Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава пятьдесят первая: Данте

Прошлое

Я приезжаю в город у моря на следующий день к полудню.

Почти всю дорогу сплю, потому что провел очередную бессонную ночь в компании призрака Алины и своих собственных голодных демонов. Уже почти привычные планы на ночь, хотя иногда я пытаюсь сбежать от них закидываясь снотворными почти в лошадиных дозах. В те редкие дни, когда это срабатывает, я проваливаюсь всегда в один и тот же сон — на тот тропический остров, на причал, где Лори сидела прямо у меня перед носом в огромной соломенной шляпе и очках, размером почти с половину ее лица. Во сне я не роняю ее в воду — вместо этого притягиваю к себе, обнимаю так крепко, что даже сквозь сон чувствую боль у плечах.

А потом просыпаюсь и ненавижу этот мир еще больше.

По приезду, останавливаюсь в своей квартире с видом на море. Бываю здесь редко, поэтому вся мебель стоит в чехлах — мне достаточно только дивана и обеденного стола, на котором раскладываю ноутбук, чтобы успеть поработать до шести — на это время у меня заказа стол. Пришлось надавить где нужно, чтобы для меня нашли место, но взамен я раза три услышал, что в «Éclat de Saveur» принято бронировать столы за десять дней — минимум. Уверен, что каким бы популярным и супер-всратым не было это премиальное место, девушка как минимум пиздит, набивая себе цену. Все же знают, что ценится только то, что всегда в дефиците и только для избранных.

Но вместо того, чтобы заглянуть в отчеты моих парней, пальцы сами тянутся к телефону, открывают страницу Лори в социальной сети. Обычно она выставляет сюда фото или заметки раз в неделю, а то и реже, но сейчас начала делать это почти каждый день. В основном это фото пейзажей, городской застройки, каких-то красивых старинных дверей или ржавых замков. Все, мимо чего я прошел бы даже не взглянув, а она каким-то образом умудряется разглядеть красоту даже в радужных разводах бензина в лужах.

Точно так же, как однажды рассмотрела что-то хорошее и во мне.

Я всегда с легкой нервозностью жду ее селфи, но это вообще редкое явление. Лори терпеть не может фотографироваться «с руки», говорит, что на таких снимках у нее щеки как у хомяка, огромный нос и мешки под глазами. А я храню каждую такую фотку у себя в телефоне так надежно, как не стерегу пароли от своих банковских карт.

Но сегодня я вижу только заметки о ее быте — прогулка под дождем, чай с пончиками в кофейне, которая очень ей нравится, потому что стала частым гостем ее заметок. Пару раз слышу на заднем фоне мужские голоса, прокручиваю записи снова и снова, одержимый болезненной ревностью, но это всего лишь случайные посетители за кадром. Лори, конечно, уже давно не ведет монашеский образ жизни, но я ни разу не видел, чтобы она хоть где-то, даже полунамеком, показывала это публично. Все, что происходит у нее в постели — тайна за семью печатями.

Хрен знает, почему я смотрю на это сквозь пальцы, но готов лопнуть от злости, стоит представить, что в этом кафе с видом на Темзу она чаевничает в компании какого-то стиляги с аристократическими, блять, корнями.

Оставляю сообщение в ответ на какую-то ее заметку — это тоже стало нашей традицией. Мы вроде бы поддерживаем контакт, но чисто формально, как это положено в мире взрослых людей. Когда она прочитает, то ответит что-то в таком же вежливом тоне или просто пришлет смайлик.

Однажды, когда этот ритуал «дани старой дружбы» станет слишком обременительным, она просто пролистает мой три-четыре слова и не ответит.

И тогда все будет так, как должно быть.

В ресторан одеваюсь согласно их правилам дресскода, о которых меня предупредили еще по телефону, прежде чем принять бронь — рубашка, пиджак, допускается отсутствие галстука. Еще бы я добровольно натягивал на себя эту удавку, тем более ради сомнительного удовольствия сожрать политую крокодильими слезами жопу какой-то улитки. Когда смотрю на себя в зеркало, хочется расхуярить стекло, потому что видок у меня, мягко говоря, не очень — мясо медленно сползает с костей, но мышц на мне все еще достаточно потому что я продолжаю ходить в бассейн и делаю минимум силовых нагрузок три раза в неделю, плюс бледность и синюшные губы — вылитая K-Pop звезда, хоть прямо сейчас снимай малолеток пачками.

Не удивительно, что когда появляюсь на пороге ресторана, хостес смотрит на меня с легким недоумением — с одной стороны, я прикатил на крутой тачке, с другой стороны — на мне не висит длинноногое блондинистое тело с расценкой «миллион в час».

— Дмитрий Викторович? — она сверяется с записями. — Прошу прощения, у меня указано, то столик на одну персону — все верно?

— Ага.

Девица быстро справляется с удивлением, натягивает радушную улыбку и предлагает идти за ней. По пути рассказывает, что стол для меня выбрали, согласно моим пожеланиям, на втором этаже, на смотровой площадке, где мне будет очень уютно.

— Сможете насладиться музыкой — у нас сегодня приглашенный театральный оркестр.

Звучит это как большое одолжение и удача, хотя во время заказа меня предупредили, что за такой стол придется доплатить.

Но место оказывается действительно уютное — в отличие от пафосной сверкающей обстановки на первом этаже, куда явно приходят сверкнуть богатством и возможностями, здесь приглушенный свет, столики на двоих и красивые удобные кресла, предназначенные скорее для долгих посиделок за бокалом коньяка, чем для набивания брюха всеми позициями в меню.

Убедившись, что дальше я как-нибудь справлюсь сам, девушка спешно уходит встречать следующую большую компанию посетителей, а я, не без наслаждения, опрокидываюсь в кресле и без особо интереса листаю меню.

Единственная причина (единственная очевидная на данный момент) почему Авдеева смутило это место — здесь определенно всегда торчат важные жопы из все отраслей: политики, бизнесмены, просырающие родительские бабки мажоры. Ну и эскортницы, само собой, но этой публике обычно еще и доплачивают за то, что они привлекают потенциальных богатеньких клиентов и грамотно разводят их на большой чек. С этой точки зрения нас как минимум спалят вдвоем, но я же не бандит и не бомж, чтобы одно рукопожатие под камеры превратилось в несмываемое пятно на репутации.

Местом, пользующимся дурной репутацией, «Éclat de Saveur» тоже не выглядит, наоборот — они как будто даже голубям доплачивают, чтобы не срали на гранитную площадку возле входа.

Значит, дело в чем-то другом.

Ну или у меня уже паранойя, и Авдеев, как любой нормальный мужик, не любит переплачивать много денег за понты, несмотря на то, что может себе это позволить. Я бы мог узнать о нем все в течение нескольких часов — как живет, чем дышит, всю публичную информацию и не публичную тоже. Грешки, которыми этот чувак точно не гордится, тоже обязательно вытащил бы наружу. Но я сознательно этого не делаю, потому что хочу оставить свое сознание стерильно чистым для первого впечатления. Все мы натворили делов — уж точно не мне осуждать кого-то за то, что он жил так, как жил. Что не делает нас отбитыми козлами по определению. Я хочу посмотреть на этого мужика и понять, кто он теперь. Чуйка на говно, даже если оно с брутальной бородой и с крестиком на груди, меня никогда не подводила.

Подождав пару минут, тянусь к меню. Минус — названия, которые никак ни намеком не говорят, что за ними скрывается, и добрая половина их них — на французском. Плюс — позиций в меню не много и все они вписываются в общую гастрономическую идею заведения, а не натасканы из разных кухонь под все на свете запросы. А потом сиди и думай, сколько столетий назад сварен рис на суши в меню мясного ресторана.

— Готовы сделать ваш заказ? — слышу над ухом женский голос, который кажется смутно знакомым.

Я поднимаю голову, надеясь увидеть какое-то полузнакомое женское лицо, с которым где-то когда-то случайно потрахался в туалете, но, как говорится, не с моим везением.

Марина.

Тот случай, когда я хотел бы получить выборочную амнезию и навсегда забыть и ее саму, и все, что с ней связано. Обращаю внимание, что она одета в типовую форму официанток, а еще у нее точно не рабочий маникюр и полный набор статусных украшений. И вишенка на торте- часы от известного швейцарского бренда — точно не та вещь, на которую можно заработать мытьем посуды, пусть даже в элитном ресторане.

Вывод о том, кто она здесь, напрашивается сам собой.

А может я просто до сих пор хорошо помню ее амбициозные планы на эту жизнь, которые Марина не стеснялась озвучивать даже когда обслуживала вялые хрены олигархов за пятизначный ценник.

— Поздравляю, — я снова опускаю взгляд в меню, делая вид, что до сих пор занят поисками блюда, которое скрасит мой сегодняшний одинокий вечер, — ты все-таки это сделала.

— А у тебя всегда была блестящая интуиция, — прищелкивает языком Марина и, перестав ломать комедию, усаживается напротив.

Мой взгляд упирается в ее роскошную грудь, сегодня довольно прилично оформленную в квадратное декольте элегантного и темно-синего платья. Когда у женщины такие сиськи, любая одежда без воротника-стойки, застегивающегося в районе носа, будет смотреться на ней как наряд из сексшопа. А Марина всегда умела пользоваться всеми своими достоинствами, немногочисленными, но выдающимися. В данном случае — буквально.

— А помнишь ты говорил, что больше никогда не хочешь меня видеть? — Она, наплевав на этикет, ставит локти на стол и упирается подбородком в ложе из скрещенных пальцев.

— Если бы я знал, что это твой ресторан, то обошел бы его десятой дорогой, — откладываю меню, потому что буду выглядеть идиотом, пытаясь и дальше игнорировать ее присутствие. — Но на входе не написано имя владельца.

— Вообще-то я планировала это сделать, но потом подумала: а вдруг однажды мимо будет проходить сам Дмитрий Шутов, испугается и даже не зайдет, чтобы потравить байки о прошлом?

Она намеренно меня провоцирует, намекая на то, что я реально мог бы зассать снова встретиться с ней лицом к лицу. Обычно я не прощаю такие гнилые подъявы, но в случае с Мариной, какую-то корону она не надела сейчас себе на голову, это будет просто избиение младенца. Так что пожимаю плечами, делая вид, что она может быть и права, и не права в равной степени.

Тем временем Марина подзывает официанта и просит бокал вина. Название хорошо мне знакомо — приятный чилийский сорт, не из дешевых, но и не дорогой, для ценителей качественных сухих напитков без лишнего вкусового мусора. Интересуется, составлю ли я ей компанию.

— Только стаканом минералки.

— Здоровье пошаливает? — Она оценивает меня взглядом и с легким презрением дергает уголком рта. — Прости, но выглядишь ты не очень.

— Зато ты просто цветешь. — Бодаться с женщиной, а тем более отвечать на ее откровенно детсадовские шпильки — уровень обиженных мальчиков. Я себя к таким не отношу. — Хорошее место, кстати, поздравляю.

— Хорошее? — Она фыркает в ответ на мою вежливость. — Лучшее в городе, Шутов.

— Слишком много позолоты, как на мой вкус.

— Ты и хороший вкус — вещи, не пересекающиеся в одной плоскости.

— Рад слышать, что ты до сих пор используешь мои любимые словесные конструкции, — не могу не поддеть ее попытку ужалить меня моими же словами.

— Поверь, Шутов, я бы очень хотела забыть все, что с тобой связано, вообще все, — подчеркивает явно не просто так, — но некоторые люди — хуже яда. Просачиваются в кровь и спиной мозг, и выкорчевать их можно только по-живому, вместе с мясом.

Я понимаю, что она пытается казаться этакой серьезной теткой, но ничего не могу поделать, когда рот сам собой растягивается в издевательскую ухмылку, щедро сдобренную смехом. Марина может говорить и корчить из себя кого угодно, но глядя на нее я до сих пор вижу ту полуголую девицу, которая скакала на мне сверху в тот ёбаный вечер, когда нас застукала Алина.

Горькие воспоминания мгновенно стирают улыбку с моего лица.

— Кстати, я вдова, — буднично и невпопад, как будто озвучивает прогноз погоды посреди футбольного матча, говорит Марина. — Уже полгода как.

— Поздравляю с замужеством. — Беру секундную паузу. — Поздравляю со свободой.

— Мой муж был хорошим человеком.

— Плохой парень никогда бы не связался с бывшей эскортницей, — озвучиваю то, что думаю, заранее зная, что меня ждет бурная реакция обиженной на весь мир женщины.

— Вы такие… конченные, — Марина явно хочет использовать более грубое слово, но вот так сходу не может его вспомнить. — Сначала ходите к девочкам, покупаете их услуги за большие деньги, дарите подарки, катаете на яхтах и светите перед бывшими женами. А потом мы вдруг становимся грязным прошлым, которое нужно во что бы то ни стало замазать, чтобы не испортить блестящую карьеру новоиспеченному политику и благочестивому отцу семейства.

— В тот день, когда я я пойду в политику, разрешаю тебе прийти и плюнуть мне в рожу без последствий для своего здоровья и благополучия.

— Слишком хорошо звучит, чтобы быть правдой.

— Марина, слушай, давай так. — Я вспоминаю, что где-то у меня в арсенале была вежливая холодная улыбка и натягиваю ее на свою каменную рожу. — Я наперед согласен со всеми своими выводами и умозаключениями, ты имеешь полное право считать меня кем угодно, но озвучивать все это вслух не обязательно. Не потому, что меня это хоть каким-то боком может задеть, а как раз наоборот — мне правда все равно, а ты просто потратишь время и силы, чтобы в итоге не получить никакого удовлетворения.

— А вдруг получу? — Марина откидывается на спинку стула, оценивая меня еще раз с ног до головы.

Не знаю, каким образом ей это всегда удавалось, но она умеет делать это так, будто у нее вместо глаз — странная адская конструкция из сканера и сварочного аппарата. Как будто если я оглянусь, то увижу на противоположной стене выжженный контур собственного тела.

— Как Алина? — как гром среди ясного неба спрашивает она.

— В могиле.

— Что? — Наконец-то на лице Марины появляется что-то похожее на живые человеческие эмоции. Хотя, на известие о смерти даже на глухо отбитые люди обычно реагируют сдержанно. — Это опять какой-то твой черный юмор, Шутов?

— Что именно в словах «в могиле» по твоему мнению должно звучать смешно?

— Господи, да ты издеваешься? — Марина выпрямляется, тянется за бокалом с вином и делает пару жадных глотков. — Только не говори, что это после того, как она…

— Намекаешь на то, не умерла ли она от несчастной любви после того, как застукала нас с водной койке?

Марина в тот вечер успела исчезнуть быстрее, чем джин из бутылки, но она как минимум была в курсе, что случилось что-то серьезное, иначе я не стал бы вызывать «скорую». С тех пор мы ни разу не виделись и не контактировали. Моя психика наглухо вычеркнула ее из памяти, потому что в какой-то момент я настолько обезумел, что даже начал подозревать Марину в том, что без ее вмешательства не обошлось. Слишком много о ней ходило всяких «разговоров» в том числе о том, что она решила завязать и как раз подыскивает среди своих клиентов претендента на роль будущего мужа.

Что ж, как минимум она этого добилась, и судя по тому, что сейчас живет не в столице и управляет собственным рестораном — мужа она выбрала правильно. И главное — вовремя от него избавилась.

— Мне очень… жаль, — выдавливает из себя обескураженная Марина.

— Это было давно, так что забей. — Отмахиваюсь, чтобы она не дай бог не подумала, что мне хоть каким-то боком уперлись ее соболезнования.

— Ты же так ее любил, а говоришь как о… потерянной вещи.

— Марина, знаешь, — я бросаю взгляд на часы, — у тебя тут конечно очень красиво и на западный манер, но нужно что-то делать с обслуживанием: сижу здесь уже полчаса, а ко мне до сих пор никто не подошел, чтобы принять заказ. Представляешь, что будет с твоей блестящей репутацией, если я вдруг где-то об этом упомяну?

Она еще несколько секунд находится в ступоре, потом криво улыбается, встает из-за стола и официальным вышколенным тоном интересуется, не готов ли я сделать заказа. Мою шутку про то, что теперь я в курсе, откуда у нее такая регалия, просто игнорирует.

— Спасибо, но я уже не голоден, — бросаю на стол салфетку, которую за время нашего разговора успел измять до размеров крохотного шарика, встаю. Подумав. Оставляю на столе пару купюр. — Это чаевые, Марина. Ты их заслужила. Удачи.

По дороге домой звоню Авдееву, прикидывая, не слишком ли бестактно беспокоит чувака в семь вечера, но судя по тому, что он моментально отвечает, с личной жизнью дела у него обстоят примерно так же, как и у меня. Предлагаю перенести нашу встречу в какое-то другое место по его выбору.

— Слишком шумное для меня место, — озвучиваю причину, хоть он и не спрашивает. Скорее всего, он не горел желанием встречаться в «Éclat de Saveur» по той же причине, по которой и меня теперь туда не затащить. Все мужики определенного уровня достатка пользуются услугами одних и тех же проверенных «агентств».

— Без проблем. «Нильсон» подойдет?

— Это закрытый мужской клуб? — Вспоминаю все, что знаю об этом месте и оно мне нравится уже хотя бы потому, что знаю я о нем ровно ничего. — Я не являюсь членом клуба и по-правде говоря, не собираюсь им становится по географическим причинам.

— Мое членство позволяет некоторые вольности, — без тени хвастовства, а просто как факт, озвучивает Авдеев. — В то же время?

— Идет.

Я кладу трубку и вместо того, чтобы рулить прямиком к дому, сворачиваю в сторону того самого пляжа, где несколько лет назад выловил свою маленькую обезьянку. Ехать туда минут тридцать, но получается быстрее, потому что сегодня вечер на удивление без пробок. Как будто жизнь хочет поскорее посмотреть на мой душевный эксгибиционизм. А еще там довольно пустынно. Сезон купальников давно прошел, но я был уверен, что местные тусят на пляже до первых морозов.

Кажется, я по наитию даже паркуюсь на том же самом месте. Хотя в тот день здесь точно не было тех лежаков и парочки столиков, сколоченных из огромных жестяных бочек. Присаживаюсь повыше, на тот кусок щербатого асфальта, сразу за которым начинается грязный песок. Разуваюсь, лениво стаскиваю носки и по самые щиколотки зарываю ноги во влажный и прохладный песок. С трудом шевелю пальцами, разгоняя кровь по венам.

Сегодня вообще ни ветерка, водная гладь настолько ровная и черная, что напоминает разлитое пятно нефти. Пытаюсь представить, что прямо сейчас из этой бездны может вынырнуть моя Лори, щелкнет пальцами и мы отыграем назад каждый долбаный день этих бесконечно просраных лет. Но на этой черной глади даже ряби нет, натурально, подмывает нырнуть и убедиться, что все это — настоящее, а не пластмассовая декорация.

Я зарываюсь в инстаграм моей маленькой обезьянки, предварительно затолкав в рот сигарету, потому что в последнее время смотреть ее сторис без курева — пиздец, какая адова мука. Она по прежнему очень аккуратна и избегает любого прямого свидетельства присутствия мужика в своей жизни, но я спинным мозгом чувствую, что в ее жизни уже кто-то есть.

Но дело даже не в этом. Я до сих пор самоуверенно успокаиваю себя тем, что моя маленькая обезьянка, даже если пускает кого-то в свою постель, все равно принадлежит меня. Сейчас мне все чаще просто больно на нее смотреть, потому что чем дальше она от меня, чем шире и глубже пропасть между нами — тем красивее она кажется. Дошло до того, что стала моим наваждением и теперь конкурирует с Алиной за первые роли в моих снах.

И я до сих пор боюсь оставлять ее одну. Как будто если перестану за ней сталкерить — обязательно случится та же хуйня, после которой моя Лори попала в больницу. До сих пор чувствую себя виноватым, что оставил ее без присмотра, хотя мозгами понимаю, что некоторые вещи случаются просто из-за долбаного стечения обстоятельств, и конкретно в том случае я вряд ли мог бы как-то на них повлиять.

Последнее фото в ее сторис — из кинотеатра, где Лори сидит с огромным стаканчиком попкорна в руках и улыбается в камеру от уха до уха. Слишком показательно счастливое и беззаботное фото. Как нарочно для меня, типа, смотри, придурок, что я тут нифига не страдаю. Почти наверняка она уже вычислила, что я даже покурить с ее страницы не выхожу, но я в принципе воообще никак не маскируюсь, хоть и делаю это с левого ноунейм аккаунта.

От того, чтобы чисто рефлекторно не влепить ей «сердечко» в самую последнюю минуту спасает всплывающий на весь экран входящий вызов. Номер неизвестен, но что-то мне подсказывает, что это на том конце связи — Марина. Точнее, я настолько в этом уверен, что когда беру трубку, сразу называю ее по имени.

— У тебя всегда было волчье чутье, брррр, — отвечает она.

— Просто мой мозг хорошо справляется с логическими задачками. Что тебе надо, Марин? — Хотя ответ на этот вопрос я уже тоже знаю.

— Ты где, Шутов? Я приеду.

— А вдруг я с девушкой? — не могу не поддернуть.

— Ну, судя по твоему виду, это может быть только девушка в белом халате с чудесным амбре хлорки и йода.

— Иногда меня тянет и на такие ролевые игры.

— Может, перестанешь паясничать? Я хотя бы честна с тобой и не скрываю, что хочу потрахаться. В память о старых-добрых временах.

— Ну слава богу, а то я уж было подумал, что мой мертвецкий вид оживил в тебе призрак сестры милосердия.

— И это тоже, — так же ёрничает Марина. — Хочешь, приеду в костюмчике смертушки с косой наперевес?

— Шансы, что мой член на тебя встанет, итак довольно малы, так что на твоем месте я бы не рисковал.

— Если бы ты не был такой занозой в жопе, Шутов, я бы давно послала тебя на хер, — бесится Марина.

— Верю, Марин.

На самом деле, дело не в моей сексуальной привлекательности. В конце концов, Марина права — я сейчас меньше всего на свете подхожу на роль аппетитного объекта для ебли. Поэтому в последнее время веду почти затворнический образ жизни и последний раз трахался с Юлей, кажется, еще в прошлом месяце. Но меня особо и не тянет — видимо, организм в целях самозащиты выкрутил на минимум слишком энергозатратные для него функции. Но и Марина хочет потрахаться не из большой радости от нашей встречи. И не из ностальгии.

Марина, как и я, глубоко раненный человек.

Только я стал бездушной тварью, а она — нимфоманкой.

Ладно, по фигу. Она умеет и любит заниматься сексом, а я готов провести время хоть с дьяволом, если это хоть ненадолго отвлечет меня от мыслей о Лори.

— Приезжай, — диктую ей адрес своей квартиры, на что Марина смеется и говорит, что и так в курсе месторасположения моей берлоги, потому что у нее еще остались старые связи, которые могут подкинуть всю необходимую информацию.

— Так и знал, что вся информация в этом мире принадлежит налоговикам и шлюхам, — позволяю себе не очень удобную шутку, но Марина ни грамма не обижается.

— Я уже еду, Шутов. Поставь вино в холодильник — ужасно пить хочется.

Вина в моей холостяцкой квартире нет. Я так редко в ней бываю, что даже холодильник там, кажется, в первозданном заводском виде. Так что по пути приходится заехать в маленький винный магазинчик и прихватить закуски в рыбном ресторане. Делаю все это на автомате, а не из желания произвести впечатление. На Марину мне точно так же плевать, как и на остальные девяносто девять и девять процентов женщина на этом земном шарике. Значение имеет только одна, но раз она для меня — табу, то можно посублимировать за счет остальных.

Когда подъезжаю к дому, Марина уже там — стоит рядом с ярко-красной спортивной машиной из дорого сегмента. Даже присвистываю, потому что в те далекие времена, когда она просто трахалась за деньги, пределом ее мечтаний был какой-нибудь поддержанный «китаец».

Я в шутку прикладываюсь к фаре ее симпатичной тачки дном одной из двух купленных винных бутылок, на что Марина только криво усмехается. И тут же по-хозяйски обшаривает карманы моих джинсов в поисках ключей от квартиры. Находит их, первой поднимается до лифта и нетерпеливо выстукивает каблуком, пока я следом ползу по ступеням. Как труп я не выгляжу, но ходить по лестнице с каждым днем становится все тяжелее. Наверное, в тот день, когда я не смогу сделать это без посторонней помощи, я официально поставлю на себе крест.

— Шутов, ты хоть иногда здесь проветриваешь? — Марина фыркает, на ходу стаскивает туфли (моментально становясь коротышкой) и распахивает настежь все окна в огромной студии. — Может, сначала пригласим клининг?

— Может тогда лучше сразу пойдешь на хуй? — предлагаю я, вываливая все пакеты с покупками прямо на кофейный столик.

— Уже и пошутить нельзя.

Пока я пытаюсь взъерошить волосы, чтобы разогнать приступ слабости, Марина подбирается сзади, обнимает меня руками и забирается губами в ямку у меня под ухом, вызывая толпу мурашек по телу.

У меня было много женщин. Не думаю, если скажу, что это определенно трехзначное число. Но большинство не оставили после себя ни капли воспоминаний. Некоторых я, наверное, не узнаю даже если снова трахну. Но Марина стоит особняком от всей этой обезличенной толпы. Она как будто трахает не тебя самого, а твой мозг, потому что всегда знает, куда, как и насколько долго. Всегда подозревал, что эта удивительная способность досталась ей вместе с психологическим отклонением. Что-то вроде быстроты реакции у хищника или идеальной маскировке у травоядных.

Когда я в следующий раз с трудом открываю глаза, то стрелки на часах показывают на полтора часа больше времени, а Марина, накинув на себя мою футболку, деловито топает в душ.

— Налей выпить, а? — зевает на ходу и взбивает свои идеально гладкие даже после всех ее постельных кульбитов темные волосы. — Кстати, кто такая Лори?

Я непроизвольно дергаю плечом, потому что моему обычно быстро соображающему мозгу нужно время, чтобы сообразить, откуда она узнала о Валерии.

— Ты меня так назвал пару раз, — пожимает плечами Марина, облегчив мне задачу. — Мне по фигу, но просто интересно — что за имя такое? Надеюсь, ты не тайный зоофил, мечтающий поиметь суку самоеда?

Моих физических сил хватает только на то, чтоб показать ей средний палец, а когда Марина заходит в душ (намекая, что я могу присоединится к ней и там), встаю с кровати, натягиваю джинсы прямо на голую жопу и вскрываю бутылку белого чилийского вина — не самый дорогой сорт, но один из лучших в своем сегменте. Кажется, только заработав почти все деньги мира, я в полной мере начинаю осознавать, что лучшие вещи могут быть дешевыми и неброскими на вид.

Пока разливаю вино по бокалам, появляется Марина, завернутая в большое полотенце. Плюхается рядом на диван, находит на каком-то из каналов старый американский боевик с «крепким орешком» и вытягивает ноги мне на колени. Машинально начинаю мять ее стопы.

— Ууууу, — она блаженно жмурится, — твои руки, Шутов, созданы для этого.

— Так и знал, что строить финансовую империю нужно было с массажного салона.

— Так что эта загадочная «Лори»? — вспоминает Марина.

— Кто тот мужик, который тебе не дает, и поэтому ты прискакала ко мне? — парирую я.

Она приоткрывает один глаз, но даже этого достаточно, чтобы я почувствовал всю глубину ее сфокусированного на мне приступа ненависти. Очень мимолетного, потому что что Марина снова закрывает глаза и довольно урчит, пока мои пальцы разминают ее напряженные икры. Как для человека, который не особо жалует спорт (чтобы понять это, мне достаточно буквально одного взгляда на любую женскую фигуру), Марине каким-то образом удается быть в хорошей форме. Видимо, теперь ее телом занимаются профессиональные массажисты и косметологи. На мой вкус, ей не помешало бы набрать минимум пять кило, но сейчас я даже рад, что она так не похожа на мою маленькую обезьянку.

Я бы хотел трахать мою Лори, но не кого-то похожего на нее.

— Знаешь, за что ты мне нравишься, Шутов? — Марина резко сбрасывает ноги на пол, садится и забрасывает в рот пару ломтиков горбуши, жадно запивая вином, как будто это обычный виноградный сок.

— Только не вздумай признаваться мне в любви — обычно это плохо заканчивается.

Марина ничего не говорит, но в ее взгляде буквально читается немой вопрос: «Алина?» Я не стал бы отвечать даже если бы она произнесла его вслух.

— Ты всегда такой, какой есть, — возвращается к собственному вопросу Марина. — С тобой легко, потому что из тебя не нужно выковыривать настоящего Диму. Ну то есть буквально — это почти как трахаться с вибратором, не боясь, что он вдруг затянет вой про мораль или начнет ныть о бывшей.

— Ну и чего мне будет стоить этот царский комплимент?

Она загадочно усмехается и просит налить еще, но на этот раз даже не притрагивается к бокалу.

— Хочу остаться у тебя на всю ночь, — говорит она, вытягивая на краешек стола идеально гладкие загоревшие ноги.

Мне все равно. Может хотя бы сегодня мои призраки постесняются прийти в гости.

Я закуриваю прямо в квартире, потому что от количество распахнутых окон сквозняк такой, что даже странно, почему меня до сих пор не унесло в окно как Мери Поппинс. Но Марина, вернувшись, тут же начинает недовольно морщить нос и отнимает у меня сигарету. С какой-то жадной тоской смотрит на тлеющий кончик, но потом решительно сминает окурок об дно моего пустого бокала — к вину я сегодня даже не притронулся.

Какое-то время мы просто смотрим старое кино, которое знаем вдоль и поперек, но в некоторых местах Марина все равно громко смеется как в первый раз. Я поддерживаю ее сдержанной улыбкой.

— Я потеряла девственность в двадцать лет, — говорит она вдруг, хотя на экране еще и близко нет финальных титров и нет никаких предпосылок к настолько задушевному разговору.

— Довольно поздно, — говорю первое, что приходит на ум в связи с этой «новостью». Одновременно пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о своей карьере эскортницы. Как будто примерно в таком же возрасте, хотя я вполне могу ошибаться — сейчас уже так устал, что мозг вполне может давать сбои.

— Я пошла работать в эскорт, пару раз меня снимали папики для своих сыночков — на выпускной, на День Рождения. У меня в анкете была пометка, что я девственница. Я очень на ней настаивала, потому что не хотела продавать свое тело за деньги, а только по любви. Только потом узнала, что владелец агентства рядом с этой пометкой нарисовал внушительный ценник. Настолько внушительный, что желающий купить мою целку нашелся только через полгода. Один очень, очень важный старый козел. Настолько богатый и настолько козел, что заплатил тройной ценник.

Я достаю еще одну сигарету, но ее Марина успевает отнять до того, как прикуриваю. Пожав плечами, встаю и перебираюсь на стоящее напротив кресло. И спокойно затягиваюсь, предвкушая «забористое продолжение» грязной истории.

— Я ничего не знала. Поняла все, только когда вместо обещанного совместного выхода на одном крупном финансовой форуме, меня отвезли на в его загородный дом. И там я узнала, сколько за меня заплатили и что если я хочу попытаться сбежать или сопротивляться — я могу это сделать, но ему не очень хочется трахать мои поломанные окровавленные кости.

Марина проводит языком по гудам, как будто пытаясь слизать с них горечь прошлого.

— В общем, знаешь, мне даже больно не было, — пожимает плечами она, отправляя в рот ломтик сыра уже с совершенно безразличным видом. — Он только очень потел и вонял как козел. Но потом он позвал своих охранников.

Я делаю глубокий глоток дыма, от которого жжет в груди.

— Они трахали меня по-очереди, потом вдвоем и даже втроем, а старый козел просто сидел и дрочил. — Еще один безразличный взгляд в пустоту, после которого Марина, как любая сломанная кукла, быстро прячется за безопасной маской равнодушия. — Спорим, сейчас ты думаешь, зачем этот плач Ярославны?

— Всем нам иногда нужно поныть о прошлом. — На самом деле я даже не пытался анализировать мотивы ее внезапного душевного эксгибиционизма.

— У него был огромный дом, — Марина зачем-то обводит взглядом мою студию с высокими потолками и на мгновении выражение ее лица кажется разочарованным. — И, знаешь еще что? Там все это время была его жена. Я ее не видела, но слышала, как она ходит под нами: разговаривает по телефону, отчитывает кухарку, что та приготовила курицу с пряностями, зная, что у хозяина проблемы с ЖКТ. Представляешь? Пока на втором этаже в красивой спальне на кровати с балдахином ее муж вместе с бугаями насиловал сопливую девчонку, она подняла вой из-за курицы!

Марина запрокидывает голову и заливается абсолютно пластилиновым смехом.

А я, если честно, снова даже не особо вникаю в ее слова. Мне просто больше нечем сопереживать, хотя нарисованная ее рассказом картинка действительно выглядит жутко.

— Я думала, что мне нужно просто потерпеть до утра и потом меня отпустят. В какой-то момент даже плакать перестала, боялась их разозлить. Они же меня почти не били. Ну может только в самом начале, когда я еще пыталась сопротивляться и верила, что если буду кричать — обязательно прискачет Белый рыцарь и меня спасет. Когда все закончилось, Папик приказал мне идти в душ, потом мне принесли целый поднос еды и заставили выпить какую-то таблетку. Он даже в рот мне заглянул, а мне, дуре, даже в голову не пришло, что ее можно было спрятать за щеку. Потом я уснула, а когда открыла глаза — уже снова была ночь и все повторилось.

Марина с завистью смотрит, как я травлю себя уже третьей по счету сигаретой. Не помню, курила ли она раньше, но на всякий случай протягиваю ей сигарету. Она, после секундного колебания, отказывается.

— Уже потом я узнала, что Папик снял меня на три дня — хотел красиво провести выходные, как-то по особенному отпраздновать свой юбилей. В понедельник утром за мной приехала машина из агентства и последнее, что я помню — это как он впихнул мне в руки пухлый конверт со словами: «Это за то, что ты была послушной умницей».

Она произносит это таким до боли знакомым тоном, что подмывает назвать одну моментально пришедшую на ум фамилию, чтобы убедиться, не подвело ли меня чутье. Но почему-то не спрашиваю.

Марина начинает пересказывать, как несколько недель зализывала моральные и не только раны, и возвращать ее снова в тот «дом» кажется слишком жестоким.

— Я даже завязать хотела, — она криво посмеивается, сползает с дивана и на корточках грациозно подбирается ко мне, как будто пересказывает не историю изнасилования, а сюжет эротического фильма. — Но потом… знаешь, мне даже стало приятно думать о том, что в моем теле было одновременно три члена. Повторять с теми ублюдками, конечно, не хотелось, но с кем-то более молодым, более… крепким…

Она тянется ко мне своими тонкими пальцами несостоявшейся пианистки, цепляется за край штанов и выразительно подергивает его вниз.

— И деньги в конверте ко всей этой любви, конечно, не имеют совершенно никакого отношения? — спрашиваю я, прекрасно зная, что Марина обязательно обидится и как минимум на какое-то время перестанет покушаться на мой член.

Она брезгливо кривится, укладывает руки мне на колени и с видом обиженной кошки смотрится на меня снизу вверх.

— Ну на тот момент деньги были важны. Это потом они стали просто… незначительным бонусом. Аппетит приходит во время еды, ты же в курсе? А я могла иметь столько мужиков, сколько захочу. Это пока ты приличная девушка, менять мужиков по своему вкусу и использовать их как игрушки из сексшопа — это фу и «как неприлично!» А когда ты проститутка высшего класса — за любовь к грязному сексу тебе очень даже хорошо платят.

— Что-то я пока не очень понимаю откуда во всей этой идиллии взялся муж.

Марина неожиданно резко перестает паясничать, встает и возвращается на свое место на диване. Тянется за вином, но раздумывает и в последний момент кладет в рот большую сочную виноградину. Каким бы циничным ни был ее рассказ, упоминание о муже явно идет вразрез с ее откровениями.

— Он просто любил меня, — она говорит это как будто даже с обидой на то, что я совсем не уделили внимания истории ее морального разложения. — Любил и хотел сделать счастливой. Ему было плевать, как и с кем я провожу время, главное, что я всегда возвращалась к нему.

Замечание о том, что такой «любви» тоже посвящено пару параграфов в Большой энциклопедии психических заболеваний, держу при себе. Хотя вряд ли Марина об этом не знает.

— Слава был… не таким как вы все.

Она поднимается и, осмотревшись, начинает собирать разбросанные по всей квартире вещи. Одевается прямо на ходу, пару раз чуть не падает, потому что путается в подоле собственной юбки. Закончив с гардеробом, приводит в порядок волосы, причем ей для этого даже не нужно зеркало — сразу видно отточенную до автоматизма привычку быстро исчезать.

— Ничего, что я немного поныла? — спрашивает она, подкрашивая губы тоже без зеркала. У нее довольно яркий блеск с кисточкой, но Марина наносит его четко по контуру.

— Без проблем — люблю иногда побыть сливным бачком.

— В тот день, когда ты перестанешь быть таким уродом, Шутов, в тебя обязательно кто-то влюбится по-настоящему. Возможно даже какая-то хорошая девушка.

Я салютую ей зажатой между пальцами сигаретой, но Марина уходит даже не оглянувшись.