Сын Моржа и Куницы

ПРОЛОГ

Ленинградский вокзал построили из черепа левиафана.

Куней прижалась лицом к окну и, щурясь от лучей летнего солнца, рассматривала приближающееся здание и перроны.

Поезд медленно выползал из-под Рижской эстакады. Здесь железнодорожные пути изгибались и перед пассажирами постепенно открывался вид на чудовищную морду с двумя парами освещённых электричеством глазниц, колоссальную пасть с частоколом наполовину выбитых клыков и острый гребень, в котором прорезали три ряда окон и вставили стеклопакеты.

Строго говоря, был это не левиафан, а последний из тевтонских великих змеев. Сбили его в ноябре сорок третьего над Москвой. Радостные победители быстро растащили тело змея на трофеи, вырезав всё ценное. За одну ночь от змея остался скелет, да несколько кусков шкуры, каждым из которых можно накрыть стадион.

Наградная комиссия отличить останки змея от скелета левиафана не смогла. Скорее, и не пыталась. Чего их, левиафанов, жалеть! Пиши больше, авось не кончатся.

Но Куней знала правду.

Один из старейшин племени в сорок третьем пошёл добровольцем в ПВО, успел под самый конец войны. И в бою этом довелось поучаствовать, пусть и младшим подносчиком рунных камней. Он и рассказал племени о великой битве, отчаянной атаке тевтонской военной машины на столицу Союза.

Две недели вокруг Москвы вставали огненные стены, дрожала и лопалась метровыми трещинами земля, с неба сыпались обгорелые виверны и обломки астральных брандеров. Когда подошли сибирские батальоны со Старшими ведунами — огненный ад сменился ледяным. Немцы отступили на сотни верст от столицы, оставляя на дорогах колонны заметённых снегом ледяных изваяний: людей, машин, лошадей, танков.

В той битве сломали хребет тевтонским Орденам.

А через три дня неизвестно кто нанёс удар высшей огненной магитурой по Дрездену. Город плавился и горел. Земля просела огромной воронкой. И теперь там мелкое Дрезденское море, из вод которого торчит оплавленный огарок собора.

По сути, на том война и кончилась.

Все, кто участвовал — уползли зализывать раны.

Союз тоже.

Известно, что в замках старых родов хранятся скелеты магических чудищ, — свидетельства силы и воинской удачи хозяев. Вот и государство решило на страх врагам трофей сохранить. А чтобы просто так территорию города не занимал, сделали из него вокзал. Вместо того, на который великий змей свалился и до основания разрушил, дёргаясь в агонии.

Нищее военное время, разруха и голод: любой ресурс в дело шёл.

Консервов из змеиного мяса тоже понаделали. В тогдашней неразберихе еду раскидали куда смогли, несколько вагонов с консервами попали к простецам, в сиротские приюты. Отчего после войны и взросло поколение злых и голодных магов, названное как Неизвестные братья.

А теперь за последними банками настоящая охота идёт, на аукционах если лот появляется — сметают сразу, круглого золота не щадя.

…Куней отвернулась от окна. Помнила она те времена, хоть и старалась забыть. Стая тогда голодала, рунные камни шли на вес жизней соплеменников. То ли дело сейчас? На червонец пару камней купить можно, даже не торгуясь.

Состав задёргался, лязгнул сцепками. Заскрипели тормоза.

Звякнули гранёные стаканы в подстаканниках на столе.

— …Наш поезд прибывает в город-герой Москва. Просим не оставлять вещи в вагоне, всё забытое в течение суток распределяется в сиротские приюты. Внимание! На вокзале проводятся мероприятия, просьба приготовить документы.

Мимо потянулись серые привокзальные конструкции. На мощных столбах, вырубленных из костей чудовища, положили полукруглые дуги распиленных рёбер. Сверху обтянули шкурой. Хватило аж на три линии перронов, остальные построили из железа и бетона.

— Опять волшебеи шалят, — проворчала седенькая старушка, соседка по купе, искоса приглядываясь к Куней. — Деточка, ты не из северных ли будешь?

— Нет, бабушка, из восточных. И не волшебейка вовсе, в наших краях их не водится.

— А чем-то похожа, деточка, — вздохнула надоедливая старушка и подслеповато сощурилась. — Был у меня знакомец из северных, точь-в-точь твоё лицо!

— Северные совсем другие, — хихикнула деточка и указательными пальцами провела вдоль лица, показывая свой острый, почти треугольный абрис. — У северных скулы широкие и подбородок мощный. И волосы белые, синие или с прозеленью, а не красные как у меня. Врал знакомец, не с Севера он.

— Значит, из ваших, говоришь?

— Да нет у нас волшебеев, бабушка. Не выживают, — и красноволосая девица хищно щёлкнула зубами. — Мы их съедаем!

— Ох, шалишь, деточка. Дело молодое, понимаю.

Поездвздрогнул раз, другой, и остановился. Захлопали двери в вагоне.

Схватив с полки тощую торбу с кожаными узорами и плетёными фенечками, Куней одёрнула короткую красную юбку, поправила зелёный топик, помахала старушке и распахнула купейную дверь

— Я не шалю, я правду говорю! — весело бросила напоследок и, напевая, протанцевала в коридор. — Не шалю! Не шалю!

Выскочив на перрон, огляделась. У ближней колонны высилась мощная фигура. Коротко стриженый седой здоровяк с грубоватыми чертами лица и курчавой, седой же, бородкой, был одет в льняные свободные штаны, дырявые мокасины на босу ногу и плотную светлую рубашку, распахнутую у бычьей шеи.

Мужчина отклеился от столба и шагнул навстречу.

Куней завизжала и бросилась на него. Седой заметно поёжился, наклонился и осторожно принял рыжую в объятья. Обслюнявив щёки, ну, куда дотянулась, девица немедленно вырвалась из рук знакомого.

Высоко подпрыгнула, повисла одной рукой на распорке навеса и завопила:

— Эй-эй-эй! Москва, встречай, к вам приехала Куней!

Спрыгнула мягко и неслышно.

Седой сунул палец в ухо и потряс.

— Громко. Но нескладно.

— Зато стихи!

— Без рифмы?

— Это закольцованная рифма! — рыжая снова взлетела и зацепилась за распорку. Крикнула сверху: — Послушай сам: «Эй-эй-эй!» и «Куней!» отлично рифмуются.

Спрыгнула.

— Хватит скакать. У нормальных людей голова закружится и нам штраф выпишут.

— Вот и заплатишь. Раз ты такой противный, значит и золото у тебя есть! А с меня-то что? Откуда у лисы монеты?

— Только вагон хитрости, — буркнул седой, — и бочка притворства.

— Ха! Ты прав, у меня много достоинств, — и рыжая поскакала на выход.

Впереди, то тут, то там, среди спешащих пассажиров возникали бурления. Одинаковые группы из троицы затянутых в черные мундиры госгвардейцев останавливали людей и проверяли документы.

Ближе всех оказалась примечательная троица.

Мощный телом высокий сержант со сложными наколками. Кинолог со здоровым ящиком рации за спиной и собакой на поводке, в рыже-чёрной шерсти которой иногда блистали золотые пряди. Худощавый рядовой, с крупноватыми, для человека-то, глазами и резкими птичьими движениями.

Бугай-сержант возвышался почти на голову над толпой и лишь ненамного ниже седого здоровяка, что для людей требовало серьёзной прокачки возвышающими зельями. Ну, или просто повезло с родителем-троллем.

Увидев патрульную троицу, рыжая бросилась к ним, расталкивая пассажиров.

— Вот! — с гордым видом протянула толстую книжку паспорта.

Седой отдал свой документ.

Сержант передал паспорта щуплому напарнику. Тот лупнул глазами и в секунду перелистнул страницы одного, затем другого. После чего открыл паспорта на середине и внимательно вчитался.

Куней присела и почесала собаку за ухом. Та обнюхала руку и толкнула лбом.

— Ага! — обрадовалась рыжая. — Ваш пёс говорит, что я хорошая собачка и ни в чём не виновна.

Бугай обернулся к кинологу.

Тот молча кивнул.

— Добро пожаловать в Москву! — возвратил паспорт сержант и прикоснулся к краю кепи. — Желаю приятного пребывания. И будьте осторожнее, в последние дни участились нападения на астральников.

Куней приняла молодцеватый вид и повернулась через левое плечо. Так, не то направление. Ещё повернулась и зашагала к выходу.

Седой поспешил за ней.

— Смотрю, многое в Москве поменялось за год. Госгвардейцы все как один зельями заливаются? Или нам повезло попасть на такую группу?

— Я за людьми не слежу, сама понимаешь. Но слышал, что простецы продавили в Моссовете программу возвышения. Вроде с этого года детишкам-выпускникам базовый комплект от города полагается.

— А гвардейцы что?

— Под шумок и они своё затеяли. Уже полгода вижу залитых под пробку. На Младших не тянут, но крепкие Щенки в нижней трети.

— Эх! Стоило оставить Москву на тебя, как всё покатилось под откос!

— Для нас ничего не поменялось, больше разговоров.

— Войны были?

— Тихо, даже чуток подозрительно.

— Значит, будут.

Седой здоровяк молча согласился. Где это видано, чтобы кланы перестали собачиться? Просто отложили на время, в тишине пирог делят.

А рыжая строила планы:

— Так, давай-ка по-быстрому на Красную площадь скатаемся! Жуть как интересно, стоят ли ещё храмы или их по кирпичику простецы растащили? А потом — в гостиницу, устала я чертовски.

— Погоди, непоседа. А дело?! Дело обсудить! Или думаешь, я тебя из-за ерунды вызвал?

— До метро две минуты, успеешь. Ладно, пять! — Куней поволокла подельника через площадь к дальнему входу в метро у Казанского вокзала. — А я тебе подарок из Питера привезла, жевательный янтарь. Хочешь плитку?

…Два тяжёлых чёрных минивэна «Хатанга» в особом исполнении свернули с Енисейской улицы, попетляли по дворам и заехали на задний двор бывшего Дома быта. Машины с широкой балкой-бампером, зеленоватыми стёклами и дверцами в тридцать сантиметров толщиной, встали бок о бок, развернувшись носом к выезду со двора.

Из открывшихся с обоих сторон сдвижных дверей шустро выскочили люди с подозрительного вида чёрными пакетами в руках. Разойдясь по сторонам, они парами пробежались по ближайшим дворам панельных пятиэтажек и вернулись обратно.

Всё заняло не больше пяти минут.

Серое двухэтажное здание, сложенное из бетонных блоков, с разрисованными стенами и ободранными рекламными плакатами, поломанными вывесками и едва теплящейся жизнью в рюмочной и круглосуточном магазинчике, принимало неожиданных гостей. Бывший Дом быта был продан за копейки в 90-х и с тех пор пребывал в перманентном ремонте. Но сегодня ожил.

Когда охранники вернулись, из «Хатанги» выбрался мужчина средних лет. Был он худым и жилистым, чего не мог скрыть даже костюм из отличной английской шерсти. Шести футов ростом и ста пятидесяти фунтов живого веса.

Почему же футы, фунты и шерсть? А всё дело во взгляде. В нём чуялось то, что можно уловить в глазах британского колонизатора при встрече с сипаями.

Гостя вышел встречать сам хозяин.

Из широко распахнутой задней двери просеменил сгорбленный старикашка, этакий гоблин с кожей цвета тёмной меди и татуировками на лице, кланяясь на каждом шагу. Одет старикашка был в юбку и короткую рубашку-распашонку, сшитые с вырвиглазным сочетанием ярко-алых, зелёных, жёлтых, ржавых и золотых полос, углов и пиктографических иероглифов.

По босым ногам от колен и до лодыжек спускались строчки чёрных символов.

Поверх рубашки и юбки древний пенёк накинул простой хлопчатобумажный халат в рубчик, грязный и засаленный, давно потерявший цвет.

— Какая радасть выдеть вас, г’сспадин Калинин! — проскрипел хозяин и поклонился, мазнув широкими рукавами халата по запылённому асфальту. — Вы так быстра-быстра приехали, г’сспадин, нам нада ещё савсем чуть-чуть нымнога времени!

— Веди.

Согбенный старикашка пошаркал обратно, время от времени оборачиваясь и странными жестами, будто кривляясь, приглашая гостя следовать за ним.

«Англичанин» шёл молча, дорога была ему знакома. Охрана осталась на улице.

Внутри здания, рядом со входом, нашлась широкая лестница. По ней и спустились в подвал с необычно высокими потолками. Метра четыре, не меньше. Миновали пару тёмных извилистых проходов и выбрались в скудно освещённый зал.

Старик засуетился, кликнул помощников.

Безликие тени в серых балахонах поспешно приволокли уродливый овальный стол в эдвардианском стиле и неудобное кресло той же эпохи. Установили у стены. Принесли на серебряном подносе фарфоровую чашку и высокий кувшин зелёного стекла с жёлтым соком внутри. Сыпанули в кувшин горку колотого льда. На край стола поставили подсвечник с пятью коптящими сальными свечами.

У гостя едва заметно дернулся правый глаз.

— Распылагайтеся с полным счастьем, г’сспадин! Скора-скора всё будет!

Тот опустился в кресло. К питью не притронулся.

Гоблин всех гоблинов приблизился к столу и недвижно замер слева от визитёра. Казалось, за мгновение жизнь покинула его и старик превратился в памятник самому себе.

Ждали долго.

«Англичанин» хмурился и поглядывал на часы. Старик стоял статуей, не моргая и не дыша. Наконец, где-то вдали послышались голоса, несколько раз лязгнуло, загудел грузовой лифт, взвизгнули двери и заскрипело стальное колесо по бетону пола.

Десяток мелких и суетливых теней, перебрасываясь невнятными возгласами, втащили в зал две гидравлические тележки с деревянными поддонами. На поддонах стояло нечто высокое и широкое, закутанное в черный полиэтилен и перехваченное верёвками, цепями и пропиленовыми стропами. Оба груза изрядно перекосило, серые тени с трудом удерживали их вертикально.

Ощутимо похолодало.

Из-под поддонов скользнули робкие струйки воды.

Старикан отмер и осклабился.

— Мы вся сделали, многа-многа харашо, г’сспадин! Извольтя выдеть.

— Что это?

— Извольтя смытреть, г’сспадин!

По знаку старика безликие тени размотали верёвки, сбросили цепи и сдернули черную плёнку. В тусклом свете подземелья открылись две здоровенные глыбы льда, высотой метра в три и шириной… шириной в человека с распахнутыми руками.

Калинин встал.

Подошёл.

Осмотрел глыбы.

В одной застыла почти обнажённая огневолосая девушка. Невысокая, но очень ладная. Небрежно замотанная в белое полотенце, почти ничего не закрывающее, она казалась статуей дискобола в момент метания диска. Бугрились мышцы. Замерли в напряжении стройные бедра. Вздулись вены на руках. А вместо спортивного снаряда в руке пылал огненный кинжал. Пламя остановилось на полувздохе.

Позволь времени двинуться и рыжая разогнётся, с дикой силой метнёт огненный клинок. И если противник недостаточно силён — его пробьёт навылет.

Калинин облизал губы.

Руки непроизвольно сжались в кулаки.

Отступив, он перевёл взгляд на другую ледяную фигуру.

А там было на что посмотреть! Мужчина-гигант, седой и мощный, босой и в широких штанах стоял в защитной позе. Над поднятой левой рукой, прикрывающей лицо, распахнулась блистающая серебром полусфера. Правую отвёл назад и вверх, будто готовясь ударить… чем-то. Рука хоть пуста, но легко представить в ней палицу или молот. Оружия не было, из полусжатого кулака вырывалась плотная полоса тумана.

И ещё нашлось интересное. Полусфера выходила к самой поверхности льда, отрубив кому-то руку. Видимо, невезучему противнику гиганта. И теперь эта рука с размазанными по застывшему воздуху кровавыми каплями, была вморожена в глыбу.

Огневолосая и седой не сдались без боя.

Но силу превозмогла сила много выше. И теперь оба — жуки, наколотые на булавку в альбоме коллекционера.

— Впечатляет, — мёртвым голосом признал гость. — Какое заклинание применили?

— Ох, г’сспадин, наш бог ны любит ымён. Братья ударили его волей, без нызваний.

— Это ведь воздушный щит, уровня второго?

— Чытвёртаго, г’сспадин.

— Чья рука?

— Уже нычья, г’сспадин. Хозяын ытой руки ушёл ны встречу с ВыликойТ’мой. Ныудачникам ныт места в нашем мире, — захихикал старикашка и утёр грязным рукавом сопливый нос.

И вновь возникли серые тени.

Шустро и со знанием дела растащили глыбы, опустили поддоны с ледяными грузом на пол и уволокли тележки. После чего заметались туда и сюда, притаскивая из темноты старые стулья, барные табуретки, даже деревянные ящики из-под водки. Расставили вокруг глыб в одном им известном порядке.

На всё это, как на постаменты, водрузили уже знакомые подсвечники с коптящими свечами. Зал тут же наполнился отвратительной вонью горящего сала.

— Что это? — спросил гость и поморщился. — Экономите?

Жрец оскалился:

— Храм беден, нам ны да жыру. Или да жыру? Дыа, савсем-савсем да жыру!

И заперхал, хихикая.

— И как?

— Высё палучается, г’сспадин. А еслы работает, зычем тратить больше?

Калинин вернулся в кресло, задумчиво налил себе сока. Понюхал и отставил в сторону.

— Рассказывай.

— Наш чылавек в Круге ныемныков, очень савсем чуть-чуть дорогой знакомыц…

— Сколько?

— Трыццать кругляшков, г’сспадин. Так, наш дорогой знакомыц прислал бумажку. Ваши увыжаемые друзья запросыли в Круге двух наёмныков. Паручение сходить савсем многа-многа далеко и прывести одного чылавека. Мы подмыгнули знакомцу…

— Сколько?

— Пытдесят кругляшков, г’сспадин. Знакомыц памог нам, наёмныки паселились гды нада. Мы пазалатили ручку и… и братья вашли, а патом волей бога нашега и ушли. Са льдом.

— Сколько?

— Савсем мало-мало нымного, г’сспадин. Сотня кругляшков.

Дышать в зале становилось всё тяжелее. Сладковатая гарь растекалась по помещению и выплёскивалась в кривые коридоры, заполняя подвал смрадом, в котором явственно, даже для неодарённого гостя, ощущалась дикая и равнодушная сила.

Но серым теням и меднокожему гоблину всё нипочём: тени жирной и вонючей смесью чертили на полу странные фигуры вокруг ледяных статуй, а старик всё зудел и зудел, вытягивая круглое золото из Калинина. Вытащил уже больше трёх сотен, впрочем гость был готов заплатить много больше.

Старикашка совершил ошибку: ненадолго умолк, желая савсем чуть-чуть передохнуть. Тяжёлая работка-то и опасная, — нервная, ой как! — разводить на золото главу теховского Конгломерата Калининых.

Гость и вклинился в монолог.

— Ритуал?

— Дыа, г’сспадин.

— Подчинение?

Старик замотал головой:

— Ныт, господин, ныльзя! Бог наш, Безымянный, протыв рабства!

— А что?

— Паследний прыказ. И нымного забвения, чтобы утром нычего ны вспомнили.

Калинин слышал о таком.

В жертву ритуала внедрялся особый духовный ключ. И человек, владеющий этим ключом, мог отдать жертве приказ. Любой. Но — один-единственный. Если потерпевший силён духом или находится на высоком уровне, он мог затянуть исполнение приказа, но в конце концов всё равно его исполнял.

А дальше… дальше по-разному. Иные попавшие под ритуал позже со всем тщанием и изобретательностью казнили своих обидчиков.

— Ты подготовил жертвы?

— Дыа, г’сспадин, извольтя взглынуть. Прыкрасные экзымпляры!

Калинин саркастически хмыкнул.

Вот ещё чего, самому себе обвинительный приговор шить. Всегда надо помнить, что есть существа много могущественнее тебя, способные выпотрошить твою память. И если слова могут быть сказаны любые, от них можно отбиться, то лично увидеть приготовленных в жертву людей и существ… Тут не отбояришься незнанием. Придётся платить. Откупиться можно, раз или два. Раз, два, а потом и расценки поднимутся до цены твоей жизни.

Да и кто уважает глупца, с готовностью лезущего в ловушку? Вот этот же старший жрец гнусного и забытого всеми храма первым задумается — где можно безопасно надуть?

Гоблин же сверкнул глазами, сбился на мгновение, но продолжил:

— Есть сывсем чуть-чуть мелкая прыблема, г’сспадин. Еслы рытуал основать на крывавой жертве, то воздействые будет ныкак ны меньше трытьего круга.

— Моржи не заметят. У них не осталось сильных водных магов.

— Зыметят, г’сспадин. У ных двое Старших-на-Сыребре, а от сильного сыребра ныдалеко да воды, еслы помныть о… о том, о чём вы прасыли ны упыминать.

Гость помолчал.

Покривился.

Признал правоту старикашки.

— Предлагай!

— Пырвый круг, г’сспадин. Крывавые жертвы ны нужны. Давление ляжет ны на рытуал, а на магические ядра наёмныков. Но каму ынтересна, что там с ых ядрами? Падумаешь, пывреждены. Быльшое дело! Пазволю зыметить, Моржи относятся к астральныкам лучшы, чем многые арыстократы, но ровнёй людям ны считают. Ны станут оны сматреть ядра, ны по чину тварям такая честь. Еслы кто и увидит тень рытуала, то савсем-савсем чуть-чуть по сыльна ныудачному случаю. А удачу и купыть можна!

— Пожалуй. Поклонюсь дарами богине удачи. Макошь?

— Осмелюсь зыметить, г’сспадин, что Средный — Островной. Макоши не ынтересен Остров, можна пыклониться и ей. Но лиса радилась в этих краях, ны Урале, и пытому лучшы найти ыное божество, савсем чуть-чуть дальше.

— Восточники? Далеко. — Калинин покривился. — Это время и золото, много золота.

Гоблин всего вонючего сложил сухие лапки в замок и склонил голову, поглядывая на гостя масляными глазами.

— Осмелюсь прыдложить пыклониться дарами маему богу. Он дылёк от всыго твардного, но сила ыго со мной. Еслы г’сспадин пожыртвует трысста кругляшков, то удача в этом деле будет ны ыго стороне.

Калинин задумался.

— Триста?

— Пытьсот было бы лучшы, — старик жадно облизнулся и его глаза блеснули во тьме. И добавил, слегка разочарованно: — Но Безымянный ны терпыт чрезмерности. Трысста!

— Триста червонцев для бога, имени которого не знаю? — Калинин усмехнулся, подначивая своего давнего… слугу, не слугу, но исполнителя деликатных поручений. За хорошую плату жрец брался почти за любые дела. Исполнял, правда, криво и косо, по каким-то своим мотивам и пониманию, но и такой результат пригождался.

Жрец забытого храма ответил не сразу.

Хмурился, молча шевелил губами.

И — разродился.

— Я жы был пылезен, г’сспадин?

— Пожалуй.

— Развы за всы годы я пыдвёл вас хыть раз?

— Не припомню такого.

— Мой бог ны имеет ымени, г’сспадин. В давние врымена правыл людьми с кожей краснаго цвыта и люди звали ыго по ымени, но то давно в прошлам. Сыйчас он бог всех, кто ны носит ымён.

— Ты мне это уже говорил.

— Ыстина ны станет хуже, еслы её павтарить.

— Но надоест.

— Прышу прощения, г’сспадин, но еслы в угоду вашему ызволению я прыдумаю для Безымянного ымя… — старик пожал плечами и акцент в его речи усилился. — Ын прогнывается. Ы я ысчезну, ы вам плоха прыдётся.

— Триста, согласен. Ритуал скоро?

— Дыа, г’сспадин. Вот прямо скора-скора сейчас.

— И какие для них последствия ритуала первого круга?

— Оны быстро умрут, г’сспадин. Жертв ныт, эныргии мало, откуда силу брать? Из ядра. Ядро ны выдержит и сы временем расколется. Пыначалу Младшая дажы начнёт быстрее развываться, ныгрузка ны ядро даст свой ыффект. Еслы повезёт, обрытёт третий хвост. Но позже — крак! И всё. — Старик похихикал и умолк. Продолжил более деловым тоном: — За нысколька дней перед смертью ей станыт плоха, можыт о чём-то и догадаытся, еслы обратится к старейшинам стаи. Но ыё стая дылеко, да и слышал я, что Младшая с ными пассорилась.

— Средний? — равнодушно спросил гость.

— Средный простоват. Ныплох для Остравного волка, но там ценят силу, ны ум. Нычего ны поймёт до самаго конца, ведь для ныго почти нычего ны изменится. И он тоже гордец, поывляется ны Острове раз в дысять лет. Кажытся, тамошний Погонщик стаи украл у ныго нывесту. — Гоблин захихикал. — Очень выгадно для нас.

— Значит, первый круг… — процедил Калинин.

— Первый круг сырьёзно ныдооценивают, г’сспадин. В ныкоторых случаях это идеальныйший ынструмент: тихий, нызаметный, как будто ныопасный. От ныго легко защититься. Как будто.

Старик издал мерзенький смешок.

— И когда умрут?

— Этот рытуал — в сваей сути магическый кантракт, но са сломанными условыями, каторые ны пазволят кантракт ысполнить. — развёл руками жрец. — Патаму стандартный срок для обычных кантрактов, г’сспадин. Буквальна как в учебныке «Магия и время: секунды, минуты и внезапная смерть» некоега Трабессиуса Эл Кей.

Калинин прищурился.

— Седьмая таблица? Один год и один день?

— Дыа, г’сспадин, вы великалепна знаете тему! Как и ожыдалась от… — старик заткнулся и даже зажал рот руками. — Прастите, г’сспадин. И еслы пожелаете, то до срока ны дотянут. Мы ускорим ых воссаединение с Великой Т’мой.

Гость обдумал предложение и отказался.

— Спешить не будем. Пусть проживут свой срок. Один год и один день — неплохо. Есть шанс. Да, надо им помочь, пусть Моржи возьмут их принятыми. А в конце срока ты их, как сегодня, пригласишь. И расспросишь.

— Как пажылаете, г’сспадин, — глубоко поклонился жрец.

Тем временем суета в зале затихла. Все жирные гадости на полу намалёваны, стулья и водочные ящики подвинуты на свои места, вонючие свечи трещат огнём, потёки воды убраны грязными тряпками.

Храм Безымянного сокрытый в трупе Дома быта подготовился к ритуалу.

И гость бросил, не рассчитывая на успех, да и не особо того желая:

— Хочу посмотреть как пройдёт.

Гоблин всех гоблинов заполошно запрыгал вокруг гостя, размахивая рукавами засаленного халата. На миг Калинину почудилось, что даже яркие полосы и знаки на юбке и рубашке старика нервно задёргались.

— Ох, ны надо вам смытреть на всы эти скучные рытуалы. Оны такые долгие и ужасна ныприятные, г’сспадин. Зачем вам выдеть лышнее? Вдруг вас будут рысспрашивать люды нымалых дыстоинств? Что ответыте на ых ныстойчивые вопросы? Еслы ны видели — то и ны видели, честно прызнаетесь.

— Хм. А если спросят тебя, что скажешь?

— Ох, г’сспадин… Кому нужен нычтожный жрец бога, каторого нет в этом мире?

— Хорошо устроился.

— Пойдёмте, г’сспадин, провожу вас. Многа, ох, многа работы сыгодня!

Гость позволил себя увести. Не так уж он и хотел дальше находиться в пропитанном смрадом подвале. Техническая сторона ритуала интересовала его постольку поскольку. Бесполезно всё это знание, пока…

Пока он — не одарённый.

Вскоре старик вернулся.

Прошаркал до стола, уселся. С брезгливостью выплеснул на пол сок. Протёр чашку полой халата, особенно ручку, к которой прикасался гость, набулькал из кувшина и жадно выпил.

Тяжёлая работа — быть последним Старшим в храме того, кого нет на Тварде.

Но всё изменится!

Не может не измениться!

И эти, расходные, — он бросил взгляд на замороженные глыбы, — помогут.

Лицо старика-гоблина постепенно разглаживалось, исчезали морщины и бродавки. Жрец разогнулся, куда-то делся намечавшийся горб. Тощие кривые лапки обратились во вполне нормальные руки нестарого ещё человека.

Серые тени с трудом вволокли в зал с оплывшими ледяными глыбами тяжёлый каменный стол. Тащили на двух тележках сразу. Сгрузили в центре и тележки увезли. И сами исчезли, кроме одного.

Жрец поднялся и подошёл к гранитному столу, где его ожидал помощник.

Тот и спросил:

— Кажется, Калинин решил, что мы используем магию воды?

Оба расхохотались.

— Пусть думает, главное чтобы мы не забыли источник нашей силы.

— А что с ним? Он пытается залезть слишком глубоко.

— Он пусть платит. Запомни, Слушающий. Он хочет мести? Мы дадим ему месть. Алчет знаний? Мы выкрадем знания. Жаждет убить конкурентов? Мы подарим им смерть. И возьмём-то самую малость… — помолодевшиймужчина, которого стариком уженазвать было нельзя, засмеялся. — Мизер, который мухе на укус не хватит. Ничтожнейшую плату — дорогу в мир, куда ушёл Безымянный.

— Но если бы он настаивал показать ритуал?

— Ты знаешь ответ! — Голос жреца гулким ударом колокола отозвался по всему подземелью. С каждым словом набирал силу. — Во имя вкуса Красной земли и свежести Текучей воды, во сладость Зерна маиса, в память червя Ма и берцовой кости предка Му, во славу Утренней сестры бегущей по небу и биения сердца Гончарного круга… — последние слова заставили дрожать здание: — Он бы умер!

И с грохотом ударил кулаком в гранитную столешницу.

Убрал руку.

Из камня торчала тонкая бронзовая спица, над ней курился чёрный дымок.

— Теперь иди-ка за светлой водой, её потребуется много. А я разотру в порошок немного Красной земли. Кажется, готовых запасов не хватит.

…Мелвиг слышал краем уха, что в парке Горького поставили новые высокие качели. На беду свою, поделился новостью с рыжей и потому тотчас после завтрака напарница поволокла седого в парк.

Сразупо выходу из метро попали под мелкий, но сильный дождь, чему дурная девица только обрадовалась. Неслась через мост, вздымая шлейф водяной пыли, у входа в парк притормозила и подождала отставшего Мелвига.

Куней бегала по мокрым дорожкам, танцевала, ловя капли дождя губами. Весело проводила время, развлекаясь как могла. Красная юбка прилипла к стройным сильным ногам, зелёный топик промок так, что из него струи текли, а когда девица особенно резко поворачивалась, то из ложбинки аж выплёскивалось.

Седой здоровяк тащился следом, стараясь не раздражаться. Уж что, а дожди ему и на Острове приелись много лет назад. Правда, в Москве редко случалась та серая ледяная морось и косохлёст пополам с морской пеной, как на родном Острове.

Косохлёста с пеной точно не было. Климат и география другие, моря нет. Ну и жители местные против. А когда против голосует архимагистр-ветровик, то природа уступает. Вот как сейчас, — и седой покосился на здоровенное светлое пятно в небе, разрыв в облаках в районе Фрунзенской набережной.

Мелвиг тоже так хотел уметь, но пока не мог.

Рыжая бросила взгляд в ту же сторону.

— Всегда удивлялась, почему на Острове так мало водников и ветровиков. Из всех Островных только ты у меня знакомый ветровик.

— Так получилось. Я ж не спрашиваю, почему ты, приехавшая из Питера, так дождю радуешься.

— А ты спроси, спроси! — зазвенела смехом рыжая, остановилась, забросила потемневшие от воды алые волосы за спину и разулыбалась.

— Спрашиваю, — вздохнул её спутник, подозревая дурацкий ответ. И угадал.

— Так я последние полгода в Калахари провела! Представь — огроменные стаи песчаных червей, толпы тупых духов огня, пыльные демоны и до ужаса жадные туземцы! Да ещё пара поднятых шаманов-скелетонов, которых незнамо когда анимировали и они за сотни лет так разожрались, что упокоить их пара магистров приехала. Скелеты одного из магов подрали изрядно, за что всей охране штраф выкатили. Мне тоже, — мрачно завершила она.

— Погоди. А в Питере ты чего делала?

— А через Питер я по твоему зову возвращалась. Схватила билет на теховскую игрушку, пока в кассе были. Ну, на эту железную трубу с крыльями. Ух, и трясёт там! И того, прилетела, будто не огневичка, а самая натуральная простечка с чемоданом круглого золота.

— Могла бы предупредить, — буркнул бывший напарник. — Я бы чего придумал.

— А! Достала меня пустыня, делать там нечего. Уныло и опасно. И вообще, дама скучает, под дождем мокнет… Купи мороженку!

— Чего?! — натурально офигел седой.

— Мороженку хочу. Видишь, ларёк стоит? Купи! Купи! Купи!

Прикрыв глаза рукой, седой побрёл к киоску мороженого. Нет, в рыжей он не сомневался, напарница надёжная и, несмотря на молодость, — умелая. Но засомневался в себе, надо заново привыкать к этой живой суматохе.

Дождь тем временем утих, солнце выглянуло из-за туч.

Получив мороженое, Куней устремилась вперёд, к видневшимся впереди качелям. Разогнала простецов, детей и подростков, заняла самое козырное место в центре и принялась энергично раскачиваться. А как взлетела выше облаков, свистнула и похлопала по доске рядом с собой.

Будущий напарник улучил момент и запрыгнул. Качели, было, замотылялись, но парой толчков ветра седой их успокоил. Дети восхищённо засвистели, но повторять подвиг не рискнули. Учёные уже, видели разное. Скорее всего в школе проходили.

Куней же, посасывая мороженку, взялась за допрос.

— Так чего, говоришь, к трём на встречу?

— Ага.

— В Обираловке?

— Кажется, в ту сторону.

— И как доедем? — спросила Куней и куснула мороженое.

— Электричкой с Курского.

— Что?! — возмутилась огненная и даже эскимо отставила в сторону. — Почему?

— У тебя золота сколько?

— Мало, — смутилась девица. — Пара монет осталась.

— Так чего ерепенишься?

— Ну, если на машине приедем, торговаться за оплату будет легче. А так мы как голодранцы явимся, пешком. А нищим, сам понимаешь, круглым золотом не платят. Так, десяток серебрушек кинут.

— Мы и есть голодранцы. Или, думаешь, нас не обнюхали заранее?

— Всё равно, — надулась рыжая и облизала палочку эскимо. Покрутила головой, поняла, что никто не следит, да и спалила палочку в пепел, развеяв тот по ветру.

— Ладно, — признался седой. — Поспрошал я знакомцев. Место встречи — заброшенная усадьба. Когда-то была под Моржами, под их вассальным родом, но род исчез, давно их не видели. Хотя за землю налоги кто-то платит. Из рода мог и кто-то выжить. Уверен, Моржам наплевать, прикатим мы на роскошном «Енисее» или притопаем на своих двоих. Ни монеты лишней не дадут.

— Растявкался, — буркнула девица. — А если…

— Цена за работу названа, наполовину выше стандарта. Ниже не дадут и выше тоже. Круг наемников уже получил задаток и мы ударили по когтям.

— С этого бы и начинал! С тебя мороженка!

— На поправку нервов? — улыбнулся седой.

— И на вообще!

— На! — седой жестом фокусника достал из воздуха эскимо.

— С-с-сволочь, — констатировала рыжая и цапнула хрустящий пакетик. — Заставил девушку переживать, а мороженка-то была!

Мороженка была, но кончилась быстро. Кусь! И всё.

А когда лакомства заканчиваются, в голову женщины приходят всякие мысли.

Вот как сейчас.

— Так, вот чо. Не нравится мне ситуация, мутная слишком. Почему Моржи не в своём клановом доме встречаются? Чего-то они скрывают, а прилетит нам. И вот я подумала… Как тебя тогда звали, десять лет назад?

— Это когда? — у седого заскребло под ложечкой. — Меня всегда Мелвигом звали!

— Не, не, не! Помнишь дело Большого Ежа?

Большого Ежа наёмник помнил, хотя с удовольствием забыл бы.

— Нет! Не было никаких Ежей.

— Поздно, я уже вспомнила. Дельце вышло громкое, а напарники Ежа за эти годы того, закончились. Смекаешь?

— Кажется, ты тянешь нас в авантюру, вот что я смекаю.

— Да чего может пойти не так? Короче, с этого момента ты опять Путята… как же тебя там… Супыч? Кашевич? Нет, Борщевич!

— Отстань, идиотка!

— Не, не, я ж сказала — вспомнила. Поздно. Будем тебе новую-старую личность лепить.

— Да зачем, во имя Первоклыка?!

— Если какая-то задница случится, пусть это всё упадёт на фальшивую личность. Пусть, если что, слухи пойдут про Путяту, а не Мелвига. Рейтинг сохранишь, а если вдруг ватагу соберём, тебе же её лицом быть. Короче, тогда хорошо сработало, в этот раз не хуже будет. Пригодится новое имя, потом спасибо скажешь. Два спасибо и пломбир.

— Давай лучше ещё мороженое куплю?

— Давай! Эскимо от Путяты — прекрасный подарок грустной девушке.

Новоназванный наёмник спрыгнул с качелей и побрёл к киоску.

К счастью, Куней сжалилась и мороженка оказалась последней. Да и настроение рыжей качнулось в сторону дела. Сытая и довольная, согласилась с мыслью, что Москву посмотрела, обнюхала и даже на качелях обкатала. Москва стоит, и пора бы заняться зашибанием золотого кругляка.

Наемники вернулись в казённого вида трёхэтажку, переделанную в дешёвый хостел, куда по совету знакомца из Круга наёмников вчера заселились. Забрали вещи, рассчитались за постой и двинулись на встречу с заказчиком.

От Свиблово до Курского вокзала — совсем немного. В метро привычно показали паспорта. И не прошло получаса, как стояли у пригородных касс. Седой купил в автомате билеты, а рыжая зацепилась взглядом за табло с маршрутами.

— Что-то не вижу я Обираловку, — и уставилась на седого так, будто лично он и виновен в пропаже.

Мелвиг пожал плечами. Ему в Круге показали карту и выдали маячок, он запомнил маршрут. Девять станций по железной дороге. И налево.

— Да что мне, названия запоминать? Они ж постоянно меняются.

Седой смутно припоминал, что Обираловка была по этой ветке дороги, но как далеко?

— Давно уже переименовали, — бросила пять копеек стоявшая рядом старушка. — Как бы не в тридцатом годе! Железнодорожным назвали. Да, поди, лет через десять ещё куда переименуют.

Рыжая покивала и поджала губы.

Вот что в людях-простецах плохо, никакущей в них стабильности! Тявкнуть не успеешь, а уже всё поменялось. И что, по новой привыкать? А с другой стороны, это же и хорошо! Заскучать не выйдет.

— Идём! — позвал её бывший и будущий напарник. — Вон, состав подали.

Загрузились и поехали.

Не доезжая одного перегона, поезд плотно встал.

Куней высунулась из окна, присмотрелась и сплюнула. Выскочила в тамбур, раздвинув сначала левые двери, потом правые.

Из большого чёрного портала возникшего слева, за железнодорожным полотном, выползла здоровенная, метров в пятьдесят, змея с кучей маленьких ножек. Змея спокойно скользила, пересекая рельсы. С хрустом вломилась в кусты справа, с грохотом и треском опрокинула дощатый забор частного владения, за которым заметались куры.

На спине змеи сидело несколько мелких фигур, замотанных по самые глаза в грязно-серые обмотки и плащи. Одна фигурка махнула рукой, сверкнул на солнце дротик. Курица забилась, насаженная на остриё. Дротик взлетел и вернулся в руку охотника с насаженной добычей. Фигуры радостно загомонили.

Из чёрной дыры вылезла ещё одна громадная змеиная голова. Метнулся язык. Потянулось тело.

— Что там? — громко позвал Мелвиг.

Его с утра мутило и за рыжей он не поспевал.

Куней вернулась к седому.

— Да эти, как их, мать их! Кочевники, короче. С нагами.

— Ононаги со зверями? Миграция? Рановато, август же. Так, придётся пешком.

— Идём. Не люблю этих гадов! А знаешь, что…

— Только без этого!..

Но рыжая отмахнулась. Отжав вагонную дверь, спрыгнула на насыпь и нагло пошла мимо проползающей змеищи. Будто и нет там никакого чудовища, а рыжей вот приспичило погулять по железнодорожным путям.

Закутанные в обноски существа закаркали. Один из них ткнул рукой в рыжую, и тут же два других вскочили и метнули свои мелкие копья.

Хлопнуло. На месте Куней возникла здоровенная лиса с двумя пушистыми хвостами. Хвосты стегали по щебню. А рыжая держала в руках копья. Миг, и те вспыхнули ярким пламенем. Осыпались пеплом.

Лиса-Куней хищно оскалилась, сверкнув клыками и показав пустые ладони.

Существа заверещали.

Рядом с рыжей встал Мелвиг. Свистнуло. Между наёмниками и ползущим нагом возникла большая радужная плоскость.

Верещание сменилось воплями страха, существа шустро посыпались со спины великанского нага, прячась за его телом.

— Ну как, развлеклась? — спросил седой.

— Да так, — повела плечом лисица и с хлопком обратилась девицей.

— Пойдём, пока остальные наги не вылезли, встреча у нас.

И они двинулись, перебрались через пути и углубились в посадки, в которых нашлась вполне приличная асфальтированная дорога.

Засвистела электричка и поползла задом наперёд, убираясь от возможных проблем.

Позади нарастал гомон и вопли.

А Куней фантазировала:

— Надо бы техам изобрести маленькие телефоны без проводов.

— Зачем? Вон, будки на каждом углу.

— Ну, не на каждом углу, да и где здесь будка?

— Тут нет, — признал седой. — Значит не нужна.

— А так бы я позвонила куда-то и сообщила! Может пару монет в награду дали.

— И сколько мешков золота за телефон без проводов пришлось бы отвалить, рыжая?

— Ща по загривку дам. Я — пламенная.

Дальше шли молча.

Добрались до нужной станции, свернули налево.

Через четверть часа маячок начал попискивать.

До места встречи уже близко.

— Ты чего головой вертишь? — спросила рыжая и зевнула.

— Ничего, — буркнул седой здоровяк, — всё тело чешется, будто смотрят на меня через прицел.

— Ой, ладно! Подумаешь, поймал пулю три года назад. Всю жизнь оглядываться станешь?

— И тебе посоветую. А то ты вон, раззевалась, не смотришь по сторонам.

— Мне всю ночь такая дрянь снилась…

— Тебе всегда глупости снятся! То золото мешками, то артефакты Старшего уровня, то третий хвост. Хоть раз бы сбылось! — рыкнул седой и повинился тут же: — Прости, с утра не с того когтя встал.

— Ладно. Так, это не наш поворот?

Мелвиг достал маячок, прищурился и кивнул.

— Да, туда.

Крупный пруд рассекала на две неравные половины насыпь. Похоже, когда-то здесь был мост над ручьём, но позже мост снесли, ручей пустили через бетонную трубу и нагребли сверху земли, по которой проложили двухпутную дорогу. Оградили невысоким железным отбойником и бросили с обеих сторон узкие ленты асфальтового тротуара.

Время прошло, насыпь заросла деревьями и кустами, зажав тротуар зеленью. Сейчас здесь с трудом разойдутся пара человеческих детей. Наёмникам-астральникам приходилось идти гуськом, и то временами седой обламывал особо настырные ветви.

По дороге шуршали шинами машины, в основном легковушки. Иногда проползали круглолобые автобусы битком набитые простецами. Случались и чадящие грузовики.

Слева нашёлся поворот и тропинка, ускользающая вглубь леска.

Туда парочка и свернула.

А вскоре и место встречи нашли.

Двухэтажный дом с флигелями в стиле начала прошлого века, обшарпанный, с разбитыми стёклами в окнах. Кое-где виднелись следы попыток разобрать на камень, но стены ломам и киркам не поддались. Дом выстоял.

Весь участок захватил дикорост: молодые березы, липы и вязы тянулись к небу, перемежаясь шиповником и боярышником. Даже на крыше виднелись невысокие кустики. Судя по уже крепким деревцам, дом забросили лет двадцать назад.

Заскрипела дверь, дернулась, её сильно толкнули изнутри и на крыльцо вышел человек в стандартной форме бойца охраны. Среднего возраста, худой, нескладный, состоящий из одних мослов, коленей и локтей. Мосол молча кивнул наёмникам и указал на дверь.

За дверью оказалась большая прихожая, с коридорами, расходящимися в разных направлениях и широкой центральной лестницей. Было видно, что к встрече подготовились: сгребли с пола гниющие листья и прочий сор, вынесли на улицу, окна заколотили большими листами из прозрачного пластика. Лишь поломанная мебель на месте осталась.

Молчаливый охранник сопроводил гостей на второй этаж и сразу же отправился обратно.

Наверху, в большой и светлой комнате ожидали двое молодых мужчин. Они сидели на раскладных алюминиевых стульях за неплохо сохранившимся резным столом из дуба. Тихонько переговаривались. При появлении Куней и Мелвига встали.

Старший из них, лет тридцати пяти, красавчик — как отметила Куней — в тёмной полувоенной форме, представился:

— Я Андрей Викторович, лейтенант группы общих вопросов Клана Моржей. А мой коллега — Никита Сергеевич, доверенное лицо регента Клана Моржей. Именем Клана Моржей мы ваши наниматели.

Доверенный человек регента был молодым парнем, лет двадцати пяти или чуть старше. Чисто выбрит, вкусно надушен. Одет в тщательно отутюженную серую тройку с узким бордовым галстуком-селёдкой.

— Я Куней, независимая, без семьи, — поспешила ответить рыжая, больно ткнув напарника в бок. — Младшая-на-синем.

— Средний-на-сером, из Островных, — седой запнулся, но вспомнил: — Путята Борщевич.

— Присаживайтесь, — повёл рукой лейтенант и указал на такие же раскладные стулья напротив. Хозяева расселись, подождали гостей и лейтенант продолжил: — Заказ в Круг наёмников пришёл от меня. Нам требуется два опытных специалиста по проникновению, обнаружению объекта и сопровождению. Круг предложил вас.

— Цена определена, аванс выплачен Кругу, — добавил Никита Сергеевич и положил перед собой на стол кожаную папку. — Всё, сказанное здесь, должно остаться здесь.

— Подтверждаю, — сказал седой.

— Подтверждаю, — кивнула и рыжая.

Парень в костюме распахнул папку и выложил на стол два рисунка.

— Итак, вы должны отправиться в мир, известный по самоназванию Земля и найти объект. Мужчина, четырнадцать лет, предположительная внешность на рисунке. Разумеется, артефакт Перехода предоставляем мы. Переход, по всей видимости, займёт от полутора до двух дней. Разумеется, обратно столько же. Вы попадёте в мир Земля приблизительно в километре от цели.

— Вероятно, вам пригодится это, — добавил лейтенант и выложил на стол зелёный флакон. Плоский, схожий формой с листочком липы, да и размером таким же. Наполненный живой, шевелящейся зеленью. — Вы должны убедить объект поступить на службу Клану Моржей. На стандартный срок.

— Это зелье Живы? — осторожно уточнил Путята Борщевич.

— Высокого качества.

— Редкая вещь, — заметила предельно серьёзная рыжая. — Кто-то умрёт?

— Разумеется! — поспешно подтвердил Никита Сергеевич и нервно схватил папку. — Нет, конечно нет! Мы лишь предполагаем, но весьма… вероятно.

Лейтенант нахмурился и, казалось, едва удержался от ругательства.

Что-то они не до конца согласовали, — решила Куней. Она подняла рисунок, сравнила с другим. Неумелые почеркушки, будто ребёнок рисовал. И на рисунках разные люди. Один постарше, другой совсем юный. Но было и общее. Мужчина и парнишка были явными родственниками.

Рыжая подняла сразу оба рисунка. Зажмурила левый глаз. Открыла. Зажмурила правый. И принялась мигать то левым, то правым.

Образ постепенно сливался в один. Лишние детали уходили, общие — выделялись.

Мир темнел. И Куней — увидела!..

Да, почти наверняка — пацан.

Из внезапно накатившей тьмы донёсся голос красавчика-лейтенанта:

— Он важен для Клана Моржей. Он должен выжить.