Сын Моржа и Куницы

ГЛАВА 3. Ушастый спецназ и хозяйка первого дредмоса

Перед глазами Егора пролетела вся его жизнь.

Нет, чушь!

Ничего не пролетало.

Летел Егор. Падал на заросшие зеленью склоны. На безобидно-пушистые кроны деревьев, которые вскоре сменятся острыми сучьями, раздирающими плоть.

От сильного толчка в грудь Егор испытал совершенно детскую обиду. Будто он в детском саду и только что отобрали и сломали любимый жестяной самосвал. Как так-то? Он же познакомиться хотел, как с человеком! И вчера полдня потратил на беготню по магазинам, а теперь всё купленное просто брякнется об землю и разлетится по кустам?

О себе Егор почему-то не подумал.

Впереди и ниже блеснуло холодом. Речка Липовка, узкая лента тёмной воды, — курица перепрыгнет! — и заболоченные берега.

Егор закричал.

Молча.

И — влип как муха в паутину, мир замер.

Что-то особенное потянулось к Егору от речки.

Но в тот же миг перед Егором распахнулось огромное огненное колесо, завертелось, раскидывая искры и пламя, обожгло дыханием доменной печи. В центре пламенного диска разверзлось отверстие, куда Егора и втянуло, будто огненный великан мошку вдохнул.

…Свалился Егор в море.

С плеском, шумом, глубоко уйдя под воду.

Он сразу понял — море, по горькой соли во рту. Ну и волны здесь недетские, накрывали с головой. А прибой шумел далеко, особенно для того, у кого кость тяжёлая.

Но обида так жгла, что Егор яростно замолотил руками и ногами. Молотил и молотил, борясь с тем самым привычным ломиком и совершенно новой тяжестью, промокшим рюкзаком на спине. Вбивал руки и ноги в воду, отталкивался. Снова и снова. Яростно и зло. Даже помстилось, что стальной лом в груди не столько мешает, сколько помогает, увлекая за собой.

А потом — раз! И опора под ногами. И воды по пояс.

Лишь тяжёлые волны бьют в спину и мотают в холодных объятьях.

Егор выбрел на пологий пляж из крупного чистого песка, скинул рюкзак и упал, задыхаясь. И подумал, что как-то многовато приключений за последние дни.

Сплюнул тягучей, горькой слюной и крикнул:

— Старый козёл!

И ещё раз. Потом просто шептал проклятья вероломному напарнику рыжевласки.

Утёр с лица воду, отжал волосы.

Поднял взгляд.

Умолк.

На бледно-голубом небе, в стороне от неяркого солнца, почти над самым горизонтом висели два белёсых пятна. А сильно левее — ещё одно, маленькое, едва заметное, полумесяцем. А почти над головой, невысоко, расплывалось круглое дымное облако, быстро уносимое свежим ветром.

Егора передёрнуло в ознобе. Он нервно огляделся, схватил рюкзак, вывалил из него упакованные в толстый полиэтилен вещи прямо на песок. Выхватил длинное, почти в локоть, грубо сделанное мачете, купленное вчера у старика на рынке, и лишь после этого позволил себе вздохнуть.

Постоял, вертя головой и замерзая под свежим прохладным ветерком. Воткнул нож в песок, вытряхнул воду из рюкзака, как смог, отжал пенку и принялся складывать вещи в рюкзак, запихивая грубо, лишь бы побыстрее, и чтобы влезли. Теперь тот бугрился, будто в него напихали камней.

Пострадавший от воды мобильник сунул во внешний карман.

Закончив собирать свой походный набор, внимательно осмотрелся.

Широкий песчаный пляж переходил в крутые берега, сложенные из грязновато-жёлтого песчаника, накрытого поверху толстенным слоем чернозёма, местами свисающим крупными, поросшими травой, ломтями. Снизу берега были сильно подмыты, на метр или более вглубь. А наверху росли невысокие кусты, виднелись и деревья, похожие на вязы или каштаны.

Неподалёку одно из деревьев упало с обрыва, утащив за собой добрый кус почвы, всё ещё цепляясь за него корнями и теперь зеленело макушкой вниз.

Длинною пляж был в Красную площадь или немного больше. Слева береговая линия круто поворачивала, вдаваясь в море высоким носом. По правой стороне песчаная полоса заканчивалась у подножия небольшого холма, который частью осыпался в воду крупными валунами. Прибой яро пенился вокруг них и даже издалека выглядел крайне недружелюбно. Егор подозревал, что вблизи будет ещё хуже.

И там же, за холмом, прибоем и камнями, проступала в синеватой дымке тёмная полоса далёкого берега.

В общем, пляж был зажат между каменными клыками — острым и обломанным.

Егора сбросило с неба почти посередине между ними.

Сбросило.

С неба.

«Падший ангел, рекомый Егор!» — полыхнула мысль.

Падший ангел запнулся на миг, посмаковав мысль, которая казалась неожиданной и слегка чужой, несвойственной. Да в правильном применении здесь слова «рекомый» уверен не был, редко такое слово в книжках попадалось.

Забросив рюкзак за плечи, двинулся вдоль песчаниковых стен, прикидывая возможность взобраться наверх. Бродил недолго, за полчаса обошёл почти всё. Нашёл узкую промоину, по которой прыгал полноводный ручей, вливаясь узким устьем в море. Для опытного человека — хороший путь, но себя Егор старался оценивать адекватно. Карабкаться по мокрым камням, без альпинистских костылей и страховки, рискуя или порвать рюкзак с вещами, или самому сверзиться с верхотуры, — идея дурная.

Потому вернулся к упавшему дереву.

Ствол казался надёжным, ветви крепкими, а толстые изогнутые корни доставали до самого верха. Нижняя часть кроны, регулярно заливаемая морем, пожухла и скукожилась, частью осыпалась. За песок держались голые ветви, склизкие от зеленоватого налёта.

Кое-как пристроив мачете на пояс, Егор ухватился за ветки и осторожно подтянулся.

Подниматься оказалось несложно, ведь лазать по деревьям он любил. Ещё будучи совсем малышнёй, навроде той девчухи с крокодилом, умудрялся взбираться до верхушек вязов и лип, устраивая себе наблюдательные посты в играх с товарищами. А лучшим достижением считал старую акацию во дворе соседского дома, там умудрился подняться так высоко, что заглядывал в окна верхнего этажа пятиэтажки.

Вот и здесь едва не прыгал с ветки на ветку. И даже мокрая одежда и потяжелевший рюкзак не мешали.

Дерево оказалось незнакомым, схожим с диким каштаном. Крупные разлапистые листья и небольшие, в половину земного каштана, колючие зелёные шары плодов с острыми, раздвоенными колючками, загибающимися крючками на концах. Пока Егор пробирался через крону, насажал на одежду с два десятка. Держались крепко, как зрелый репейник, сразу отодрать не удалось.

Последние метра четыре до края обрыва ствол тянулся прямым, без ветвей, кривизны и развилок: едва ли не корабельное дерево. При том, что кора гладкая и дерево при падении легло крутым углом, подняться оказалось непросто. Егору пришлось ползти по стволу, пачкаясь в натёках липкой смолы, схожей с сосновой.

Добравшись до верха и спрыгнув на край вывала, Егор с облегчением вздохнул. Земля под ногами подалась и частью осыпалась в ямину. Оттуда послышался возмущённый писк.

Егор шарахнулся в сторону.

Отбежал на десяток шагов, сбросил рюкзак и торопливо выдернул мачете.

Из-под выворотня остро блеснула пара зелёных глаз. Потом ещё и ещё. Зелёные, синие, оранжевые. Они то гасли, то вновь появлялись. Наконец, из тьмы осторожно выступил… выступило существо. Коричневато-рыжая шерсть, со светлыми полосками вдоль хребта и «очками» на морде. Размером с крупного хорька, с мордочкой и ушами лемура. Морда располосована старыми шрамами, левое ухо висело жалким клочком. И на той же стороне не хватало половины усов.

В правой лапе лемур держал местный каштан, изрядно погрызенный.

Глядя прямо на Егора, он аккуратно обкусывал и сплёвывал колючки. Избавив плод от них, откусил сразу половину и смачно захрустел. Доел и протянул лапу назад. Из тени протянулась лапа поменьше и вложила в его когти новый колючий плод.

— Уф. — выдохнул Егор и опустил нож. Убрал его в чехол и спросил: — Вы кто?

Почти сразу уточнил:

— Русский язык знаете? А… английский?

Туманно-островной он и сам не особо знал, но не вспоминать же японский, из которого Егор помнил лишь «суммимасен», «домо аригато», «сайонара» и «масака», да и то, из-за споров с девицами-анимешницами из класса. А, и ещё «итадакижрать»! Очень уж это слово хорошо к столу заходило. И к завтраку, и к ужину, отец всегда ржал аки конь.

Зверёк лишь сплюнул, сразу пяток колючек.

И, присев на задние лапы, махнул хвостом.

Из дыры в земле вытекла целая лавина рыжих хвостов, лап и очкастых физиомордий. Звери разбежались по сторонам, занялись кто чем. Юная мелочь принялась гоняться друг за другом, перепрыгивая через товарищей и уморительно попискивая.

Кое-кто из взрослых поскакал в сторону ближней купы деревьев, другие скрылись в невысоких кустах, которыми поросли края берега.

Один из мальцов взобрался на спину товарища, на того взгромоздился третий и эта группа гимнастов, шатаясь на каждом шагу, двинулась к патриарху.

— Кавай! — вспомнил Егор ещё одно японское слово и старательно улыбнулся. — Не, ты чего не подумай, — сказал он шрамированному зверю, — правда клёвые пацанчики. И девчонки.

Тот покосился и с трудом, обеими лапами, запихнул себе в пасть огромный каштан, раз в пять больше обычного. Буквально напоказ. Но жадность на пользу не пошла. Кашляя и чихая, зверь с трудом прожевал и присел на задние лапы, вывалив длинный розовый язык и тяжело дыша.

Егор громко хихикнул.

Оглядев скакания и сатания, встал в картинную наполеоновскую позу, и важно заявил:

— По праву первого нашедшего нарекаю вас лемухорями!

Даже сунул правую руку под рубашку. Вышло не очень, но он старался.

А вот лемухори не оценили.

То ли слово у них чего обидного означало, то ли не хотели находиться Егором, а считали, что сами его первыми нашли. Ведь нашли же? Вон, из темноты шипели, а он их даже не сразу заметил. Или шрамоносцу смех не понравился, поди пойми.

Патриарх свистнул. В гостя со всех сторон полетели огрызки каштанов.

Сам старшина умело засандалил колючий шар прямо в лоб насмешнику.

Лоб как огнём ожгло.

Поначалу Егор лишь прикрывал ладонями лицо, но потом, разозлившись, подобрал несколько каштанов и швырнул их в местного заводилу. И даже попал разок, да так, что тот шмякнулся на спину. Но тут же вскочил, яростно засвистел и в пару прыжков скрылся в спасительной тьме у выворотня.

Туда же порскнули и остальные.

— Первый контакт не задался, — пробормотал Егор и потер кожу на лбу. Жгло изрядно, как будто крапивой хлестнули. Да и пальцы горели, хоть и не так сильно.

В тени осторожно поблескивали глаза.

Не прошло и пары минут, как из рытвины вылетело десяток взрослых зверей с лапами, полными зелёных снарядов. Половина из них принялась метать каштаны в Егора, остальные подавали патроны, так сказать. Ну хоть не против всего мира, а только одного находника.

Но враг оказался силён.

Прикрывая глаза левой, правой рукой хватал сразу по два-три каштана, отдирая от одежды и поднимая с земли, и метал обратно. Обычно промахивался, но если уж попадал, то зверя сносило. Позже тот поднимался, но двигался как тяпнувший литр-другой пивка забулдыга.

Бой длился недолго, с разочарованными писками защитники скрылись в провале.

Гулливер победил лилипутов.

— Йуху-у-у! — издал радостный вопль Егор и сплясал качучу. Ну, или нечто подобное. Отец всегда поминал качучу, видя как Егор прыгает и потрясает руками, изображая танцы африканских туземцев.

Лемухори злобно сверкали глазами из ямы. Потом исчезли. Наружу высунулась пегая морда, покрытая старыми шрамами.

Морда распахнула пасть и пронзительно завизжала.

Хвостатый старикашка объявил второй тайм.

Егор принялся торопливо набирать снаряды, цепляя их прямо на одежду. Набрал изрядно, даже подумал набить ещё и рюкзак, но не стал. Что-то не так с этими орехами, ладони уже начали подгорать, а место, куда так удачно попал шрамоносец, пекло просто невыносимо.

Он смахнул накатившую слезу.

И прислушался.

Раньше не обратил внимания, но сейчас было слышно как в окрестных рощицах и зарослях кустов пересвистываются лемухори. На Егора собиралось ополчение. Да какое здоровенное!

Прикинув каштан к носу, Егор подхватил рюкзак и дал стрекача.

Врага надо бить по частям, а не атаковать в лоб целую армию! Тем более, что голова буквально раскалывалась от боли и мир то и дело закрывала пелена слёз.

…Бежал долго.

Позади осталось несколько каштановых рощ, пошли в основном вязы и берёзы. Понятно, что местные аналоги, но на привычные весьма похожи. Только вот кора у берёз с зеленоватым отливом, а так — берёза обыкновенная, даже на излом пахнет привычно.

Остановился лишь когда добрался до огромного поля, заросшего высокой травой, среди которой там и тут виднелись яркие пятна местных цветов. Впереди, дальше, поднимался пологий холм, а за ним, уже на горизонте, темнела полоса леса. Ещё несколько холмов пониже были разбросаны тут и там.

Запыхавшийся Егор остановился, согнулся, уперев руки в колени. Отдышался и обернулся. Где-то далеко едва слышно пересвистывались лемухори. Но всех заглушал мощный глас, выводивший переливчатую песнь победы.

Морду певца Егор запомнил и при случае собирался навестить.

Морду навестить. Желательно сапогами.

Не так гостей надо принимать!

Покопавшись в рюкзаке, нашел чудо советской фармацевтики, тюбик с мазью «Левомеколь» и щедро намазал лоб. Ещё вспомнил, что при ожогах крапивой рекомендуется промыть обожжённое место холодной водой. Огляделся и побрёл налево, где надеялся найти исток того ручья, который выбегал на пляж.

Искать пришлось долго, больше часа.

Но в конце концов, забравшись поглубже в лесок, ручей нашёл, и даже с парой глубоких бочаг. Удалось и самому искупаться и одежду от соли отстирать. После чего Егор, в одних только хлюпающих ботинках, отправился на опушку, сохнуть.

Солнце как раз поднялось, становилось жарко.

Почему-то на ум пришла книга «Гиперболоид инженера Гарина». Там тоже кое-кто, а конкретно — сотни женщин, были в одних только туфельках. Затем вспомнилась Куней, как она летела над обжигающим песком. А ещё — облепившие её мокрые волосы и мелькание кружевного белья.

И болезненный толчок в грудь от её напарника.

Мысли кружились хороводом и все дурные.

Одно хорошо — кожа унялась. Что уж помогло, неизвестно, но теперь она тихо ныла. А ладони почти совсем прошли, и Егор мог копаться в рюкзаке не изображая из себя краба с клешнями.

Чем он и занялся, добыв чёрный хлеб в нарезку и пару шматков сала.

После быстрого перекуса спрятался под дерево, в тень, оставив сохнуть одежду на ярком солнце. А сам обдумывал ситуацию. Сейчас, по здравым размышлениям, Егор уже сомневался, что его хотели убить.

Та огненная хреновина появилась не зря. И не зря он очутился в другом мире. Это план. Хоть и звучит безумно.

С другой стороны, не безумен ли флакон с концентратом зелени и жизни?!

Значит, рано или поздно, рыжая с седым должны появиться. Но раз Егор сейчас один, план дал сбой. Что-то пошло не так, как любят говорить в сети. И теперь главная задача Егора — выжить. Нет, это главная задача на все времена, но сейчас особенно, ведь та стрёмная парочка призналась, что за Егора им крупно заплатили. Круглым золотом, как они выразились.

Наёмники, значит.

И надо лишь дождаться, когда они найдут подопечного.

Егор решил ждать.

Но не просто ожидать у моря погоды, а, по возможности решить все насущные проблемы.

Раскладывать на траве и пересчитывать содержимое рюкзака он не стал. Какой смысл? Провалами в памяти не страдал, что вчера собирал — помнил. И если у тебя с собой пара коробков спичек и пара газовых зажигалок, то хоть ты их восемь раз пересчитай, а вместо двух — трёх не станет. Делением они не размножатся. Всё что есть, то есть, нового не прибавится.

Поэтому первая проблема вырисовывалась банальная.

Вода.

С едой проще. Хлеб, сало, твёрдый сыр и два десятка шоколадных батончиков дадут не меньше недели нормальной жизни. Вода же кончится завтра к вечеру, как ни растягивай. Значит, надо искать родник или возвращаться к тому ручью. Но ручей грязноват, купаться ещё можно, а вот пить не хотелось бы.

Потому — родник. Или ручей почище.

Русло ручейка было сильно извилистым, но направление казалось понятным — вода текла откуда-то с возвышенности, может даже с того крупного холма. В любом случае добраться до холма и осмотреть окрестности пока не стемнело, казалось хорошей идеей.

Так Егор и сделал. Через пару-тройку часов одежда высохла, даже ботинки казались лишь едва сырыми. Натянув джинсы, рубашку и повязав вокруг пояса куртку, он двинулся в сторону самого высокого кургана.

Солнце уже садилось, но по прикидке Егора он успевал добраться засветло.

Пожалуй, курганом этот холм называть не стоило. Широкое, в пару километров, основание с небольшим подъёмом, в центре переходящее в крупный холм, взобраться на который казалось делом непростым.

Вблизи оказалось, что карабкаться по скользящей под ногами свежей траве не придётся.

Нашёлся иной путь.

Уже изрядно завечерело. Егор ошибся с оценкой расстояния, и солнце висело над самым горизонтом, там где море. Сизые тени накрывали мир, быстро темнело. Но что радовало — ночевать у подножия холма точно не придётся. Наверх вела широкая лестница-серпантин из тёсаного в незапамятные времена гранита. По краям почти гладкие, в центре ступени несли следы бесчисленных ходоков. Некоторые — разбиты вдребезги, и чем ближе была вершина, тем больше было порушенных ступеней.

До вершины холма лестница сделала два резких поворота, с широкими площадками на каждом. Когда-то каждая площадка была огорожена парапетом, но сейчас остались лишь поваленные и разломанные камни.

И чем выше Егор поднимался, тем более удивительный вид открывался.

На холме росли руины.

Вот прямо росли, другого слова не подобрать. Из травы и кустарника поднимались полуобрушенные стены, косо срезанный неведомым оружием донжон, пара рассыпавшихся гранитными блоками привратных башен. И всё — затянутое жаждущим жизни и пространства плющом, накрытое толстыми покрывалами серо-зелёного мха.

Жизнь буйствовала.

Как бы говорила — всё пройдёт, и вы тоже. Лишь я вечна.

Лестница из кое-где треснувших плит поднималась почти до вершины, там разбегалась каменным кольцом, охватывая холм. И ещё вдоль внешнего края кольца тянулась гранитная балюстрада — метровые балясины с грубо вырезанными шаровидными навершиями, накрытые широкими закруглёнными перилами.

Самое же неожиданное ждало Егора наверху.

Неподалёку от подъема на холм на перилах балюстрады сидела непривычно одетая девчонка. Лет так… наверное, с егоров возраст. Или годом-двумя младше?

Открытый всем ветрам торс, узкая полоска топа и короткий плащ-палантин, скрепленный большой красной заколкой и закрывающий лишь плечи. Длинная юбка в пол, с разрезами едва не до пояса. И яркие, слепящие в наступающей вечерней тьме сине-красные огни: изогнутые линии и пятна-светляки, что ползали и скользили на полах юбки.

Под вечерним ветерком та трепетала, обнажая голые ноги.

Девчонка тихонько плакала.

И ещё чудилось, что над ней нависает огромнейшая тень. Тень незримая взглядом, но ощущаемая сердцем. Тяжкая, стотысячетонная громада, сокрытая в дрожащем мареве темнеющего неба. Веяло чем-то из гулкой пустоты, не то смертельной угрозой, не то холодным предостережением.

Егор остановился и не сразу заставил себя двинуться к незнакомке.

И тень явилась.

С каждым шагом за спиной девчонки всё сильнее наливался красками и вещественностью высоченный силуэт непонятных, но явственно осознаваемых технологических форм. Прямые линии корпуса сменялись резкими изломами. Чудились бронированные башни и глубокие казематы; длинные стволы ужасающих орудий двоились и троились, или вовсе исчезали. Там и сям по броне пробегали призрачные огни, в воздухе разворачивались бледные транспаранты, заполнялись строчками неведомых иероглифов и тут же таяли, пропадая в тенях. Резко выдвигались угольно-чёрные пирамиды, целились в Егора и медленно тонули в корпусе.

На груди у парня крутанулось несколько ярких знаков, напоминающих лазерные прицельные метки.

От внезапно навалившейся на плечи тяжести Егор пошатнулся.

Огромный и страшный железнодорожный костыль в сотню метров высотой висел в воздухе, не касаясь земли. Топорщился угловатым, нависал тяжким, резал бритвенным. Жуткий стальной монстр был окутан тончайшей режущей глаз синей сетью, ячейки которой вспыхивали то тут, то там пронзительной бирюзой.

— Тяжко, морча? — бросила в воздух девица, не глядя на Егора. Устало, но в то же время слегка злорадно. — Так тебе и по мойрам.

Сделав шаг, другой, Егор почувствовал, что неведомая тяжесть отступила. Не пропала вовсе; отодвинулась и висела рядом, готовая при неверном движении раздавить насмерть.

Когда Егор приблизился, девчонка нехотя повернула к нему голову.

— Проходи мимо, морчок, — процедила она и смахнула с лица слезы. — Не твоя основа.

Ответил Егор далеко не сразу, но всё же возразил:

— Я не… морчок.

И выдохнул.

Тысячетонный костыль, сука, давил.

— А то не вижу, — зло усмехнулась девчонка и отмахнулась. — Морчок как есть. Джинса, куртка из кожи дермантина, рюкзак и эта… как её… свинка. Нет, крынка. Пенка! Даже пенка! Просто как по заказу!

— Не морчок я. Меня Егором зовут. Егор Метелица!

— Все вы Егоры, — презрительно сплюнула девица и шмыгнула носом. — Все. Сколько жду здесь — один за другим. Одинаковы на морду. Разве что одеждой различаетесь.

— Да я один такой! Клянусь! А что с одеждой не так?

Девица отвернулась и равнодушно уронила:

— Позавчера тупой морчадла приперся в десантурном скафе позапрошлого десятилетия. Прикинь, какой дубак?

Егор прикинул. Фигня выходила. И не в том, что не знал про десантурные скафы. По словам догадаться можно, что это броня для космического десанта.

Хрень в том, что для девчонки это прошлое!

— Верно, кто же носит скафы? — покивал Егор и уточнил: — А десантурные, это какие?

— Не бренчи по нервам, морчок. Все астралы скафы носят. Ну, если не в гейсе или схиме. Но твой дружок додумался свежак нацепить. На половину столетия пролетел, историю хуже меня знает.

— Слушай. Я-то не в скафе? Одежда новая, вчера покупал. Хочешь, чеки покажу? У меня сохранились.

— Чеки?

— Бумажки такие, кассы их печатают, когда чего-то покупаешь.

— Кассы?

— Ну, штуки такие, в магазинах. Ты продавцам деньги отдаёшь, они тебе товар выдают и чеки пробивают через кассу.

— Бумажки пробивают? Зачем?

— Покупателям отдают, да и для учёта налогов, наверное. Не знаю.

— Налоги… — забормотала девчонка и уставилась в небо с пятнами лун. — Обязательные индивидуальные безвозмездные платежи, взимаемые с организаций и физических лиц в форме отчуждения… Это?

— Вроде да.

Девчонка хмыкнула и с подозрением осмотрела Егора. Нахмурилась.

— Так ты чё, подтверждённо квалифицированный чувак? Настоящий Егор Метелица?

— Два дня назад день рождения был. Четырнадцать стукнуло.

Девица сплюнула и повертела перед носом Егора фигу.

— Скользишь, морча!

Осмотрела ещё раз.

— А ну, чего там на боку болтается?

Егор вынул клинок, протянул девчонке.

— Нож такой, мачете называется. Ветки рубить, дрова, от зверей отбиться.

Девица вцепилась в нож, обнюхала, пощёлкала ногтем по грубо откованному лезвию, внимательно вслушиваясь. На миг замерла, будто оледенев. И — вспыхнула радостью.

— Деда! Помню эту кочергу, дома висит! — завопила она, спрыгнула с балюстрады и, размахивая ножом, метнулась к Егору. Врезалась, сбила с ног, обхватила крепко-крепко и уткнула мокрое от слёз лицо в грудь. — А я тебя тут месяц жду!

Егор грохнулся на спину, рюкзак отлетел в сторону. Мачете воткнулось в землю рядом с левым ухом. Незнакомка молотила Егора по груди острыми кулачками и кричала невнятное, заливаясь слезами и безумно хохоча.

— Ах-х-хр… — просипел Егор. — Камень!

При падении напоролся спиной на нечто остро-угловатое.

— Извини! — девчонка утёрла лицо и помогла встать. И снова обхватила, да так крепко, что вздохнуть не получалось. — Наконец-то не морчок! Уж не надеялась!

Отодвинулась, не выпуская из цепких рук, воссияла улыбкой. И долго молча разглядывала, лишь носом шмыгала.

Егор тоже молчал, не зная что и сказать.

Он — дед? А это внучка?

Да это крындец какой-то! Хотя девчонка клёвая, не отнять, но совершенно безбашенная. Чуть не зарезала от радости.

Оторва же оторвалась от названного ею деда и углядела лазерные метки на нём. Поморщилась. Метки пропали.

— Дредмос бдит, — объяснила она и лукаво хихикнула. — Параноик тот ещё, никак не отучу. Помнишь, ты подарил, а он брыкался? Но я приручила, а потом здорово перестроила, теперь он в глубокую синеву и тяжёлые фрагглы. Прикинь? Аж пятые фрагглы ему вытянула! — безудержно хвасталась девчонка и незаметно для себя роняла слёзы.

— Дредмос? И… фрагглы?

— Ой! — порозовела девица, достала из воздуха платок и промокнула слезы со щёк. — Ты ведь ещё не знаешь. Помнить не можешь. — И тут же воссияла как тёплое солнышко. — Деда! Ох, как я тебе завидую! Ты ведь первым начнёшь строить дредмосы, да и фрагглы разработаешь… с кем? — она задумалась, уперев палец в ямочку на подбородке. — Джуля Корвин? Азамат Ледовой? Не, не помню, историю учила кое-как.

Она придвинулась ближе и снова обняла, уткнувшись лицом в Егора. Тот осторожно прикоснулся к её волосам, погладил. Девица замурлыкала. Но вдруг отпустила и отшагнула, стремительно посерьёзнев. Даже как-то погасла внутренне.

— Слушай, деда. Я ведь тут зачем? Тебя ждала. Хочу попросить…

Она замялась.

Вздохнула и решилась.

— Короче, дед. Ты маму мою не отправляй на жёлтое. Нечего ей там делать.

— Жёлтое?

— Потом узнаешь, — пробурчала заметно посмурневшая девица. — Потом… Не помню когда, в истории тону. Мамане лет восемь будет. Или одиннадцать? Короче, не надо ей в жёлтое…

Егор просьбу обдумал.

Что-то не складывалось, как тогда, у больницы.

— Не на жёлтое. И когда-то позже узнаю. В будущем.

— Ну! — и девчонка отвела взгляд.

Помолчали.

— Погоди, но если я чего-то изменю в будущем, то ты-то родишься?

— Не знаю. Не знаю, деда… Якори на верхотуре Скорлупы сбросила, мойрам дарами поклонилась. Надеюсь, — нервно дёрнула плечом девица и призналась: — Знаешь, чего будет жаль больше всего? Подарок твой, мой «Тикуам». Ты ж дредмосы взялся проектировать, чтобы мне первый из них подарить.

Она обернулась и долго смотрела на громадную тень за спиной.

Выдохнула.

— Деда, я смогла купить лишь четверть часа разговора.

— Кончились?

— Да. Мне тут мигают, что минута или две.

— Прощаемся, да?

В ответ девчонка крепко, до боли, обняла Егора.

Отодвинулась.

— Как тебя зовут?! — вспомнил Егор о важном.

— А не скажу! — лукаво улыбнулась тающая в воздухе сумасшедшая пришелица из неизвестного будущего. — Мамань травила, что имя ты мне придумал. Так что старайся!

Её не стало.

Каменные глыбы на вершине с сухим шорохом рассыпались в песок, а тот медленно исчезал, тонул в земле, оставляя на поверхности лишь горы мха и перекрученных плетей плюща. Балюстрада с треском рухнула, её перила и балясины бледнели и исчезали. Последними пропали мох и плющ. Остался голый холм, поросший невысокой травой. Да и сам холм, вроде, сильно ниже стал.

Растворилась в густой предночной синеве и тяжкая тень.

«Тикуам» последовал за хозяйкой.

…Егор выбрал место на самой вершине. Расстелил пенку, повечерял хлебом и сыром, скупо запил водой. И лег навзничь, положив мачете под правой рукой.

Когда пала ночная тьма, на чёрном небосводе засияли острые светлые точки и выкатилось пара светлых пятен, из-за горизонта в небо ударили три тонких огненных столба. Поднялись до звезд, изогнулись сияющими плетьми и рухнули, разрубая неведомое. Встало алое зарево. Затрепетало.

Через вязкие долгие минуты донёсся глухой рокот и земля дрогнула.

Алое полотнище на горизонте побледнело и пропало.

Егор закрыл глаза.

Завтра, всё завтра.