Суровые испытания тайги

С мечтой о Нижней Тунгуске

Подружились в Томском топографическом техникуме с первых дней учебы два Якова — Иванников и Чернов. Вместе ходили в стрелковую секцию, потом увлеклись боксом. После окончания учёбы тёзки поехали в Новосибирское предприятие. В отделе кадров молодых специалистов хотели отправить в разные отряды, но они уговорили не разлучать их и отправить обоих на север, в отряд № 52, который базировался в посёлке Байкит на Подкаменной Тунгуске.

Во время учёбы оба зачитывались книгой В.Я. Шишкова «Угрюм-река» и грезили попасть в эти места на реку Нижняя Тунгуска в фактории Тутончаны. Повезло друзьям, они попали к прекрасному начальнику партии Константину Галактионовичу Ковалёву, у которого за плечами имелся огромнейший опыт работ в топографии. Он начал работать в предприятии топографом в 1937 г., в 1941 г. ушёл на фронт, в 1947 г. возвратился вновь в предприятие на полевые работы.

Тёзки радовались тому обстоятельству, что они попали работать в междуречье между Тунгусками — всемирно известное место, где в 1908 г. взорвался Тунгусский метеорит. В июле топографов разлучили. Каждому выделили по десять вьючных оленей для перевозки грузов, каюра-эвенка и двух рабочих в каждую бригаду. Началась экспедиционная жизнь на огромнейших таёжных просторах Эвенкийского округа.

Начальник партии К.Г. Ковалёв сразу определил, что девятнадцатилетнему Яше Иванникову трудно будет вживаться в суровые северные условия, да и сложно управлять рабочими — бывшими заключенными, поэтому в первый маршрут направился именно с этим новичком. В течение недели руководитель убедился, что у топографа прекрасные технические знания, ведь на протяжении всего периода полевых работ молодому специалисту спросить не у кого, радиостанций не было. Все проблемы должен решать самостоятельно. С рабочими он вёл себя вполне уверенно. Начальник партии для себя сделал заключение, что у молодого топографа имеется один недостаток — с большим трудом переносит физические нагрузки, а физико-географические условия региона чрезмерно тяжёлые. Ежедневно приходится преодолевать значительные расстояния. Часто приходится переходить вброд, а иногда вплавь реки, в которых судорогой сводит ноги и руки от холода. Ковалёв убедился, что топограф может самостоятельно осуществлять работу и руководить бригадой, поэтому через неделю ушёл на базу партии.

Объём работ оказался очень большим, поэтому все бригады продолжали осуществлять маршруты до глубокой осени, даже заканчивать пришлось по снегу. После окончания полевых работ все начали выходить в Тутончаны, обмениваться мнениями. Яша Иванников рассказал своему тёзке, как ему удалось застрелить матёрого волка с одного выстрела, подтвердив, что не зря они занимались в стрелковой секции. А случилось это так. Каюр с оленями и рабочими отправились на факторию за продуктами, а топограф остался заниматься вычислениями. Вдруг на противоположной стороне ручья увидел мчащегося с огромной скоростью лося, а перед лосем бежал маленький лосёнок, и здесь Яша увидел четырех бегущих волков за лосями. Самый большой волк пытался обогнать огромного лося и броситься на малыша. Топограф прицелился и застрелил волка. Оставшиеся три волка сразу исчезли в лес, а лось с лосёнком продолжили бежать.

На второй день возвратился караван, Яша показал волка каюру, и тот объяснил, что за шкуру этого матёрого волка в Туре дадут большое вознаграждение. Топограф подарил эвенку убитого зверюгу, и каюр начал снимать с него шкуру, а клыки каюр отдал бригадиру для талисмана. Яша поделился и один клык отдал своему тёзке.

Непрерывные снегопады и нескончаемая пурга порою прекращались, начинались сильные морозы, поэтому на базе партии скопилось много бригад, а самолет обещали только в феврале.

Наступили лютые декабрьские морозы, дни становились совсем короткие и полутёмные. От начальника отряда В.С. Рябова поступило распоряжение начальнику партии — привезти все полевые материалы в Байкит. Начались сборы. Предстояла очень длинная и сложная дорога. На оленьих упряжках по льду реки Нижняя Тунгуска триста километров до посёлка Виви, а затем по тайге через горы до Подкаменной Тунгуски ещё четыреста километров. Такой длинный путь в суровый зимний период Ковалёву преодолевать не приходилось. Готовились к этому многодневному маршруту несколько дней. К поездке приготовились географ Нина Савельева, топограф Яша Иванников, поехала местная жительница эвенкийка Люба, ей нужно было в Туру на учёбу, и проводник эвенк Володя. Для каждого человека имелась упряжка из двух оленей, запряжённая в нарты, и ещё одна упряжка с материалами, кроме того, проводник взял несколько запасных оленей. На базе партии остались топографы Я. Чернов, А. Пантюхин, Г. Ненашев и рабочие. Выезд наметили на девятнадцатое декабря. К их каравану присоединились ещё три упряжки: секретарь окружкома партии — Хлызов, следователь окружной прокуратуры и их проводник.

Эта трагическая поездка, в которой замёрз топограф Яша Иванников, затянулась более, чем на месяц, пришлось изменить маршрут, и в Туру добрались только в конце января. Эту страшную эпопею описал в своих воспоминаниях начальник партии К.Г. Ковалёв, я воспроизвожу эти описания с некоторыми сокращениями.

Погода была сравнительно тёплая. Шёл снежок. Олени, застоявшиеся, вихрем рванулись вперёд по видневшейся нартовой колее, посередине реки, и мы почувствовали себя очень уверенными, доверившись чутью оленей.

Проехали часа два и подъехали к первому чуму, но он оказался пустой. Через несколько километров подъехали ко второму чуму, залаяли собаки. Из чума шёл дым. Зашли с Иванниковым в чум и увидели чаевничавших старика и старушку. Они угостили нас чаем с лепёшками, а я достал конфет и выложил на стол для всех.

Поблагодарив хозяев, поехали дальше. Дорога была хорошая, но усилился встречный ветер, начал поднимать позёмку. Вскоре это перешло в пургу. Мороз усилился, к утру было уже градусов тридцать. Ехали днём и ночью.

К утру, часов в пять, приехали на почтовый станок, который был в «голомо». Но станочника не было. Голомо — это круглая яма диаметром метра три, глубиной с полметра. Крыша сложена из колотых бревен. Стыки заложены мхом и засыпаны землёй. Для дымохода вверху оставлено круглое отверстие в диаметре сантиметров 30. Для спуска выкопаны ступеньки. Вместо дверей — кусок брезента. По середине голомо стояла печка. Был и запас дров, это нас обрадовало.

Распрягли оленей и отпустили кормиться, затопили печку, поставили чайники, набив их снегом. К ужину нарубили топором мёрзлого хлеба и вареного мяса. А девушки были предприимчивее, они заварили пельмени и нас угостили.

Спали хорошо, не раздеваясь, в спальных мешках.

20 декабря. Проснулись поздно. Мороз резко усилился за 50 градусов. Оленей проводник нашёл к вечеру. Запрягать должны каждый своих оленей, а мы трое не умели, и проводник взялся нас учить, особенно вязать эвенкийские узлы на верёвках.

Выехали, когда уже стемнело. А сам день-то, собственно, на день не похожий. Так, посереет часа четыре, и снова темнота. Если нет луны, то хоть «глаз выколи». Правда, от снега есть некоторая видимость.

А олени сегодня пошли уже не так ретиво, как вчера. На этом перегоне нам встретился встречный караван из фактории Учами. Это хорошо. Проложен след. Ехали всю ночь и день 21-го числа, и снова наступила ночь. Всю дорогу мешала нам встречная морозная позёмка. И вот у Иванникова вдруг упал олень. Подменили его из грузовой нарты. Всё равно не идут. Что делать? Караван ушел далеко вперед. Я тогда выстрелил из немецкого карабина (маузер). Эхо гулко покатилось по долине. Через некоторое время к нам приехал проводник с запасным оленем, которого мы и впрягли к Иванникову.

В полночь окончательно замёрзли. Температура явно была далеко за 50°. Воздух при дыхании осязаемо шуршал ледяшками. Наконец, первые нарты свернули к лесу, и у леса караван встал. Проводник предложил грузовые нарты оставить на опушке леса, т.к. чум далековато, ехать в гору, и свободные олени пусть идут запасными. В лесу снегу много, колея глубокая. Олени бегут неудержимо, чуют отдых. Ведь в пути без отдыха почти полтора суток, голодом.

И вот наконец увидели чум — тоже голомо. Станошницы также нет. Дров тоже нет. Это очень досадно. Отпустив оленей, принялись за заготовку дров, и вскоре запылала печка в голомо. Приготовили ужин, наелись и улеглись спать уже утром. Как приятно засыпать в тепле.

Проспав часа три, начали подниматься. Поднял всех холод. Замёрзли. Затопили печку, приготовили завтрак. Проводник, быстренько покушав, ушёл искать оленей. Долго он их искал, вернулся удручённым. Выпил горячего чаю, достал лыжи и снова ушёл. Вскоре пригнал одну группу оленей. Оседлал одного из них и уехал верхом. Наконец, в темноте пригнал остальных.

Запрягали оленей каждый в свою нарту сам. На дорогу перекусили и выехали.

А день-то фактически уже прошел. Выехали на реку, а там сам чёрт не разберет, что творится. Снег крутит, завывает пурга, противоположного берега не видать. Я подпряг грузовые нарты и пустился догонять караван. Едут шагом, все попрятались в спальники. Через некоторое время вдруг олени почему-то начали падать, сбиваться с пути. Я заметил, что под снегом вода, вымочил унты, и они тут же обледенели. Весь караван расстроился, начал метаться, и тут проводник закричал: «Срубайте топором лёд с копыт оленей и с полозьев». И начался бешеный аврал: срубаем лёд с копыт, олени дергаются, брыкаются, поднимаешь тяжёлые нарты и рубишь с них лед. А на бокарях снова куча мокрого снега, его очищаешь. Унты стали тяжёлые. Устав, падаешь на нарты, ткнёшь помаленьку оленей хороем, а они всё равно, как сумасшедшие вскакивают и рвут постромки, т.к. нарты стали тяжёлыми. Снова надо вязать верёвки, обрубать лёд. Жуткое дело. Потом уже подходишь к оленям осторожненько, берешь их под уздцы и вежливо поднимаешь, а как они тронутся, тогда падаешь на нарты и едешь, радуясь, что ты выбрался. От волнения и суматохи даже вспотеешь, волосы становятся мокрыми, а потом от холода быстро замерзаешь.

Наконец караван пошёл, но дороги по-прежнему не было. Перемело. Проводник измаялся; то он идёт на лыжах впереди каравана, немного проедет, и снова та же чехарда, стали подменять его по очереди.

В таком вот кошмаре прошла ночь.

Засерел день 23 декабря. Хмурый, с колючим ветром, с позёмкой, но пурга прекратилась. А мороз, чувствуем, не меньше 60°. С боков сереют побелевшие от пурги таёжные берега. Безжизненный пейзаж. И как не трудно ехать, но днём всё-таки веселее. И спать, как будто бы, не хочется, а ночью без конца засыпаешь и мерещится чум или огоньки деревни.

И пролетел этот серенький день без особых приключений, и снова ночь. Снова попали в наледь. Пробивались через неё не менее двух часов. Какой это адский труд. Бокари обледенели, стали тяжелые, нарты тоже стали нескользкие, тяжёлые, оленям трудно их тащить, и продвиг получается медленный. Устали неимоверно. Едешь, а «нёга» (возжа) привязана за левую руку, в правой держишь хорей и думаешь: «Как бы не растерять это всё».

Так, очнувшись от очередного «дрёма», я увидел, что мы едем от одного берега к другому. А река шириной до 700 метров. Гляжу, головные олени заворачивают даже назад. Что такое? Ведущий заснул. Я стал кричать. Подняли головы и другие. Проснулся и головной и, ругаясь, начал выправлять оленей вдоль реки.

Вот так пойдет теперь и следующий караван, повторяя нашу петлю. Вдруг река сделала крутой поворот, и стало тихо, даже вроде теплее. И дорога появилась хорошая, олени пошли бегом. Сон прошел. Миновали поворот реки, ветер вновь ударил в лицо со снегом, и вокруг завихрило, как в хороводе. Переехали на правую сторону реки, на пляжную половину, и вдруг дорога исчезла, снег пошел глубокий. Олени начали падать, и в этот момент я услышал лай собак. Думал, почудилось, но тут, где-то высоко мелькнули огоньки фактории Учами. На сердце стало радостно. Но олени «расписались» совсем, не идут. У меня легли и не встают. Свалились и у Яши, и у девчат. Проводник почему-то повернул своих оленей на реку. Поземка забивала глаза. Подшлемник на лице с полотенцем превратился в ледяное «забрало». Через некоторое время я своих оленей поднял, распутал постромки и с трудом повёл упряжку по следу Володи, догнал его, и тут из снежной мглы вынырнули прямо на мои нарты рога и головы оленей, как снежный ком. Оказалось, подъехал Иванников, молодец. Проводник сказал, что давайте пробиваться в посёлок, а за девчатами он съездит с подменными оленями из посёлка.

Дорогу в факторию олени нашли каким-то чудом, поднялись на высокий берег. В фактории почему-то все растерялись среди домиков. Мои олени промчались по переулку и оказались в кустах, запутали постромки. Развернув и распутав упряжку, повёл её в поводу к домикам. Остановился у первого дома и решил зайти в дом обогреться. Зайдя в дом, я поздоровался и попросил чаю.

Квартира была чистая, опрятная. Стены побелены. Хозяйка-эвенка, молодая, лет тридцати, опрятно одетая, приветливо встретила меня, достала из русской печи чайник и налила кружку горячего, хорошо заваренного чаю с молоком. Нарезала белого хлеба, поставила сахар, мясо.

Я тем временем разделся и сел за стол не умываясь. Не мог. В комнате жарко топилась печка, было так тепло и уютно, что лучше и не надо. Я взялся за еду, но меня быстро разморило, потянуло спать. Но я пересилил себя и попросил еще кружку чаю. Хозяева сидят и молча смотрят на меня, после второй кружки начал приходить в себя, заговорил. Спрашиваю: «Кто здесь живёт?».

— Председатель колхоза, — ответила хозяйка.

— Вот-так да! — подумал я, — попал к самому начальнику.

И тут зашел Иванников.

— О, ты уже пьешь чай, Галактионыч, а я пропутался в посёлке. Кое-как нашел кочсовет, тебя потерял, замёрз.

Председатель усадил и его перекусить с дороги.

Оказалось, что мы в фактории прокрутились почти час и время было уже 11 часов вечера.

Подкрепившись, мы с Иванниковым пошли в магазин, закупили свежего хлеба — белого, сушек-баранок, сахару, конфет, масла и сгущённого молока.

На квартире хотели было продолжить ужин вместе с хозяевами, но усталость склонила нас ко сну, и мы развернули спальники.

Утро 24 декабря для нас было, как в раю. В спальнике жарко. Вышли с Яшей на улицу, а там морозище — не продохнешь. Туман плотно окутывал посёлок. Замерили термометром-пращом температуру и оказалось -61 градус. Сходили насчёт оленей, но для нас в колхозе близко оленей не оказалось, пообещали на 25-е число.

Дома же хозяйка нажарила нам на завтрак громадную сковородку оленьего мяса. После завтрака пошли к своим девчатам. Они тоже уже позавтракали.

Этот перегон до станка должен быть километров сорок. Следы нарт быстро заносило снегом. Ехали долго. Наступил день 27 декабря, серый, морозный. Даль какая-то призрачная, белесая, и наш караван казался каким-то затерянным в этой безмолвной, снежной пустыне.

Не успели порадоваться свету, как снова всё окутала ночная мгла. Ехать надоело. Часто бежим пешком, греемся. На остановках прыгаем. Где станок — не известно. Вдруг олени резко повернули к берегу, у леса остановились.

Отпрягли грузовые нарты и двинулись дальше. Дорога в лесу торная, тишина. Ветер не залетает сюда. Километра через два подъехали к чуму. Нас встретил собачий лай. Из дымохода чума валил дым. Все обрадовались. Значит, сейчас прямо в тепло. Для нас это счастье.

Вот она, плата за трудности. Как всё-таки мало надо человеку в экстремальных условиях. И все заботы отпадают. Теперь скорее кружку чаю.

Каждый распряг своих оленей и отпустил их. Станочницей оказалась женщина средних лет с двумя детьми. Один годовалый, второй годика в три. Хозяйка оживилась гостям, ребятишки смотрят на нас с изумлением. Ну и первым делом, конечно, чай. Горячий, крепко заваренный. А мы нарубили мёрзлого хлеба и сырого мяса. После чаепития сварили суп с мясом с макаронами. Спали в спальниках, не раздеваясь, часов до 11, но проснулись — ещё было темно, светало. Все замерзли. «Как же дети-то спят?» — подумал я. Но они укутаны были в богатые шкуры, не мёрзли. А печка от мороза побелела. Быстро её растопили, приготовили завтрак, покушали. Стало совсем светло. Мы с Иванниковым занялись заготовкой дров, проводники ушли за оленями. Вернулись в темноте без оленей.

28 декабря с трудом были пойманы олени и выехали только ночью с одним проводником Володей, который говорил, что дальше этого станка он не ездил. Этот прогон был километров на 75 до фактории Виви и для нас он оказался трагическим. Николай (старший проводник) остался, дальше не поехал.

По таёжной дороге олени пошли хорошо, а вот по реке и мороз с позёмкой дал себя знать, и потеря дороги. Олени начали кружить, падать в снег, начались былые мучения. Проводник Володя не выдержал этого и предложил нам ехать обратно. Начал доказывать, что Николай — опытный проводник, что у него старые олени и что он поведёт успешнее. Ну и повернули назад.

Но Николай категорически отказался ехать с нами. С Володей переругались чуть ли не до драки и, в конце концов, ехать решили с Володей. Оленей оставили на присмотр Николаю, а сами пошли в чум отдохнуть часа два-три, покушать и тогда ехать.

Николай попас немного оленей и часам к семи привёл и даже помог запрягать. Часов в восемь выехали, на реке вышли на свой след, проехали с полчаса и опять та же история. Нет следа, снова надо прокладывать дорогу. Володя снова взбунтовался, один поехал на станок, крикнув нам, чтобы ждали Николая, и уехал. Что делать? И надумали мы, вылезть на коренной берег и ждать проводника у костра. Ну и пошли к лесу.

Дорога оказалась трудной, наст не держал, шли чуть не ползком. Но вылезти на берег тоже оказалось непросто. Снег навис на обрывах громадным карнизом. Помотались мы и влево, и вправо, и всё впустую. Тогда решили лезть в лоб. И полезли, как кроты поднимаясь всё выше и выше. Карниз рухнул на нас, жуткое дело. Но берег оголился, и я уцепился за корень, потом за жёрдочку, но она сломалась и стала служить как шест, по которому, помогая друг другу, вылезли все на берег. Устали до изнеможения. Сели отдохнуть прямо в снег. Потом новая проблема: по глубокому снегу насобирать в темноте сухостойных деревьев. С трудом натаскали дров, отоптали под елью снег и разожгли прекрасный костер, уселись все вокруг его. Обсушились. Высушили даже портянки, подремонтировали свою одежду. Подсказали Иванникову пришить одну вязку к шапке. У него шапка была: верх кожаный, а внутри мех. Я посоветовал ему достать из рюкзака большое полотенце и обмотать голову и лицо. Он достал короткое полотенце и обвернул его вокруг шеи. Но длинное полотенце у него все таки было. Между прочим, у костра мог сгореть наш Яша, каким-то образом вдруг завалился спать прямо в костёр. Хорошо, что мы быстро его выдернули в снег. Но полушубок себе спалил, а полушубок у него был покрыт толстым сукном. На ногах сверх унтов были надеты ещё торбаза из сохатины до колен, называемые «чертоходы». Варежки тоже были хорошие, шерстяные и сверху оленьи — кокольды.

А у нас с Савельевой были надеты сверху полушубков короткие парки. На ногах унты с меховыми чулками. В самую лучшую дорожную доху была одета наша эвенкийка Люба, называется «сокуй». В дороге незаменима. Просидели мы у костра порядочно и, наконец, увидели на белом пологе реки зачернела чёрная точка. Кто-то едет? Спускаться не стали. Подумали, что и проводнику не мешает погреться у костра.

А проводник увидел костёр еще издалека и поехал прямо на нас. Подъехал к самому обрыву. Помогли ему выбраться на берег. Оказалось, что вернулся вновь Володя. Говорит, что с Николаем подрались, и Володя забрал его оленей, на которых тот как раз собирался уезжать в Учами.

Обогревшись, Володя подал команду ехать. С обрыва спускались все кувырком, а девчата с визгом. Пришли к нартам, а их и не видно, совсем замело. Подняли оленей, и караван тронулся. Володя пошёл первым. Некоторое время петляли как попало, но дорога нашлась, и все сразу же по спальникам.

Начало светать. Наступило 29 декабря, 12 часов дня. Такой же мороз сногсшибательный в туманном мареве. Потеряли дорогу. Пришлось вести караван по очереди. Иванников стал категорически отказываться. Говорит, что он пассажир и не обязан мучиться. Приходилось его стаскивать с нарт, совестили его и девчата. Идти, конечно, трудно, почему-то много попадало торосов. Прошла ночь. День 30 декабря потепления не принёс. Мёрзнем. Олени идут плохо. Я, как еду последним, то становлюсь на нарты и пляшу, пока не упаду в снег головой, олени убегут и догоняешь их бегом, согреешься хорошо, но и устанешь. А Иванников упрямо сидит на нартах. Я подбегаю к нему и говорю: «Что ты не бежишь, не топчешься, ведь отморозишь ноги?», а он сидит и долбит ногу об ногу, заявляя, что он и так согреется.

— Лентяй ты, лентяй, Яшка. Девчата, смотри, и бегут, и топчатся, а ты? В общем, на него наша ругань не действовала.

Прошёл и этот день. Часов в пять-шесть дорога свернула в лес на правобережье. Сразу наступило затишье, дорога торная. По рассказу Николая, после этого отрезка таёжной дороги километров пять, до фактории Виви останется двадцать километров по реке.

— «Хоть бы скорей доехать», — думаю я, да и все остальные. Въехав в тайгу, остановились и решили погреться у костра, покушать. Начали собирать сушняк, лазая по пояс по снегу. Яшка и тут начал бастовать. Стоит на дороге, и всё. Тут уж за него взялись девчата и заставили его стаскивать сушняк в кучу. Вскоре запылал костёр. Иванников принёс со своих нарт оленину, но потерял мешок, где были хлеб с солью и кружки с ложками. Хлеба не было и у девчат.

Ну что же делать? Положили олений окорок прямо в костер, и когда мясо оттаяло, нарезали его тонкими ломтиками и стали есть прямо сырым. Географ Нина Савельева даже похвалила, говорит «вкусно».

А я снова подумал об Иванникове и спросил у него, не отморозил ли он ноги? Яша ответил, что ноги у него в норме.

— А ну-ка пробеги Яша, по дороге?

И он пробежал, но как-то нерезво. Я, говорит, сам вот промерз. Но у костра в общем все согрелись и, главное, перекусили, ведь голодны были уже больше тридцати часов. Отдохнули и олени.

Все разошлись по нартам. Я поехал последним. Вскоре выскочили на участок лесотундры, и тут у меня оторвались нарты. Олени убежали вперёд, а я лежал в спальнике и вылезать не стал. Жду помощи. Через некоторое время ко мне пришел Яша, что меня удивило. Значит, думаю, Яша в норме. Вместе с ним запрягли оленей, уселись на нарты и догнали караван.

И снова я поехал последним, соскакивал с нарт и, держась за них, бежал сзади. А Яша, вижу, всё сидит. Кричу ему: «Яшка, соскакивай и беги пешкодралом, грейся!». Но он отнекивался, а мороз сильный. Но вот и тайга расступилась, впереди большой просвет. Снова подъехали к реке. Спуск был большим и крутым. Проводник забрал всех оленей и увёл вниз, а мы с Иванниковым стали вдвоём спускать грузовые нарты. Уцепились за них с обеих сторон и думали спокойно их спустить, но они у нас раскатились и потащили обоих за собой волоком, выкатились на реку, где каждый сам запряг своих оленей.

Грузовые нарты пристегнул к себе Володя и первым поехал от берега, а Иванников вдруг поехал в противоположную сторону. Я ему закричал: «Яшка, стой! Куда ты поехал?» — и поехал за ним. Но вижу, Яша начал поворачивать к каравану прямо по целине. А может быть, олени свернули без его участия? В общем, я успокоился и залез в спальник и задремал. Не знаю, долго ли я дремал, но когда очнулся, караван стоял, олени все, свернувшись клубочком, лежали в снегу. Метёт поземка. Слез с нарт, вижу и Володя слез и кричит мне: «Пойдем поищем дорогу. Ты иди к левому берегу, а я к правому». И мы пошли. Снежный наст держал плохо, часто проваливался, идти тяжело. Мороз перехватывает дыхание, застывают ресницы, плохо смотреть. Вышел на береговую полосу, вижу: дороги нет. Пошёл обратно, каравана не видать. Чувствую, стала замерзать голова. Я даже испугался. Начал ею шевелить, тереть руками и почувствовал, что голова отошла. Наконец, увидел лежащий серенькой цепочкой караван. Володя дороги тоже не нашел. Подняли караван и поехали. Вскоре вышли на заметную дорогу. А я уселся как-то неловко и стал на ходу залазить в спальник и на повороте вывалился из нарт головой в снег вместе со спальником, но нёгу держал крепко и оленей круто остановил, нарты опрокинулись. Постромки, перекрутились и пошла у меня возня с выправкой упряжки. Караван ушёл далеко вперед, и там меня хватились и остановились. Когда я к ним подъехал, то все олени лежали, и мои олени сразу же улеглись, но тут Володя поднялся и поднял караван. Я ударил своих оленей (я стоял как-то сбоку дальше Яшиной упряжки) и, проезжая мимо её, поднял оленей и Иванникова, а через минуту оглянулся назад и обнаружил отсутствие нарт Иванникова. Оторвались. Остановил оленей и в поводу повернул свою упряжку, прихватил оленей Иванникова и повел упряжку назад. Идти убродно. Подошел к Яше, окрикнул его, а он молчит. Я толкнул его в плечо. Он сидел, облокотившись на заднюю спинку и опустив ноги, явно спал. Я потряс его, и он что-то забормотал непонятное, начал считать. Я взялся запрягать оленей, подскакиваю к нему, тормошу, чтобы не спал, и вдруг увидел, что у него на руках нет рукавичек. Лежат на снегу, а руки, как камень, когда я их пощупал, я просто растерялся, что делать? Сперва я было начал ему оттирать руки снегом, прихватило и мою руку. И я подумал: «Где же мне оттереть две руки на таком морозе».

А Иванников как-то зашевелился и упал с нарт. Думаю: «Вот дела». С трудом поднял его и уложил на нарты. Засунул в спальник и полами мешка обмотал ему руки и обвязал веревкой, чтобы рукавицы не спадали. В общем долго я с ним провозился, отморозил себе руки, переносицу, лоб над глазами. Наконец запряг и можно ехать. Еще покачал нарты и тронул оленей. Слышу, вроде нарт нет? Оглянулся, и точно, нарт нет. Вот беда. Снова в поводу повернул свою упряжку, и всё начинай сначала.

В этот момент пришел проводник.

— Что тут у вас происходит? — спрашивает меня.

Ну я ему все рассказал, показал руки Иванникова. Володя пощупал их и говорит: «Яшка совсем «капут».

Вдвоём запрягли оленей, стащили нарты с места и поехали. Доехали до каравана. А там девчата спрашивают: «Что у Яши случилось?» — «Замерзает Яша», — говорю.

Поехали дальше, и вроде неплохо, но минут через тридцать вдруг вышли на хорошую дорогу и поехали совсем неплохо, обогнули большой мыс и чувствуем, что вот-вот должна быть фактория. Проехали не меньше часа, и вдруг Володя закричал: «Смотрите: на берегу огни фактории».

Как все обрадовались! Подъехали к подъёму на коренной берег. Я своих оленей привязал за нарты Володи, а сам пошёл к нартам Иванникова. А у него опять беда, оторвался один челнок у нарты и нарты стало тянуть за один полоз, который идёт по колее, а другой по целине. Я крикнул Володе, а он ответил, что ничего, доедем, и поехали. Я стал подталкивать нарты Иванникова. Поддерживать его и тормошить, чтобы он не спал, кричу ему: «Яша, не спи, крепись, мы уже въезжаем в факторию, не спи».

И он один раз что-то пробормотал. Въехали в посёлок, подъехали к крайнему дому, постучались и сказали, что у нас замерзает человек, но хозяин не открыл дверь, а посоветовал ехать дальше. Увидели следующий дом метров через двести. Повели оленей к нему. Стучим. Нам быстро ответили, вышла женщина, и мы сразу почувствовали, как из помещения пахнуло ароматом свежего хлеба, и сразу возникло чувство голода, мы поняли, что здесь пекарня. Женщина выслушала нас и подсказала ехать прямо до санчасти и показала видневшийся огонёк из окна санчасти.

— Поезжайте, — говорит, — прямо через болото, зимой тут дорога.

Ну мы и поехали, а дорога оказалась вся в кочках. У нарт Иванникова оторвался последний челнок. Пришлось привязать нарты за передок, а делается все это медленно в темноте. Мороз, время же идёт. Но вот и домик санчасти. Постучались. Открыл мужчина.

— Чего надо? — говор с акцентом, позднее узнали, что это немец.

— Да вот человек у нас замерзает, доктора бы ему.

— Давайте заносите в комнату.

— Так вы нам помогите, мы вдвоем не осилим, совсем обессилили.

Мужчина сходил, оделся и вышел к нам. Втроём мы Иванникова занесли в комнату и положили на пол. К нему подошла молодая женщина в белом халате, русская.

— Что с ним? — спрашивает нас.

— Замерзает наш товарищ. Окажите помощь, едем из Тутончан.

Смотрим на лицо Иванникова, а оно все почернело, видимо от тепла.

Развязали руки, сняли рукавицы, и руки тоже почернели, кисти.

— А как у него ноги? — спрашивает врач. — Разуйте его.

Мы сняли с Яши унты и ноги оказались отмороженными полностью. Оказалось и на животе почерневший отмороженный круг. Видимо, не застегнул брюки, когда было положено.

Врач стала определять, жив ли он? Подносила зеркальце ко рту, слушала сердце и в результате заявила:

— Больно вам говорить, но ваш товарищ уже мёртвый. Нет никаких признаков жизни.

Меня её слова как громом ударили. Сразу стало жарко. Уцепился за своё обледенелое лицевое прикрытие и сломал его, открыв рот, и попросил пить, стоять не могу, сел на стул. Санитар подал стакан воды, выпил его залпом. Мои товарищи молча стояли около Иванникова.

— Как же так, — выражаю вслух свои мысли, — в гору поднимались, Яша был живой, и вот уже мертвый? Как же так? И ничего нельзя сделать?…

— Видите ли, — сказал врач, — может быть его и можно было спасти, но это только в стационаре. Сейчас его нужно было в ванну с холодной водой и оттирать спиртом. А у нас какие тут ванны и спирту неполная четушка. И потом, если бы даже было возможно оживить его, для него было бы не лучше. Ведь ему пришлось бы ампутировать ступни ног и кисти рук. Да у него ещё и желудок отморожен. Отморожено все лицо. Он, видимо, заболел? Видите, у него на губах появились прыщики. Давайте забирайте его, а завтра приходите за справкой о смерти. Как вы только ехали в такой мороз? Сегодня температура -63°, и вообще уже десятый день температура -60° — -65°.

— Вот и всё. Был человек и нет его, — пробормотал я.

Вынесли мы Якова на мороз и уложили аккуратно в спальный мешок и привязали веревкой к нартам. Санитар показал нам дорогу на базу нашей экспедиции, куда мы и прибыли. В доме темно. Постучали в дверь, и окна засветились. На наш голос выскочил рабочий базы Иван Хушеев и радист Вася Кортунков. Время было 3 часа ночи на 31 декабря.

Последние двое суток ехали без отдыха и голодом, если не считать за еду сырое мясо у костра. Радость встречи была короткая, и мы её прервали своим сообщением о нашей беде. Оба не верят. Спрашивают: «А где он?» — «Да вот на нартах, в спальнике лежит», — и я открыл спальник, а Хушеев взглянул и говорит: «Как же он тут будет, а вдруг он живой?»

— Нет, он не живой. Мы уже были в санчасти, его осматривал врач.

— Да-а! Большая беда случилась. Как же теперь дальше с ним быть? — обеспокоенно проговорил Кортунков.

— Не знаю. Будем сообщать Рябову.

Помещение базы было просторное, целый дом, громадная кухня. Натоплено отлично. Ребята для нас быстро вскипятили чай, крепко его заварили, достали хлеба, консервов, сахар и мы с жадностью набросились на еду. Чай пили до поту, рассказывая о наших приключениях, а потом спать в тепле. Блаженство…

Утром 31 декабря мы ещё спали, а к нам уже пришли гости: 1-й секретарь окружкома партии Хлызов со следователем, что вместе с нами начинали маршрут из Тутончан. Подняли нас в 11 часов. Мы встали, умылись как следует, побрились, почувствовали себя людьми.

А тут как раз состоялся радиосеанс связи с экспедицией, с Рябовым, и получили приказание: ждать следующего сеанса связи вечером. После доклада о чп в Новосибирск.

Ну, мы рассказали про свою беду Хлызову. Посочувствовали нам наши гости и всё, а чем помогут?

— Хорошо, что остальные остались живы и здоровы. Правда лица-то у всех поморожены, — сказал Хлызов.

Действительно, лица были у всех поморожены, в болячках. Больше всех у проводника.

Хлызов со следователем пообещали выдать нам документ, разрешающий похоронить Иванникова здесь, в Виви. Куда же, говорят, вы теперь его повезёте? Вечером нам пришло распоряжение: труп Иванникова везти в окружной центр Эвенкии в Туру, на судебно-медицинскую экспертизу. Вот это да! Это опять, наверно, не одна сотня километров на северо-восток, по реке Нижняя Тунгуска.

Ну что ж, поедем в Туру, а ведь сегодня встреча Нового года. Люди готовятся к празднику, а мы сидим в хате, подтапливаем печку, курим и грустим. В 12 часов ночи налили каждому по кружке горячего, крепкого чая, поздравили друг друга с наступающим Новым Годом, с тем и легли спать. Но 1 января, в полдень, нас пригласили к председателю Совета, там оказались и Хлызов со следователем, местный зав. Красного чума — зав. библиотеки и другие местные жители.

Потом пошли для нас нудные дни ожидания выезда в Туру. Сидели до 22 января. Пережидали морозы, заживляли обморожения.

Из Виви мы выехали на шести санках. Кроме меня, грузовых и с трупом Иванникова, ещё был радист Кортунков Василий Семенович, рабочий Хущеев Иван и проводник.

Весть о покойнике, видимо, разнеслась вперед нас, и потом встречные караваны заранее обходили нас далеко стороной.

24 января приехали в маленькую факторию Нидэм. До Туры осталось 25 километров. Зашли в крайний чум, согрелись, выпили чайку по кружке и решили не ночевать. После чая все повеселели. Расселись по санкам, гикнули на оленей и помчались вперёд. Дорога пошла исключительно хорошая, и за два с половиной часа приехали в Туру, в первом часу ночи.

Туру услышали далеко по работе движка электростанции, а потом и увидели блестящие в ночи огни, и после таёжной глухомани они на нас произвели какое-то восторженное впечатление.

В посёлок въехали уже не как в факторию. Сразу пошли заборы, переулки и улицы. Олени шарахаются в стороны от встречных людей чуть не на заборы. Разыскали базу нашей экспедиции. Подъехали к ней, видать, с шумом, т.к. нас сразу же услыхали обитатели дома и повыскакивали навстречу. Поднялся бесподобный шум встречи, распознавание кто есть кто. Мы даже растерялись, столько много встречающих. Оказывается, здесь находился зам. начальника экспедиции Вараксин Дмитрий Васильевич и с ним семь человек рабочих, занимающихся оборудованием новой базы экспедиции для будущего года, и они нас поджидали. Кто-то спросил: «А где Иванников-то?» — «Да вот он, на нартах, привязанный».

— Как привязанный? Что же это вы его так?

— А как надо? Чтобы потерять в торосах на реке, где перевертывает даже нарты?

— Ну да, это конечно!

— А Вараксин участливо проговорил: «Эта неожиданная смерть в пути для вас-то была целой трагедией. Трудно это переживать».

— Да! Эта беда просто оглушила нас своей жестокостью сперва на реке, в такой мороз, темень. Что делать? Ужасно! А в санчати, услышав от врача, что Яша мёртв, меня бросило даже в жар, не мог стоять на ногах, сел. — ответил я. — Ну что же, будем разгружаться?…

Рабочие базы быстро распрягли оленей, перетаскали поклажу в помещение. А нарты с Иванниковым завезли в сарай и пошли в дом. Было -55°?. Нас накормили и уложили спать, и проспали мы весь день 25 января. Вараксин же труп Иванникова отвез в анатомку окружной больницы для медицинского обследования, и только 8 февраля нам выдали свидетельство о смерти, что Иванников в дороге заболел, на губах сыпь от мороза, промерзла голова и возник менингит головного мозга.

Получив разрешение на похороны, мы своими силами три дня копали могилу в вечной мерзлоте. Землю отогревали костром.

12 февраля похоронили своего друга Иванникова Якова Александровича, топографа, молодого специалиста своей мужской командой в 13 человек.

О смерти сообщили родителям, но они были пожилые и выехать на похороны не смогли.

Все годы учёбы Яша мечтал попасть на Нижнюю Тунгуску. Его мечта сбылась, приехал, проработал всё лето и здесь, на Нижней Тунгуске, остался навсегда.