Стурлур – место, где все началось

§5. Опасность откуда не ждали

Прекхард был готов вступить в разговор с самим собой. Дух, принявший его облик, не произвел на харадрим никакого впечатления; напротив, он почувствовал легкое оскорбление. «Неужели я выгляжу настолько тучным? М-да, даже марш-бросок через пустыню не смог привести мою форму в порядок», — произнес он с недоумением и легкой досадой в голосе.

Дух, вторя движениям Прекхарда прошептал свою загадку:

«Я стою веками, и не знаю усталость к вершинам стремлюсь, словно гора под небосводом. Меня покоряют, но я не паду. Сила и твердость — вот моя суть. О чем речь моя?»

«Ха, одурачить меня хочешь? Гора это и есть.» — поспешил с ответом Прекхард, весело обернувшись к товарищам. Южанин был удивлён простотой загадки и ощутил радость от того, что ответил гораздо быстрее остальных.

Позади харадрим силуэт, принявший облик Прекхарда, вновь превратился в клуб дыма и, не произнеся ни слова, медленно растворился в теле стоящего рядом энта. Малдуст, Гром и Цедрус встревожились, предчувствуя что-то недоброе. Прекхард же, не оборачиваясь, оставался в ожидании второй загадки.

Неподвижно стоявшая энтица, скрестив руки-ветви на плечах и опустив голову, возвышалась над Прекхардом в три раза. Ее глаза зажглись подобием жизни, и, пробудившись от глубокого сна, за спиной харадрим послышался легкий треск дерева. В ту же секунду, когда Прекхард обернулся на звук, он успел лишь увидеть, как массивная ветвь с размаху отбросила его в сторону, словно тряпичную куклу.

Энтица издала протяжный вопль, колеблющейся между визгом и воем, освобождаясь от оков, которые держали ее в плену глубокого сна. Ее отчаяние и боль, пронизывающие душу, разнеслись эхом по долине, затрагивая каждое живое существо. Каждый, кто услышал этот крик, мог болезненно ощутить ее страдание в собственной груди.

Гром и Цедрус смотрели на Малдуста надеясь, что волшебник скажет, как им реагировать на это. Малдуст сделал шаг вперед и попытался обратиться к древнему созданию:

«Мы не желаем тебе вреда…» — хотел сказать Малдуст, но разъярённая энтица с визгом устремилась на них. Ее скорость, несмотря на внушительные размеры, была поразительной. Волшебник не успел даже среагировать, как его отбросили ветви, с размахом метавшиеся вокруг. Гром и Цедрус едва успели отпрыгнуть в стороны, но даже они ощутили на себе силу удара, когда ветви коснулись их загривков.

Приземлившись в противоположных сторонах Гром и Цедрус приходили в себя после удара. Поднявшись на ноги, Гром искал взгляды своих соратников, но все его внимание мгновенно приковало трехметровое ожившее дерево, выбравшее его своей целью. «И как, черт возьми, мне сражаться с деревом⁉» — выкрикнул он, обнажая клинок, в голосе его звучало удивление и гнев, смешанные с лёгким отчаянием.

Оружие Грома было явно не предназначено для схватки с таким противником. Первый клинок, который он обнажил, представлял собой рапиру изящного и утонченного вида. Лезвие, длиной около метра, было выполнено из высококачественной стали, в которой отражался звездный свет. Однолезвийная сторона клепки была тонкой и гладкой, с легким изогнутым профилем, что придавало ему вид грациозной, почти воздушной линии. На обратной стороне, где отсутствовало лезвие, рапира имела аккуратное ребро, добавляющее прочности и жесткости.

Гарда, оформленная в незамысловатом стиле, представляла собой простую, но функциональную деталь, слегка выгнутую, чтобы обеспечить защиту руки от неожиданного удара. Ее форма была элегантной, без лишних украшений, что подчеркивало строгость и функциональность клинка. Ручка рапиры была обернута мягкой кожей, позволяя надежно удерживать оружие даже в самую напряженную минуту, а ее форма идеально подходила для захвата. На конце ручки располагался небольшой шар, придающий дополнительный баланс. В руках Грома этот не самый внушительный клинок, представлял собой смертоносную опасность для врагов из плоти и крови.

Второй клинок, который Гром держал в руках, представлял собой скимитар — меч с характерным изогнутым лезвием, идеально подходящим для стремительных и мощных ударов. Длина клинка составляла около восьмидесяти сантиметров, и его форма была агрессивной и динамичной, создавая ощущение смертоносной элегантности.

Лезвие скимитара имело ярко выраженные зазубрины по одной из сторон, придающие ему устрашающий вид. Эти зазубрины не только увеличивали повреждение при нанесении ударов, но и затрудняли противнику возможность блокировки. Ручка скимитара была чуть короче, чем у рапиры, и имела характерную форму с загибами, позволяющими уверенно удерживать меч в любой ситуации. Она была обернута прочной кожей с текстурированной поверхностью, что гарантировало надежный ухват даже в самых напряженных условиях боя. На конце ручки находился утолщенный элемент, обеспечивающий дополнительный контроль над мечом и предотвращающий его выскальзывание из руки во время сражения.

В отличие от первого клинка, скимитар внушал страх самим своим видом, как и раны, которые оставлял. Стремительные уколы рапиры зачастую лишали противника жизни почти безболезненно, в то время как удары скимитара приносили мучительную, терзающую боль, заставляя жертву истекать кровью. Гром знал это и всегда осознанно выбирал, какой клинок применить: рапира служила ему там, где требовалась быстрота и точность, но скимитар он использовал с яростью и неистовством, когда хотел, чтобы враг испытал боль и страдания. Чем сильнее была его ненависть к противнику, тем более чаще он применял удары используя жуткий скимитар.

Сейчас же, когда на Грома угрожающе надвигалось древесное чудище, пират оказался в замешательстве. Он осознавал, что ни его рапира, ни устрашающий скимитар не смогут прорубить крепкую дубовую кору энтицы несмотря на то, что ее вид больше напоминал дерево вишни. Однако прочность этой коры была ничуть не меньше, и любой удар по ней был бы так же бесполезен, как по настоящему дубу.

Однако бой был неизбежен, и Гром это прекрасно понимал. Грозная энтица подошла уже слишком близко, чтобы даже думать о побеге. Да и куда бежать? Прикинув все возможные варианты, пират решил действовать так же, как до этого ему пришлось сражаться с Агаром. Тогда его неистовые атаки не позволяли найти лазейки в защите врага, и Грому пришлось сосредоточиться на обороне. Так и теперь же лучшей тактикой было уклоняться от мощных размашистых ударов энтицы и, лишь когда она пыталась схватить его своими ветвистыми пальцами, Гром, не жалея свое оружие отбивался как мог.

Цедрус не решился вступать в ближний бой с пробудившейся энтицей. Воспользовавшись тем, что она выбрала целью Грома, эльф поспешил занять удалённую и безопасную позицию. Оттуда он начал обстреливать её из своего ручного арбалета. Маленькие стальные болты втыкались в кору, словно гвоздики. Возможно, энтица, увлечённая попытками схватить проворного пирата, даже не заметила, что три болта уже впились в её тело. Тем не менее, Цедрус был уверен в своей стратегии, хотя понимал, что его нолдорский меч, хоть и не предназначенный для рубки дерева, благодаря изумительному качеству стали и искусной эльфийской закалке, мог бы с лёгкостью справиться с такой задачей.

Прекхарду понадобилось немного больше времени, чтобы окончательно прийти в себя после сильного удара. Когда зрение вернулось в норму, он, не теряя решимости, бросился на энтицу с копьём наготове. Наконечник пробил её крепкую кору, и это мгновенно привлекло внимание древесного существа. Размашистый удар, который был направлен на Грома, внезапно перенаправился на Прекхарда. С его замедленной реакцией и недостатком ловкости, харадрим не успел увернуться и вновь получил мощный удар по голове.

Мощный удар руки энтицы обрушился на голову Прекхарда с боку выше височной области. Толстая древесная конечность, покрытая грубой корой, с сокрушительной мощью моментально сбила Прекхарда с ног. От такого удара он на мгновение потерял связь с реальностью, а затем тяжело грохнулся об землю, ударившись подбородком об твердый грунт.

Прекхард никогда в жизни не получал такого удара, который смог бы сбить его с ног, словно беспомощного ребенка. Этот новый, болезненный опыт моментально убавил его решимость. От гудящего в ушах шума и размытости перед глазами, южанин не мог как следует сориентироваться. Однако, заметив, что в одной из сторон, куда он смотрел, не было энтицы, он, не раздумывая, попытался отползти прочь. Едва держась на четвереньках, Прекхард поспешил укрыться, надеясь больше не привлекать внимание разъярённого древесного существа.

Малдуст долго не решался применять сокрушающие заклинания против энтицы. Он не хотел причинять вред этому существу, лихорадочно ища в своей памяти способ, как усмирить его без насилия. Однако, видя, как его товарищей швыряют по земле словно щенков, волшебник заставил себя подавить это сочувствие. Он начал метать в энтицу небольшие огненные сгустки — слишком слабые, чтобы поджечь её, но достаточно жгучие, чтобы причинить вред.

Ни бесполезные болты Цедруса, ни удары Грома, которые скорее портили его собственное оружие, чем причиняли вред энтице, не представляли для нее серьезной угрозы. Даже жгучие огненные шары Малдуста, обжигавшие кору, не могли сравниться с той болью, которую она почувствовала, когда наконечник копья Прекхарда пробил древесную броню и достиг самой сердцевины. Именно поэтому, игнорируя остальных, она попыталась найти того, кто нанес ей самую опасную рану.

Прекхард тем временем, как ему казалось скрылся, пригнувшись к низкой траве. Ожидая лучшего момента, он желал оставаться «незаметным». Однако энтица сразу же заметила его массивную фигуру, выделяющуюся на ровной земле — настолько очевидную, что и столетний старец ее бы разглядел. Вместо того чтобы подойти ближе, энтица вонзила свои ветвистые руки глубоко в землю и воззвала к скрытым корням. В тот же миг, из-под Прекхарда вырвались древесные плети, словно живые, и стремительно оплели все его тело, лишая его возможности двигаться.

Древесные плети, словно одержимые злыми духами, сжались вокруг Прекхарда, обвивая его тело с неумолимой силой. Они давили на его грудь, нарушая ритм дыхания, и с каждым мгновением боль становилась все сильнее. Грудная клетка харадрим не выдерживала жесткого сжатия, и он чувствовал, как воздух медленно покидает его легкие.

Корни сжимали его мускулы с такой жестокостью, что даже сквозь толстую кожаную подкладку оставляли болезненные следы в тех местах, где не было брони. Каждый вдох стал для него настоящей борьбой с невыносимым давлением, заставляя его ощущать, как животворный воздух ускользает от него. Прекхард пытался сопротивляться, но чем больше он извивался, тем сильнее они сжимали его, будто угрожая сломать его кости. В панике он ощущал, как теряет силы, и его глаза начали темнеть от недостатка кислорода, а боль только разрасталась, сжимая его все сильнее, словно сама земля хотела поглотить его.

Чтобы удерживать контроль над корнями, энтице пришлось остаться в позиции, погрузив руки в землю до локтей. Это позволило Грому, Малдусту и Цедрусу атаковать её со всех сторон, не встречая никакого сопротивления с её стороны.

Эльф продолжал следовать своей тактике, хотя она и не приносила значительного успеха, но позволяла ему сохранять безопасную дистанцию. Осознавая опасность, которую представляла энтица для Прекхарда, Малдуст решил направить в древесное создание три жгучих луча. Эти лучи горели с такой интенсивностью, что первый же удар вызвал воспламенение на поверхности тела энта.

Когда первый жгучий луч коснулся коры энтицы, он вспыхнул ярким огненным языком, который быстро охватил древесную поверхность. Корка дерева, изначально кажущаяся непробиваемой, мгновенно начала трескаться и обугливаться, издавая зловещий треск. Пламя, обвивающее ствол, расползалось, создавая яркие, зловещие языки, которые сливались с коричневыми оттенками коры, высвечивая текстуру дерева в огненном свете. Энтица, казалось, замерла на мгновение, словно осознав, что её тело начинает гореть.

Изгибая свои ветвистые руки, энтица поспешила вытащить их из земли. Как только её ветви освободились, корни, сжимающие и душащие Прекхарда, тоже ослабли и начали убираться в землю. Когда пламя охватило почти всё её тело, она резко развернулась в сторону пруда, стремясь как можно скорее достичь воды.

Гром, находясь рядом, едва успел прикрыть своё лицо от яркого света пламени. В свете огня, укрываясь от его разгоревшихся языков, он заметил, что обгоревшая корка выглядит весьма уязвимо. Не обращая внимания на возможные ожоги и ответные атаки со стороны древесного существа, он обрушил свой скимитар на ногу энтицы, нанося ей сокрушительные удары.

Как раз в этот момент, наклонившись в сторону пруда, энтица подставила свою ногу под опасным углом, и Гром, воспользовавшись этим, замахнулся с новой силой. Удар скимитаром срезал кору, оголив сердцевину дерева, и с глухим треском сломал ногу, словно хрупкую ветку, хотя та была приличной толщины. Энтица, не выдержав удара, мощно запрокинулась на бок, её массивное тело прогремело, как упавшее дерево.

С трудом поднимая своё массивное древесное тело, энтица замахнулась не с намерением оттолкнуть или схватить Грома. Вместо этого она выпячила свои длинные ветвистые пальцы, некоторые из которых, пострадав от ударов пирата, заточились и теперь напоминали смертоносные колья, готовые пронзить противника.

Движение энтицы излучало ярость, и её стремительный замах застал Грома врасплох, не оставив времени на реакцию. Кончики её заострённых пальцев коснулись его груди, и он ощутил, как два острия стремятся прорвать кожаную броню, проникая всё глубже, сквозь плоть и кости.

Фатальный удар не оставил бы шансов на выживание, если б не произошло то, что произошло в оазисе, когда Прекхард ухватил Грома за ногу. В последний момент, когда древесные колья уже разрывали кожаную броню и он почувствовал остроту, его тело на мгновение растворилось в тумане. Рука энтицы прошла сквозь пустоту, а когда она вернулась, Гром уже стоял на прежнем месте, как ни в чем не бывало, живой и невредимый. Единственными свидетельствами близости смерти остались два вдавленных следа, почти проткнувшие его грудь.

Для Грома это мгновение окунуло его в тот миг, когда он тонул и некое морское божество, говорило ему о том, что способно спасти его. Гром не успел, или не смог ответить, и, в конце концов, начал тонуть по-настоящему, но, к счастью, очнулся на берегу. Приняв это воспоминание за ужасный сон утопающего, он теперь осознал и вспомнил, что это было вовсе не сновидение.

Даже для почти лишенной сознания энтицы, погруженной в пучину предсмертных эмоций, горечи и отчаяния, то, что произошло с Громом, вызвало замешательство. Этого мгновения было достаточно, чтобы пират воспользовался моментом: резким выпадом рапиры он всадил оружие в один из тлеющих угольков вместо глаза. Этот удар стал для энтицы роковым.

Тело энтицы медленно опустилось на землю, исчерпав последние силы. Ветви, которыми она недавно размахивала, словно дикий ураган, теперь безжизненно склонились, нежно обнимая землю, как будто прощаясь с ней навеки. Листья, переливавшиеся золотыми и алыми оттенками, начали падать тихо, как осенний дождь, устилая землю вокруг нее мягким ковром. Каждый листок, плавно кружась в воздухе, медленно исчезал из виду, подобно душе, покидающей свое бренное тело.

Земля медленно начала принимать павшую энтицу, словно матерь, обнимая свое дитя. Корни, что когда-то были источником ее силы, словно ожив, протянулись к ее телесному древу, обвивая его с нежной заботой. Они тянулись все глубже, окутывая каждый изгиб ствола и ветвей, пока не погрузили его в землю полностью. Древесная кора, иссечённая огнем и ударами, исчезала под слоем почвы, будто бы растворяясь в ней. Листья последними коснулись земли, еще мгновение тихо покачиваясь, прежде чем тоже погрузиться, сливаясь с миром, из которого они когда-то выросли.

«Что это было?» — прошептал Гром. Он хотел бы выплеснуть своё изумление громким, полным бранных слов криком, но пережитый шок будто сковал его голос, оставив лишь слабый, приглушённый звук, едва сорвавшийся с губ.

Малдуст поспешил к месту, где исчезла энтица, надеясь успеть изучить её повнимательнее, но к тому моменту, как он, прихрамывая и опираясь на посох, добежал, её тело уже полностью погрузилось в землю.

«Ты ранен, Малдуст?» — спросил Гром, даже не повернув головы в сторону волшебника, продолжая смотреть в землю, где недавно лежал поверженный соперник.

«Я не самый крепкий боец, да и приземлился не самым удачным образом, но ничего серьёзного,» — ответил Малдуст, скрывая явную боль от ушиба в бедре. Когда его отшвырнула энтица, ему не повезло упасть на один из немногих камней у берега.

Громкий, надрывный кашель привлёк внимание Грома и Малдуста. Это был Прекхард, которому с трудом удалось восстановить дыхание, превозмогая боль. Каждый вдох всё ещё сопровождался ощущением сдавливающей боли в груди, а приступ кашля только усиливал его страдания.

«Эта тварь меня почти раздавила…» — прохрипел Прекхард, голос его звучал тяжело и надломленно. Корни, сжимающие его тело, не только поверхностно повредили доспех, оставив на нём заметные вмятины, но и сломали несколько самых хрупких элементов брони, которые теперь выглядели совершенно непригодными для защиты.

«Не стоило тебе мчаться на неё. Ты, конечно, воин стойкий, но против такой силы, удивительно, что ты вообще жив остался», — сказал Малдуст. В его голосе слышалось облегчение, хотя он старался держать себя в руках и не показывать эмоций слишком явно.

«Да верно! Не стоило ему мчаться, и вовсе не следовало подходить к духу», — раздался голос Цедруса, полным недовольства и упрека. В его интонации звучали не только следы тревоги, но и отголоски самодовольства. — «Я ведь вас предупреждал. Следовало доверить беседу с духами мудрейшему из нас.»

«Да, верно, Цедрус, ты прав», — поддержал Гром с усталым, почти томным голосом, ощущая усталость от пережитого боя. — «Но сперва нужно собраться и перевести дух. Надо убедиться хотя бы, что у Прекхарда все кости на месте.»

Пока Цедрус держался в стороне, наблюдая за последним духом, клубящимся дымом у ног одной из энтиц, остальные, кроме Володуса, который бесследно исчез из поля зрения, осматривали раны друг друга. Им нужно было убедиться, что они смогут восстановиться и будут готовыми к предстоящим опасностям.

«Ну что вы там? Нужно торопиться, последний дух остался!» — нетерпеливо крикнул Цедрус.

Малдуст, Гром и Прекхард, поднявшись, подошли к эльфу. Гром оглядел всех и, в своей привычной манере, но с заметной долей решимости, произнёс:

«Думаю, все согласятся, что с последним духом, как и предлагал Цедрус, лучше всего пусть говорит умнейший из нас — Малдуст.» — его голос звучал твёрдо, но без резкости, словно он выражал общее мнение, в котором не было сомнений, почти.

«Что⁈ С чего ты взял, что этот старик самый умный?» — возмутился Цедрус, его голос прозвучал резко и с обидой. Он вспылил, как будто его достоинство смешали с помоями, и продолжил, с раздражением: «Мне больше девятисот лет, я тут самый мудрый! Я должен отвечать перед духом.» — Его интонация была настойчивой, почти высокомерной, с оттенком гнева от того, что его авторитет поставили под сомнение.

Малдуст лишь с внутренней усмешкой отреагировал на слова эльфа о возрасте. Тысячелетнего майара забавляло, как ему казалось незнание эльфа о продолжительности его жизненного пути. — «Зачем ты говоришь так Цедрус? Быть может…» — начал он медленно и размеренно, его голос звучал спокойно и уравновешенно, собираясь предложить что-то разумное, но Цедрус, не дождавшись конца, прервал его:

«Возомнил себя мудрецом, старик?» — пронзительно воскликнул Цедрус, уставившись на Малдуста. В его голосе звучало пренебрежение и вызов, словно он не воспринимал его всерьез. Неизвестно, отозвались ли в сознании эльфа слова Алатара о том, что Малдуст является настоящим майар. Однако, независимо от внутренних размышлений, Цедрус продолжил свое обращение к Малдусту с яростью: — «Ты — молокосос по сравнению со мной, человек. Я живу в этом мире уже почти тысячу лет, а ты доживаешь свой век в дряхлом обличии. Я преисполнился знаниями об этом мире за десять твоих жизней. Уберись в сторону, глупый старик, чтобы не обречь нас всех на еще одну битву!»

Малдуст был настолько ошеломлён от слов Цедруса, что на мгновение потерял дар речи. Хотя волшебник и не осознавал себя майаром, он, безусловно, помнил, что прожил в Средиземье более одной тысячи лет. Дерзость эльфа удивила его, и он не знал, что сказать в ответ.

«Я, конечно, не в курсе, сколько живут эльфы и сколько лет насчитывает возраст Малдуста. Однако, наблюдая за вами в течение всего времени нашего путешествия, я склонен думать, что старик кажется умнее, чем ты, Цедрус,» — размышлял Гром, его голос звучал уверенно и решительно, хотя в нём чувствовалась лёгкая ирония.

«Я полностью согласен с Громом», — подтвердил Прекхард. — «Ты, Цедрус, в данный момент напоминаешь мне одну из моих жен в состоянии истерики, а не самое мудрое существо, пережившее тысячу лет».

Цедрус, не желая больше тратить время на споры, устремился к оставшемуся духу, который при его приближении не спешил принимать никакой иной облик. Гром закричал эльфу вдогонку, что не собирается участвовать в его безумии, и, если снова произойдет пробуждение очередного древа, он не окажет помощи. После этого пират отошел вдоль берега, стараясь держаться подальше. Прекхард разделял его мнение, а Малдуст, колеблясь, осознавал, что не хочет оставлять Цедруса, но также испытывал злость к нему. В итоге он решил остаться в стороне вместе с Громом и Прекхардом, наблюдая за дальнейшими событиями с безопасного расстояния, готовый в случае угрозы поддержать эльфа своими магическими силами.

Цедрус подошел вплотную к духу, который по-прежнему клубился дымком у ног энтицы. Эльф, охваченный нетерпением, воскликнул:

«Ну же! Я здесь перед тобой, произнеси свою загадку!»

В ответ раздался шепот, звучащий как унисон множества голосов:

«Пока не будет единства, никто не сможет пройти дальше.»

Слушая эти слова, троица, собравшаяся у берега пруда, с задорными усмешками наблюдала за Цедрусом издали. Эльф, бросив на них быстрый взгляд, вновь сосредоточился на энтице перед собой и решил сделать самый мудрый выбор в своей жизни. Он достал свой ручной арбалет, направил его в лицо стоящей перед ним энтице и произнес: «Если не я отвечу, тогда никто не даст ответа». Не колеблясь в своем намерении, Цедрус нажал на спусковой крючок, и небольшой болт вонзился в древесное лицо существа.

«Какой же идиот…» — произнес Гром с глубоким разочарованием, готовясь к худшему и потянулся к своему оружию. Он не собирался вмешиваться в безумие Цедруса, но осознавал, что, в конечном счете, ожившее древо не оставит в покое и остальных.

Цедрус бесстрашно смотрел в лицо древу и на болт, вонзившийся в его щеку. Древо оставалось безмолвным, а дух, который кружил рядом, исчез, не произнеся ни слова. — «Как и следовало ожидать. Глупые духи…» — произнес эльф с самодовольной ухмылкой, собираясь покинуть это место и продемонстрировать всем свою мудрость и превосходство.

Отвернувшись от энтицы и сделав несколько шагов, Цедрус вдруг услышал за своей спиной тихий, шипящий звук, напоминающий тление затухшего костра. Обернувшись, он с трудом заметил, как из грудины энтицы, словно что-то пытается прорваться наружу, медленно вырывается маленький тлеющий уголек.

С каждой секундой он раскалялся, его свет разгорался ярче, и скоро его размер увеличился, наполняясь неведомой силой. Огненный шар начал расширяться, пробуждая в древесном теле животное тепло. Вскоре пламя охватило всю ее грудь, стремительно разрастаясь, как яркая звезда, распускающая свои лучи.

Огонь, сжигая кору и древесные волокна, охватил ее тело, превращая его в пылающую фигуру. В тот миг, когда пламя, обходя лицо, затрудняло разглядеть остальные части древесного тела, энтица открыла глаза, и в них вспыхнуло пламя, словно сама сущность древнего леса воскресла из пепла, готовая вступить в новую битву.

И вновь, пробудившись, энтица произнесла протяжный вопль, который эхом отозвался в душах живых. Все ощутили ее эмоции — безмерный гнев, в котором сгорела ее душа. Пламя, охватившее ее, буквально отражало состояние духа энтицы.

Цедрус пятившись назад споткнулся, приземлившись на пятую точку, но успел подняться и отбежать в сторону. Теперь расстояние между пробудившейся энтицей и Цедрусом было таким же, как и между ней и троицей, стоявшей у берега, но они находились по разные стороны. Огненная энтица, охваченная пламенем и гневом, не придавала значения тому, кто находился перед ней. В ее глазах бушевало лишь пламя и воспоминание о сожженном саде.

Неосознанно выбрав свою первую жертву, энтица с оглушительным воплем устремилась в погоню за Цедрусом. Эльф, обернувшись, успел сделать еще один выстрел из своего арбалетика, но метнувшийся болтик исчез в пламени, и не было ни малейшего шанса узнать, попал ли он в цель. Когда энтица настигла эльфа, ее ветви охватили его в жарких объятиях.

В объятиях энтицы Цедрус ощутил, как огонь переходит на его темный балахон, быстро превращая ткань в горящие клочья. Пламя не щадило его, сжигая волосы, которые испарились, оставив лишь обожженные пряди, а нежный аромат горелого быстро сменился резким запахом жженой кожи.

Под одеждой обнаружилась нолдорская кираса, но и она не смогла полностью защитить эльфа от неумолимого жара. Огонь продолжал расползаться по его телу, оставляя за собой болезненные ожоги. Каждый вдох, полный дыма и горечи, становился для него настоящим испытанием, и, несмотря на мужество, он понимал, что оказался в смертельной ловушке.

Малдуст завидев пылающую энтицу, которая горит, но не сгорает тут же понял, что этот враг еще опасней, чем предыдущий. Волшебник поспешил отступить на безопасное расстояние, но так, чтобы оставаться в пределах досягаемости для своих заклинаний. Между ним и восставшим деревом простирался пруд, и чтобы добраться до него, энтице предстояло обойти водоем по берегу, что дало бы Малдусту драгоценное время для смены позиции, если та решит напасть.

Несмотря на то, что дерево уже объяло пламя, Малдуст выпустил в него новую порцию палящих лучей, надеясь, что с их помощью огонь разгорится еще ярче и окончательно сожжет древо.

Три палящих луча, вырвавшихся из рук Малдуста, стремительно устремились к пылающей энтице, оставляя за собой яркие следы в воздухе. Однако, когда они столкнулись с пламенем, произошло нечто неожиданное: огненные вспышки, исходившие от лучей, словно растворились в пламени древесного существа.

Пылающие языки, сверкая золотистыми и красными оттенками, поглотили энергию заклинаний, и их яркость усилилась, отразившись на теле энтицы. Тлеющая древесина не показывала признаков разрушения; наоборот, она продолжала пылать с неумолимой силой.

Энтица оставалась непокоренной, ее тело лишь искрилось от новых огненных вкраплений, и, казалось, пламя, которое ее объяло, становилось только ярче и угрожающе бушевало, не оставляя сомнений в том, что враг по-прежнему полон сил и решимости.

Прекхард, потерявший остатки храбрости еще после первой атаки энтицы, представил, что с ним будет, если на этот раз он примет удар не простым бревном, а охваченным огнем. Вероятность воплощения этого кошмара в жизнь показалось ему слишком реальной, и он не захотел испытывать судьбу на прочность. Не медля, он поспешил ретироваться вслед за Малдустом, укрывшись подальше в кустах.

Гром, хоть и отличался ловкостью и умением уклоняться, не сумел избежать всех ударов в первой схватке с древесным существом. Спасенный в последний момент мистической силой, он не был готов снова рисковать, не зная, повторится ли чудо в этот раз. Глядя на нового врага, объятого пламенем, Гром не мог придумать, чем его сразить, и потому не спешил с решением остался на месте, не желая вновь оказаться под ударом этого чудовищного огненного древа.

Адский жар испытывал Цедрус находясь в пылающих древесных тисках. Высокая температура и огонь грозили сжечь его заживо. Нолдорская кираса уже начала нагреваться, и вскоре его тело могло бы буквально свариться в этом металлическом панцире. К счастью для эльфа, огненные лучи Малдуста, которые, казалось, не причинили энтице явного вреда, на миг отвлекли её. Воспользовавшись этим моментом, Цедрус вырвался из объятий пылающего древа и рухнул на землю, охваченный огнем. Из последних сил он рванул к пруду, надеясь потушить пламя. Близость воды спасла его: нырнув в пруд, он едва не потерял сознание от боли и ран, но смог удержаться на плаву. Цедрус поплыл к центру водоема, чтобы обезопасить себя от приближения энтицы.

Пока Малдуст тщетно пытался победить огонь огнем, внимание Грома привлек шепот Володуса: «Эй, пират, присоединяйся ко мне, давай поплаваем».

Володус, находившийся в центре пруда, едва выглядывал из воды, и лишь его голова торчала над поверхностью. Вода была настолько чистой, что дно легко просматривалось, и нагота Володуса была очевидной. Разрываясь между выбором — столкнуться с огненной энтицей, стремительно приближающейся к нему, или присоединиться к Володусу, — Гром, хоть и без особого энтузиазма, предпочёл второе. Он надеялся, что вода станет защитой от чудовища, а Малдуст тем временем придумает, как его победить.

Оказавшись вне досягаемости огненной энтицы, израненный Цедрус и Гром удерживались на плаву рядом с Володусом в центре пруда. Древесное создание, охваченное пламенем, не спешило обогнуть водоем, чтобы добраться до Малдуста, чьи огненные чары, казалось, не наносили ей значимого урона. Она желала достать хитрецов, нашедших убежище в воде. Однако водная стихия служила надёжной преградой, не позволяя чудовищу дотянуться до своих жертв.

Когда энтица решилась сделать попытку добраться до своих врагов, она опустила одну из своих огненных ног в прозрачные воды пруда. В тот же миг, как пылающая древесина коснулась воды, послышался шипящий звук, и столб пара взвился в воздух. Пламя, обжигавшее её тело, начало угасать, словно огонь, что встретился с проливным дождем. Энтица на мгновение застыла, ощущая, как ее сила начинает иссякать. В ярости она резко отдернула ногу, чтобы избежать дальнейшего ослабления. На месте, где вода погасила огонь, на поверхности остались отколовшиеся кусочки темной, потрескавшейся древесины, дымящейся паром.

«Ха-ха-ха! Ну и что ты теперь будешь делать, бревно неотесанное⁈» — задорно прокричал Гром, его голос полнился насмешкой и воодушевлением, эхом отражаясь от поверхности воды. Только голова его торчала над водой, но это не мешало ему продолжить: «Давай, Малдуст, сожги эту тварь!» — его голос стал громче и резче, наполняясь подбадривающей энергией.

Когда пылающая энтица вновь опустила свои массивные древесные ноги на поверхность воды, вокруг ее ступней заструился странный магический дымок, точно такой же, как у духов, которые ранее задавали загадки. Тонкие клубы дыма окутали её ноги, создавая таинственный барьер между ними и водой. Этот дымок, словно легкая вуаль, поддерживал энтицу на водной глади, предотвращая соприкосновение с водой и одновременно удерживая её на поверхности. Шаги, казавшиеся прежде невозможными, теперь были уверенными, и каждый её шаг по воде казался воплощением древней магии, заключенной в этом дымном покрывале.

Шаги энтицы становились всё более стремительными, и вскоре её движение перешло в яростный бег по воде. Лишь тихий, нервный вздох сорвался с губ Грома, прежде чем огненная ладонь, горя ярким пламенем, нависла над его и Цедрусовой головой. Гром, не теряя ни секунды, нырнул под воду, уклоняясь от смертельного удара. Цедрус попытался последовать его примеру, но не успел — огненная рука настигла его и ударила по голове. Эльф мгновенно потерял сознание, и его тело, безвольно обмякнув, начало медленно погружаться в прозрачные воды пруда, устремляясь ко дну.

Малдуст был всерьез обеспокоен тем, что энтица обрела способность ходить по воде — его нынешняя позиция больше не гарантировала безопасности. Осознав, что огненные заклинания оказались бессильны, он обратился к глубинным силам своей души. Сконцентрировав энергию, он вновь подготовил заклинание — те же три палящих луча вырвались из его рук, словно огненные кометы, оставляющие за собой алый хвост.

Но когда Малдуст выпустил три огненных луча, они сначала выглядели как привычные раскаленные снаряды — яркие, пульсирующие пламенем, с длинными хвостами из искр и огненных всполохов. Но на полпути к энтице произошло неожиданное изменение. Температура вокруг лучей резко упала, и горячие огненные языки начали застывать. Пламя медленно трансформировалось в кристаллы льда, словно покрываясь тонкой ледяной коркой. Огненные хвосты исчезли, уступив место струям инея, который разлетался в воздухе, подобно снежной метели.

Каждый луч стал выглядеть как ледяная комета, сверкающая холодным голубоватым светом. Вокруг них кружился снежный вихрь, а от поверхности летящих снарядов исходил легкий пар — результат резкого контраста между исходным огнем и морозным преображением. Когда огонь полностью уступил место льду, кометы, окруженные снежной поземкой, несли с собой холод, как предвестники суровой зимы.

Когда ледяные лучи, сверкающие морозным светом, достигли тела огненной энтицы, они с треском вонзились в древесную плоть. При контакте с горячей корой энтицы раздались звуки, похожие на резкое шипение, как если бы вода встретила раскаленные угли. Ледяные лучи мгновенно начали расползаться по древесной поверхности, образуя замерзшие паутины, которые медленно охватывали ее тело.

С каждой секундой, когда лед проникает глубже, пламя, ранее бушующее в ее недрах, начинало угасать. Искры, пылающие в ее глазах, теряли свою яркость, заменяясь тусклыми отблесками, как если бы звезды в ночном небе затянуло облаками. Огненные языки, свивавшиеся вокруг ее ветвистых рук и ног, начали тускнеть, уступая место ледяным каплям, которые обвивали ее как змея.

Энтица издавала мощные, глухие рычания, в которых смешивались гнев и растерянность. Пламя, некогда полное силы и ярости, теперь слабо пульсировало, как умирающее пламя в камине. Когда лед продолжал распространяться, теряя свою мощь, энтица начала трястись, словно в жестоком холоде, отступая назад, когда ее древесные конечности испытывали неизведанное ощущение, что становится более неподвижным и тяжелым.

Уже не способная атаковать с прежней яростью, стоя в одиночестве в окружении воды она, казалось, искала убежище, пытаясь снова уйти в свою привычную стихию, но холод, проникший в ее плоть, сковывал ее движения. Вскоре, когда последние искры пламени исчезли, и лед захватил её почти полностью, энтица застыла, ее выражение превратилось из гнева в недоумение, а силы, что давали ей жизнь, постепенно иссякали.

Сознавая, что её гневный огонь вот-вот погаснет, унося с собой последние остатки жизненной силы, энтица бросилась к волшебнику, которого ранее не считала угрозой. Но Малдуст, не собираясь отступать, решил сражаться до конца. Он вновь произнес заклинание, и в воздухе снова засверкали три ледяных кристалла.

Три ледяных кристалла, выпущенные Малдустом, вновь стремительно пронзили воздух, оставляя за собой сверкающие следы. Они стремились настигнуть свою цель, и с каждым мгновением всё ближе подбирались к пылающей энтице. При контакте с её раскалённой поверхностью, кристаллы разлетелись, словно мелкие осколки, распыляясь ледяным дождём по всему её телу.

Ледяная корка быстро начала образовываться, обвивая древесные ветви и ствол, мгновенно гася оставшееся пламя. В этот момент, когда вокруг бушевала магия, энтица, потерявшая последние силы, бросилась вперёд, не в силах остановить свой бег. Она стремительно приблизилась к Малдусту, его фигура становилась всё ближе, и с последним, приглушенным воплем она рухнула прямо на него.

Тяжёлое древесное тело, покрытое льдом, падало, и Малдуст, не успев увернуться, оказался под его весом, погружаясь в холодный мрак, оставленный огнем и льдом.