину от глупостей.

Когда заглядываю в кафетерий, она сидит за столиком в компании подноса с синнабонами и чашкой чая. Сажусь за стол и отмечаю, что она только немного откусила от одного, а два других в нетронутом виде. Сразу сую в рот тот, что на моей половине стола и энергично жую. Странно: я не преувеличивала, когда нахваливала их знаменитый вкус — за этими синнабонами некоторые любительницы едут через весь город. Я сама была такой, пока не сбила оскомину. Но сейчас они на вкус как бумага, хотя я уверена, что со сдобой все в порядке, и эта вкусовая импотенция — очередная выходка моего организма, который в последнее время буквально сходит с ума. Но теперь я хотя бы перестала блевать по каждому поводу — и то хлеб.

— Если бы не твой кислый вид, — в шутку окидываю Марину недовольным взглядом, — так и знай — получила бы обещанный подзатыльник.

— Прости, мне правда кусок в горло не лезет, — виновато улыбается она, хорошо знакомым мне жестом нервно одергивая челку, как будто пытается за ней спрятаться. — Спасибо, что приехала, Лер. Я не специально, клянусь. Просто запаниковала.

— У меня и в мыслях ничего такого не было. — Чтобы понять, что она говорит правду, достаточно взглянуть на ее дрожащие пальцы. — Ты уже была у врача? Наверное, нужно сделать какие-то еще тесты, чтобы знать наверняка?

Вспоминаю разговор моих «правильных» подружек, которые обсуждали надежность экспресс-тестов. Фраза: «Если есть хотя бы один положительный тест — значит, беременность есть», почему-то намертво отложилась в моей памяти, хотя каждый день своей непонятной жизни я все больше убеждаюсь в том, что родилась быть чайлдфри.

Марина сказала, что сделала несколько тестов, но не все они были положительными. Значит, какие-то точно были? Или она сказала как-то по-другому?

«Хватит цепляться за сломанные соломинки, наивная ты дура! — зло орет мой рассерженный внутренний голос. — Это ничего не изменит для тебя и Вадима!»

— У меня вот. — Марина протягивает заполненную ее аккуратным почерком временную медицинскую карту. — Мне назначили. Нужно сдать кровь.

Я ни черта не понимаю во всех этих беременных делах, но вижу, что Марина дрожит как осиновый лист. Как будто залететь второй раз от того мужика, с которым у них уже есть общий ребенок — это смертельный грех. Так, блин, случается, если люди регулярно оказываются в одной постели и трахаются без защиты. Им не по десять лет, наверняка должны были обсуждать и такой вариант развития событий.

— Пойдем, — я встаю, решительно беру ее за руку и тяну в первый же попавшийся коридор. Просто не могу сидеть на одном месте.

Прикидываюсь дурочкой и чтобы заговорить ей зубы, пока пытаюсь с нужным номером, говорю о том, что пальцы в наше время колоть уже совсем не страшно. Марина говорит, что в прошлый раз у нее брали из вены, так что я мычу и повторяю, что все это в любом случае не смертельно, а ей, прошедшей закалку родами, уже просто смешно бояться таких вещей.

Жду ее под кабинетом минут десять, разглядывая время от времени проходящих мимо меня пузатых женщин. Некоторые совсем молоденькие, как будто не больше двадцати лет, но есть и очень зрелые, явно хорошо за тридцать или даже за сорок. Некоторые пришли с мужчинами — у бедолаг в основном такой затравленный взгляд, что хочется подойти и отвесить парочку отрезвляющих подзатыльников. Почему, блин, в нашем обществе принято сваливать все тревоги этих девяти месяцев исключительно на женскую голову? А мужчина как будто в процессе вообще не участвовал.

— Вот, — Марина протягивает палец с ваткой, и снова виновато улыбается. — Прости, что заставила тебя пройти через все это.

— Ты уже обрадовала будущего дважды отца?

Она мотает головой и сбивчиво бормочет, что сначала хотела окончательно убедиться.

— И… когда результат?

— Мне сказали подойти через час.

— Значит, пойдем в кафетерий — есть кофе и пить синабоны.

Я намеренно делаю эту ошибку, чтобы Марина хотя бы немного улыбнулась. Смотреть на ее скисшее лицо уже просто невыносимо.

Усаживаю ее подальше от того места, где чаще всего ходят люди, заказываю кофе себе и сок для нее, и синабоны — два чтобы съесть здесь и ассорти в коробке с собой для Марины. Пытаюсь отвлечь разговором, хватаясь буквально за любую тему — о погоде, о новой коллекции одного модного бренда, известного на весь мир своими «мегастранными» модными шмотками. Марина потихоньку подключается, но все время поглядывает на часы.

Я даже сразу поверить не могу, что прошло уже больше часа, когда она вдруг спохватывается и говорит, что нужно идти за результатом. Просто киваю и спрашиваю, нужна ли рядом, на что Марина уже почти спокойным голосом говорит, что мне совсем не обязательно водить ее за руку как маленькую.

Пока ее нет, перебираю в голове возможные варианты развития событий, но мысли все время скатываются в тот наш последний с Вадимом разговор, когда он с каменным лицом несколько раз повторил, что между ним и Мариной ничего нет, что они оказались в одной постели только раз и с тех пор он просто пытается быть хорошим отцом своей дочери. Сейчас даже кажется, что он говорил все это с нарочитой издевкой. Как будто прощупывал границы моей легковерности.

Двое общих детей, да, Авдеев? И оба раза, конечно, это как-то так случайно получилось, почти без твоего участия, просто потому, что Марина очень фертильная женщина, а твоя сперма умеет передаваться от человека к человеку бесконтактным путем, чисто по воздуху.

От накопившейся внутри обиды снова подташнивает. Это нервы. Я читала, что так бывает, когда жизнь начинает брыкаться и усердно старается выбить человека из седла.

— Ну как? — спрашиваю я, когда Марина снова возникает передо мной.

Так быстро? Я надеялась, что у меня в запасе будет больше времени, чтобы подготовить соответствующую морду-кирпичом, когда она сообщит об очередном «залете».

— Все в порядке. — Она выглядит растерянной, я бы даже сказала — огорченной.

— А поточнее?

— Я не беременна. — Марина протягивает листок, на котором размашистым и неаккуратным почерком нацарапаны какие-то цифры и слова. Даже не буду пытаться прочесть эту морзянку. — Но есть небольшое воспаление. Мне назначили анализы. Ничего страшного, кажется, но это лучше сделать пораньше.

Я даже не знаю, как мне реагировать на все это. Когда несколько часов назад Марина позвонила и рыдала в трубку, что ей придется делать аборт и это звучало как трагедия всей ее жизни. А теперь она как будто даже расстроена из-за того, что беременность не подтвердилась. Но, может, так обычно и происходит? Сначала задержка и паника, а потом, когда воображение уже начало рисовать картины будущего и оно оказалось не таким уж плохим, отсутствие беременности больше не кажется трагедией?

— Прости, наверное, я выгляжу полной дурой, — как будто читает мои мысли Марина и натянуто улыбается, изображая оптимизм. — Пока ждала анализы… знаешь… подумала, что наверное, нет ничего плохого в том, что у нас может быть еще один ребенок. Это могло бы… как-то нас сблизить.

Я держу при себе справедливое, но едкое замечание о том, что мысль о детях, как о «скрепках» для семьи — это самое большое заблуждение человечества со времен теории о плоской земле. Может быть, для такого примерного отца как Вадим, наличие второго ребенка как раз и станет той последней каплей, после которой он решить перевести их отношения в официальную форму. А то сказал, что все семьи должны начинаться с безумной страсти в глазах? Уж точно не с разового перепихона в общественной душевой.

— Ты должна поговорить со своим мужиком об этом, — говорю я, и каждое слово до крови царапает горло. — Ну или начинай пить контрацептивы, если это такая проблема.

— Да, да. Конечно. — Но вид у нее при этом максимально кислый.

Я должна как-то подсластить пилюлю, но на сегодня совершенно точно уже исчерпала свой лимит на ложь и притворство. Кого я обманываю? Меня буквально разрывает от злости, непонимания и… зависти.

Я хочу этого мужика для себя. В одно лицо. Чтобы не было никаких непонятных баб и непонятных отношений с ними. Чтобы все было четко и прозрачно: я, он и никаких тайн.

Жаль, что все это возможно только в параллельной вселенной, а не в этой реальности, где у меня есть муж (уж какой бы он ни был), а у Вадима — дочь от моей лучшей подруги. Если быть до конца честной с собой, то я не готова быть в отношениях, в который мой мужик будет регулярно ездить к бывшей и оставаться у нее до полуночи или даже позже, потому что нужно укладывать ребенка спать. Я либо разрушу все до основания, либо заткнусь и буду терпеть, и просто сдохну от переизбытка собственной желчи.

К черту все. И Вадима тоже к черту.

— Марин, может тогда поехали отсюда?

— Да…. наверное. — Она окидывает взглядом зал, как будто ищет разрешение. — У меня назначения только на завтра.

— Ну вот. Давай, сегодня тебе здесь явно делать нечего.

Она почти не сопротивляется, когда беру ее за руку и веду к выходу. Только когда мы обе садимся в машину, показывает свою медицинскую карту.

— Это нужно вернуть в регистратуру.

Марина порывается выйти из машины, но я останавливаю ее, забираю бумажки и требую пообещать мне, что когда я вернусь — она никуда не денется. Марина виновато смеется и с дрожью в голосе говорит, что с ее появлением в моей жизни, проблем у меня прибавилось.

Я возвращаюсь в клинику, но прежде чем сдать карту Марины, зачем-то заглядываю внутрь. Что я надеюсь там найти? Несуществующий тест на возможное отцовство ее дочки? Еще одно железобетонное доказательство того, что она действительно могла быть беременна от Вадима? Листаю какрту просто так, пару раз задерживаюсь взглядом на анализах, которые вносили в ее первую беременность. Я бы ни черта не понимала во всем этом, если бы не «шпионски опыт». Но в анализах Марины нет ничего такого — ее первая беременность проходила гладко, все показатели соответствовали сроку, а роды наступили в хрестоматийный срок — сорок недель с момента предполагаемой даты зачатия.

Закрываю карту, чувствуя себя мерзко как никогда. Зачем лезла во все это? Чтобы найти хоть какой-то повод думать, что между Авдеевым и Мариной не все так гладко? Что на самом деле у нее давно есть другой, а Вадим просто… друг по сексу и их действительно связывает только общий ребенок?

Я многое отдала бы за возможность выковырять из своей головы все эти мысли.

И отдала бы вдвое больше за возможность вернуться в прошлое и не позволить случиться двум вещам — встрече с Мариной и знакомству с Вадимом: тогда я была бы более сконцентрирована на основной задаче и точно не проморгала бы ловушку, умело расставленную Завольским.

Я делаю пару шагов по направлению к стойке регистратуры, когда мое внимание привлекает что-то знакомое — гладкие черные волосы, неестественно шоколадный загар.

Илона, черт.

Ну да, они с Наратовым давно стоят здесь на учете, безуспешно пытаясь зачать наследника для ее требовательного папаши.

Я успеваю спрятаться за колонну до того, как Илона поворачивает голову. Отсюда ее не очень хорошо видно, но есть что-то подозрительное в том, как она вертит головой, как будто чует следящую за ней пару глаз. Но потом снова поворачивается к стойке, несколько минут говорит о чем-то с администратором, и быстро уходит, нахлобучив здоровенные очки — так себе маскировка, если честно. Во всем этом городе вряд ли есть еще одна женская особь, которая выливает на себя столько автозагара.

Я замечаю, что ее карта остается лежать на стойке.

Времени размышлять, стоит это делать или нет, и зачем мне это нужно, вообще нет. Иногда нужно просто действовать.

Подхожу, улыбаюсь администратору, протягиваю карту Марины… и делаю вид, что у меня кружится голова. Учитываю специфику этого места, на это тут же обращают внимание и девушка торопится протянуть мне стакан воды. Мне нужна ровно секунда, чтобы воспользоваться тем, что она отвернулась и стащить медицинскую карту Илоны.

— Спасибо, — делаю пару глотков и возвращаю стакан. — Боже, если бы существовала демо-версия токсикоза, я бы точно десять раз подумала, прежде чем становиться матерью.

Она понимающе кивает, а я быстро выхожу в дверь.

Марина ждет меня в машине и встречает вопросом, почему так долго.

— Там такая очередь надувных шаров, и всем надо быстрее, потому что у них УЗИ и полный мочевой пузырь, — придумываю на ходу.

— Боже, дежавю. — Марина закрывает лицо руками, ее плечи нервно дергаются.

— Куда тебя отвезти?

Она какое-то время молчит, а потом, неожиданно посмотрев прямо мне в глаза, говорит:

— Мы не планировали Стасю, Лер. Если бы был второй ребенок… — Она закрывает лицо ладонями.

— Слушай, ты вообще ничего не должна мне объяснять. — «Я вообще ничего не хочу знать о ваших с Вадимом отношениях!» — мысленно ору я. Господи, зачем вообще ввязалась в это? Можно же было просто не брать трубку, а завтра эти беременные дела все равно были бы уже не актуальны. — Это ваши дела.

— Я не думаю, что отец Стаси был бы… рад второму ребенку, — как будто не слышит она.

— Ну, если я все правильно поняла, папа Стаси не бедствует, ты тоже не сиротка с сухарем в кармане — двоих детей вы вполне потянули бы.

— Если ты сейчас скажешь «дал бог ляльку — даст и на ляльку» — я тебя стукну. Все это просто так не вовремя. Как будто только наладилось — и вот…

Я понимаю, к чему она клонит. Конечно, теперь, когда беременность не подтвердилась, заводить разговор о последствиях незащищенного секса уже не имеет смысла, но вскрылась друга проблема — отсутствие определенности.

— Ну, значит, просто поставь вопрос ребром, — выдавливаю еще одну порцию правильных, но острых как бритва слов. — Не подумай, что я сволочь, но у вас явно проблемы в отношениях. Так может, нужно просто решить их? Найти смелость задать пару острых вопросов и понимать, что даже если ответ будет не таким, как хочется твоему внутреннему розовому слонику, тебе придется с ним смириться и принимать еще одно непростое решение? Это лучше, чем жить в страусиной жопе.

Получается довольно грубо. Марина сначала хмурится, а потом обреченно кивает.

Завожу мотор, собираюсь выруливать со стоянки, но Марина неожиданно останавливает меня, и просит отвезти о другому адресу. Диктует его и я сразу понимаю, что это огромный бизнес-центр, в котором расположен офис «MoneyFlow». Очень тяжело сделать вид, что меня удивляет этот выбор, и еще тяжелее — типа_искренне поинтересоваться, что она забыла в месте обитания разнокалиберных нервных мужиков.

— Папа Стаси — Вадим Авдеев, — говорит Марина, разглядывая свои пальцы с красивым длинным маникюром. Делает это так пристально, будто вообще впервые видит свои руки. — Полагаю, тебе знакомо это имя.

Я лихорадочно пытаюсь понять, где успела спалиться, но это абсолютно точно невозможно. Мы даже ни разу не обсуждали мою личную жизнь, потому что я постоянно ухожу от любых попыток Марины разузнать мои планы на будущее, хотя в последнее время она почти перестала это делать. А про наше с Вадимом «случайное единоразовое приключение» знают вообще только двое — я и он.

— Ты же крутишься в этом бизнесе, — продолжает Марина как раз за секунду до того, как я успеваю предположить самое хреновое — что Вадим все-таки решил рассказать ей о нас. — Завольский-старший, мой покойный муж и Вадим… Прости, Лер, я должна была тебе рассказать, но подумала, что это может… не знаю… добавить тебе проблем?

— Твой муж и папаша Андрея вели общие дела? — продолжаю прикидываться шлангом, но с каждой минутой этого разговора чувствую себя все гаже.

Пока еду в сторону бизнес-центра, Марина делится своей версией произошедшего. Но ее рассказ какой-то скомканный — она часто перескакивает с одного на другое, говорит что-то, а потом сама себя исправляет. И делает большие паузы, чтобы справиться со слезами. Я несколько раз пытаюсь ее остановить, но она упрямо продолжает. К тому времени, как я притормаживаю на стоянке около кафе напротив офисов, Марина пересказывает почти ту же версию, которую я уже слышала от Вадима, но с одним существенным отличием — в ее версии этой истории, она попросила Вадима оставить Завольского в покое и забыть планы мести.

— Это страшный человек, Лера, — говорит она, глядя на меня припухшими от невыплаканных слез глазами. — Не представляю, где ты берешь столько сил, чтобы каждый день…

Она запинается, а потом порывисто обнимает меня крепко-крепко и так же неожиданно отстраняется.

— Если бы я была хотя бы в половину такой же смелой, как ты, то сказала бы мужу о том, что у меня роман с другим мужчиной.

— С его… другом? — уточняю я, все еще как последняя дура надеясь, что речь может идти о каком-то другом «мужчине», а Вадим во всей этой истории действительно просто случайная переменная.

Марина горько улыбается, покорно кивает и шепчет, что она, конечно, заслуживает осуждения.

— Слушай, я просто уточнила. Ты не обязана ни перед кем отчитываться за свою жизнь и поступки. — Зачем я только спросила? Тоже мне, «облико морале», пробу ставить негде.

— Никто из нас этого не планировал, Лера, — уже в который раз повторяет она, как будто все время пытается вымолить себе прощение.

— Я ничего не хочу знать, — предпринимаю еще одну настойчивую попытку ее остановить. Я уже узнала больше, чем планировала — например то, что Вадим, мягко говоря, сильно лукавил, когда говорил, что секс с Мариной у них случился только однажды, и было это после того, как она стала вдовой.

— А я не хочу, чтобы моя единственная подруга смотрела на меня как будто я проститутка! — выкрикивает Марина и закрывает лицо ладонями в отчаянной попытке скрыть слезы. — Боже, Лера, мне так стыдно! После того, как родилась Стася — я ни разу не была на могиле у Славы. Просто не могу. Это как будто посмотреть ему в глаза и сознаться во всем. Сказать, что он там — в земле, а мы с Вадимом… мы пытаемся жить дальше. Даже если все не так гладко, как хотелось бы, но… мы правда стараемся, Лера.

Каждый раз, когда она произносит его имя, у меня рефлекторно сжимаются пальцы. Хорошо, что Марина слишком увлечена выворачивает изнанки души и вряд ли обращает на это внимание — мой собственный, натасканный «дрессировкой» Данте глаз уже точно что-то бы заподозрил. Я молча протягиваю Марине влажную салфетку и бутылку воды, которую, по старой спортивной привычке, всегда ношу в сумке.

Жду, пока подруга выпьет и немного успокоится и еще раз повторяю, что она не должна выворачивать передо мной душу.

— Я последний человек на этой планете, кто стал бы тебя осуждать. Неважно за что. — И пока она снова не вывалила на меня очередную порцию об их с Авдеевым сложных и запутанных отношениях, переклоняюсь и открываю дверцу с ее стороны. — Дуй к своему Ромео, Джельетта. И уже разберитесь между собой.

Хотя меня мутит от одной мысли об этом.

Причем, мутит абсолютно натурально, противной зудящей щекоткой у самого корня языка. Как будто чьи-то невидимые пальцы пытаются вызвать рвоту. Марина молча выпрыгивает из машины, напоследок одними губами шепчет что-то вроде: «Спасибо за все!» и быстрым шагом идет до широких гранитных ступеней.

Завожу мотор.

Резко, вопреки всем правилам, газую с места под аккомпанемент возмущенно скребущих по асфальту шин.

«Не делай глупостей!» — говорю себе, когда на первом же светофоре хватаю телефон, чтобы написать Вадиму язвительное сообщение.

Сдерживаюсь. Бросаю телефон на соседнее сиденье, где только что сидела Марина. Как там она сказала? «Мы правда стараемся».

Черт, какая же я дура.

Просто невозможная.

На следующем телефоне пишу Данте, что в моей жизни нарисовался очередной мудак и мне срочно нужна порция отрезвляющих моральных пощечин. Даже странно, что он отвечает почти сразу после того, как мое сообщение достигает адресата.

Данте: Дерьмо случается, Лори.

Лори: Блин, Шутов! Просто натолкай мне хуев и все! Без твоей этой шекспировщины!

Данте: Крепко он тебя цепанул, Лори.

Данте: Просто для протокола — это не вопрос, а констатация факта.

Я порываюсь удалить нашу с ним переписку — так же малодушно, как это сделал Наратов, когда «Рина» начала говорить слишком много неприятной правды.

Но вместо этого отправляю Данте стикер среднего пальца с припиской: «Возьми с полки пирожок, умник».

Если бы Маринына беременность подтвердилась, ее срок был бы шесть недель.

Шесть блядских недель.

Это точно было уже после нашей с Авдеевым «истории с душем».

Кого я обманываю?

Какая разница, кончил он в нее до того, после или даже в тот же вечер.

Авдеев соврал. Он оказался таким же насквозь лживым говном как и Наратов.

Абсолютно. На сто процентов. Точно таким же моральным уродом.

А я, как будто и не было шести лет боли, разочарований и моральной ломки, снова повелась на это дерьмо. Заглотила ту же наживку по самые гланды.

На третьем светофоре я снова хватаю телефон, дрожащими от ярости пальцами набираю: «Я только что возила Марину сдавать тест на беременность! Ненавижу тебя! Мразина! МУДАК ХУЕВ!!!!», нажимаю «отправить» и блокирую номер, чтобы раз и навсегда свернуть эту историю.

Для полного омерзения не хватает только узнать, что это Авдеев и сдал меня старому борову в обмен на возмещение ущерба его обожаемой Марине. А трахнуть меня впридачу было просто маленьким приятным бонусом.