Сын Моржа и Куницы

ГЛАВА 20. Телеграф для святых

Дверь растворилась с натужным скрипом и скрежетом тугой пружины. Раскрылась не полностью, оставив гостю узкую щель. А потом, когда посетитель сумел просочиться, захлопнулась со всей силой и грохотом.

С косяка посыпалась пыль.

Егор вздрогнул.

Он попал в длинный и скудно освещённый коридор. Одинокая лампа болталась на скрученном проводе под потолком. Впереди виднелся светлый прямоугольник проёма. И парень двинулся по коридору, осторожно и медленно.

Рассохшиеся половые доски поскрипывали. Выкрашенные серо-зелёной масляной краской стены всё тянулись и тянулись. Казалось, Егор тут полжизни провёл, а не вошёл только что.

Но полжизни минуло и он оказался на пороге.

Перед ним открылось обширное помещение. Вообще ничего общего с привычной Егору почтой. Разве что некая обшарпанность? Но никаких стоек для почтарей, стеллажей с посылками, стульев или скамеек для посетителей.

Посеревший от времени дощатый пол, стены из тёмного дикого камня и высокие арочные окна, забранные деревянными рамами с зеленоватым стеклом. Жаркий солнечный свет пробивался через мутноватые окна, освещая груды всяческого хлама, меж которых была натоптана и усыпана листами исчерканной бумаги тропинка.

Казалось, не полуподвал это, а высокая мансарда — так светло и чуточку жарко. А ещё всё выглядело похоже на мастерскую художника. Егор бывал в паре таких, у отца иногда обнаруживались совершенно неожиданные друзья и приятели.

— Есть кто? — громко спросил Егор, не отходя от двери.

В ответ промолчали. Только кто-то тихонько и немелодично напевал.

И Егор осторожно двинулся по тропинке. Рыжая сама себя не спасёт!

Горы деревянных ящиков соперничали высотой с холмами помятых картонных коробов. Скальные хребты из грубо сколоченных стульев и табуреток вздымались над столетними запасами рулонов холстины.

Пара столов, засыпанных кистями и карандашами, уставленные банками с растворителем и ведёрками с олифой щемились по сторонам.

Стопки насмерть изгвазданных палитр, лавины больших папок с завязочками, фабричные упаковки картона, пачки офисной бумаги, штабели досок и листы фанеры — всё в наличии!

И повсюду, как гильзы от пулемёта-крупняка на поле боя, разбросаны свинцовые тюбики с краской, целые и уже выдавленные. Они сминались и хрустели под ногами, Егор несколько раз поскальзывался.

Множество придвинутых к стенам мольбертов с холстами, заполненными незаконченными рисунками, вопили о пощаде и завершении. На некоторых холстах едва ли с десяток небрежных мазков, на других — неплохо проработанные эскизы.

Попадались и завершённые картины.

Три или четыре мольберта стояли посреди помещения, на освобождённом от рухляди месте. Молодая девица-подросток, светловолосая и худая, в перепачканном масляными красками сером халате бродила вокруг них. В левой руке держала палитру с пятнами краски, правой же набирала кистью нужный цвет с палитры и делала мазок-другой на холсте. После чего склоняла голову, внимательно осматривая результат, и отходила к другому мольберту, дописывая картину там.

Егор заметил странное.

Лоб и глаза девчонка замотала драным вафельным полотенцем, с пятнами красок и белёсых гипсовых потёков. Махристая тряпица плотно закрывала глаза и опускалась до кончика носа. Девица тихо мурлыкала песенку, явно не попадая в ритм. Порхала от станка к станку и вслепую набрасывая на холст широкие мазки. Иногда останавливалась и тщательно прописывая детали.

Парень осторожно шёл по мастерской, оглядываясь и принюхиваясь.

Пахло искусством, чудом и безумием.

И почему-то — свежесваренным кофе.

Под ногами шуршали листы с карандашными набросками портретов. Их были сотни. И пол, сколоченный из широких половиц, казался неожиданно светлым — ровно настолько, насколько грубый переплётный картон светлее давно не мытого пола.

Из ниоткуда вдруг вывернул парень лет двадцати, сажистый брюнет с острыми чертами лица и крупным носом с горбинкой. Было нечто иберийское в его лице, — как показалось Егору. По правде, Егор и не знал, какое оно, иберийское, но фразу где-то прочёл и та понравилась. Чувствовалась в ней духовная возвышенность и благородная античность.

Одет незнакомец тоже примечательно: в прямого кроя темно-серые брюки, такого же цвета кашемировую водолазку под горло и свободный, не по росту и размеру, пиджак из блестящего чёрного шёлка с широкими рукавами, который виделся скорее халатом, чем пиджаком.

Также из ниоткуда возник стол и пара стульев рядом с ним. Казалось, они всегда тут были, просто Егор засмотрелся, разглядывая мастерскую.

Похожий на молодого ворона парень аккуратно опустил на столешницу пару чашек с глубокой черноты кофе, будто глотком бездны Скагганаук. И скудной пенкой, будто та же бездна слизнула её, не желая делиться со смертными.

Сел на стул и кивнул Егору. Отхлебнул, довольно улыбнулся, подмигнул и молча подвинул вторую чашку в сторону Егора.

Пришлось сесть и попробовать.

Кофе был… ну, неплохой. Нескафе Голд или Чибо Мокка растворимый. Не бомба. Да, собственно, чего ожидать на почте, божественный уровень? И так отличный сервис! Егор не припоминал, чтобы на почте его поили кофе.

Хотя уже уверился, что шагнул не в ту дверь, и это не телеграф.

Рыжая куда-то ж пропала?

С другой стороны, дверь одна, перепутать невозможно.

— Приветствую… — сказал незнакомец в чёрном, сделал глоток кофе и по-воронову склонил голову.

— Приветствую, — растерянно откликнулся Егор. — Я тут…

— Секунду… — местный надолго приник к чашке, допил, совершенно простонародно облизнулся и поставил пустую на стол. — Да, добро пожаловать в «Телеграф для святых». Вижу, ты новичок. Уверен, тебе интересно, почему мы так называемся.

— Ну, нет. — помотал головой Егор. — Я просто знакомую ищу.

— Тебе точно интересно! — отрезал парень, будто щёлкнул стальным клювом. — Каждый клиент телеграфа должен понимать чем рискует.

— Я рискую?!

— Ты ж пришёл на телеграф, — снисходительным тоном, как маленькому, начал объяснять носатый брюнет. — Телеграф это что? Это там, где мы и телеграммы. Мы отправим сообщение кому угодно и куда угодно. Но мы берём плату и святые возьмут свою. Представь, что с тобой будет, если не оплатишь? Святые рассердятся.

— А кто святые?

— Есть варианты? — удивился притворяющийся человеком ворон. — Дети, конечно же. Ты знаешь других святых?

Егор промолчал.

О святых-то он имел понятие. О тех, земных. Не местных.

Но — дети? В его понимании дети кто угодно, только не святые. Мелкие зверёныши, доставучие зачемучки, иногда неплохие приятели, напарники по делам хулиганским, но не святым. Да он сам, собственно, такой же. Четырнадцать лет, как-никак.

Поискав на лице парня признаки улыбки и не найдя, Егор мысленно пожал плечами: дети, так дети. Заскок не самый худший.

Незнакомец напротив нетерпеливо постучал пальцами по столу.

— Так где телеграмма?

Слепая девица-художница тихо хихикнула, сосредоточенно подмазывая очередную картину.

— Что? — брюнет оборотился к ней. — Алисия?

— Четыре, — прошипела та, высунув язык и малюя оранжевую кракозябру на зелёном песке. — Не больше пяти. И по высшему тарифу.

Тайный птиц помолчал, разглядывая художницу-слепицу, повернулся к Егору и нахохлился как ворон под дождём.

— Ты кому отправляешь?! — рявкнул он.

— Я?! — изумился Егор. — Никому не отправляю. Хотя… Деду! В деревню.

— На деревню дедушке, Константину Макарычу… — едва слышно уязвила слепая пигалица, царапая кистью по холсту.

— Нет, Карпу Степановичу, — слегка покраснел Егор.

— Карпу Степановичу, — пробормотал вороноватый парень и сомкнул веки, тихонько барабаня пальцами по столешнице. — Так, секунду. Степановичу. В деревню. В дере… О-о-о! Да! Ты издалека… — он распахнул глаза, с залитыми тьмой белками. И совершенно по-птичьи оглядел Егора: сначала левым тёмным глазом, затем правым. — Четыре! — каркнул он. — Четыре слова, не больше. И по высшему тарифу. У тебя есть чем оплатить?

— У меня есть… — заторопился Егор, скидывая с плеча рюкзак. — Золото! Э… круглое. Два червонца. И рубли.

— Золото, — скривился вороночеловек и посмотрел на посетителя искоса. — Кругляк у всех есть, эка невидаль. Но у тебя высший тариф, смекаешь?

— Неа, — признался Егор.

— А ну, доставай, что там у тебя в рюкзаке! — потребовал клювастый.

Слепая художница бросила картины и повернулась к ним.

— А ху-ху не хо-хо?! — возмутился Егор, помня недавний разговор с наёмниками.

— Телеграмму надо? Выкладывай.

И Егор выложил, сам не понимая почему. Хоть и не всё.

Шипастый плод каштана.

Синее перо.

Засохшую ветку с желтым мхом.

Рудный камень.

Ворон непроизвольно облизнулся и потянулся к рюкзаку. Егор оскалился, а ломик внутри него взревел. И птица-человек отпрянул.

— Мальчики, не ссорьтесь, — промурлыкала девица и из Егорова рюкзака к ней в руки выпрыгнул серебристый шар. Один из тех, что побывали во сне. — Этого достаточно.

И она с шлепком впечатала шар в палитру.

По той пробежала радужная волна и краски вдруг пронзительно засияли. Слепая девица запела громче и веселее, и взорвалась хаосом движений. Вот, Алисия летит к правой стене. Вот, экономными взмахами кисти добавляет яркости и жизни на картинах. Вот — сияющей молнией бахает влево, на лету разбрасывая светящиеся капли на незавершённые эскизы. Вот, она…

— Алисия! — простонал птица-парень. — Сколько можно? Переговоры на мне!

— Бе-бе-бе, — бросила слепица, лихорадочно дописывая портрет хмурого синекожего мужика на драконе, будто опасаясь опоздать. — Пять.

Сияние угасло. И, казалось, угасла и девица. Глубоко вздохнув, она замурлыкала грустную мелодию без слов, бродя меж картинами и добавляя мазков в прежнем неспешном темпе.

Мрачный ибериец добыл откуда-то чистый бланк и отточенный карандаш.

Бросил их перед Егором.

— Пиши. Пять слов.

— А что писать-то?

— Что хочешь. Пять слов на всё, ни в чём себе не отказывай.

Почесав затылок, Егор принялся изобретать.

— «Дед, я жив»… Нет. «Скажи отцу, что»… Не-е, фигня какая-то.

Обратная сторона бланка покрывалась почеркушками. Вороно-парень устроился поудобнее на стуле, закрыл глаза и, кажется, задремал. Мелкая девица порхала в стороне, иногда скрываясь меж станков.

В конце концов Егор остановился на таком варианте: «Жив далеко моржи вернусь год».

Перевернул лист, написал набело и подвинул по столу к брюнету.

— Вот. Адрес где писать?

Графы с адресом на бланке не было. Только место под имя получателя и текст.

— Разберёмся, — проворчал ворон и глубоко зевнул, с клацаньем захлопнув рот. — Алисия?

Девица подошла, приволочив за собой дребезжащий стул. Села третьей к столу, положила на него лист бумаги офисного формата и схватилась за карандаш, отобрав его у Егора. Поглядывая через тряпку на того, принялась набрасывать портрет. Не Егора, а кого-то заметно старше, похожего на деда, Карпа Степановича.

Дорисовала. Задумалась.

Вышло не очень похоже и девица, скомкав бумагу, швырнула на пол.

Неведомо откуда появился ещё один лист. И вновь принялась черкать. Портрет стал заметно лучше, Егор почти узнал деда. Задавать вопросы не рискнул, девица хмурилась и это было заметно даже через полотенце. Напевать тоже перестала.

Ещё несколько вариантов, ещё несколько листов на полу.

И, наконец, из-под её карандаша вышел Карп Степанович, просто как живой, таким, как его и запомнил Егор. Художница остановилась, критически оглядела набросок, встала и ушла.

— Он? — спросил птице-человек.

— Да.

— Хорошо.

Тем же карандашом «телеграфист», — как мысленно стал его называть Егор, — накарябал как курица лапой текст телеграммы.

Встал, прикрепил рисунок обычными канцелярскими кнопками на большой лист фанеры у стены и достал из кармана здоровенный чёрный маркер. Примерился и принялся маркером закрашивать портрет.

— Зачем?! — вскрикнул Егор, которого буквально серпом по сердцу ударило.

— Не мешай, — процедил человеко-ворон, механически точными движениями портя рисунок. И, казалось, следы маркера дымились. — Отправляю.

Нет, не казалось. Дым струился. Когда тёмные полосы покрыли бумагу, замазав и текст телеграммы, рисунок вспыхнул и осыпался серым пеплом.

Телеграфист устало выдохнул и сказал Егору:

— Всё, ушло.

— Дед точно получит?

— Точнее не бывает, не зря Алисия старалась.

Егор растерянно рассматривал серые хлопья на полу. Он-то понадеялся забрать с собой портрет деда, а тут вот такое.

— Кофе будешь? — сказал носатый ибериец и поставил на стол две чашки с глотком галактической бездны.

— А… нет. Меня наверное ждут.

— Тогда иди, — взмахнул плечами-крыльями любитель кофе и маркеров. — Дверь там.

— Приходи ещё, — девица незнамо как оказалась рядом с Егором и погладила по плечу. — Телеграммы приноси. И шарики эти, — она склонила голову, разглядывая рюкзак в руке Егора. — Вкусно. Мне понравилось.

Девчонка улыбнулась.

В мастерской посветлело.

Алисия крутанулась и ускользнула к недописанным картинам.

Хмурый ибериец подтолкнул Егора в спину.

— Иди, иди. И возвращайся. Запомни, «Телеграф для святых» всегда ждёт тебя. И… — он на долгие секунды умолк, по лицу пробегали тени жестокой внутренней борьбы. Наконец, выдавил: — Добрый совет напоследок: никому про них не рассказывай.

Брюнет указал взглядом на рюкзак. Что имел в виду — было не совсем понятно, но чудилось, что ворон намекал на шары. Ломик подтверждал.

Взмахнул рукавом-крылом из блестящего чёрного шёлка и исчез.

Как и стол со стульями, как и слепая художница.

И Егор ушёл, ненадолго обернувшись на пороге и окинув опустевшую мастерскую-телеграф долгим взглядом. Но на улице наверняка ждала злая Куней и потому он поторопился.

…Куней была не то чтобы зла. Казалась задумчивой и слегка раздражённой. Но злилась не на Егора, и это порадовало.

— Ну что, познакомился с телеграфом? — спросила она.

— Да, очень странное заведение.

— Не то слово. Тебе кто достался?

— Достался?

— Ну, кто из телеграфистов встретил тебя?

— Алисия, художница. Кажется, слепая. И парень с кофе. Такой, знаешь, весь в чёрном и с огромным чёрным фломастером. Как зовут — не сказал.

— Хм, — пробормотала рыжая. — Не слышала о таких. А что за кофе?

— Обычное, неплохое. Напоили, потом ещё предложили. А что?

— Опять повезло тебе, городской… — протянула огневолосая. — А меня вот чаем упаивают. Чай черный, чай зеленый, белый, синий, оранжевый. С цветочками, лепесточками, душистым сеном, в кружавчик…

— Чай в кружавчик?

— Да не чай, чайнички! Кружевные накидочки. И блюдца… с вязаными салфеточками. И столики их резные, и креслица удобные, и подоконнички широкие, и стеночки высокие — все в кружавчиках! Там эти три девицы языками молотят не переставая, аж уши вянут. И ещё вяжут и вяжут, плетут и плетут! Вот как я тридцать лет назад сдуру в «Телеграф» сунулась, они всё спицами стучат!

Она прервалась и вдохнула воздуха. И продолжила:

— Всю комнату заплели, паучихи! И чаем поят... «Откушай, милочка, горяченького чаёчку мятного. Надысь мятки свежей котейки занесли», да «Приложись, милочка, к холодненькому, с ледком. Сама поутру на озере колола». Вот, невмоготу уже! Я как-то о кофе спросила, на меня вся троица уставилась как на врага, аж спицами скрипеть перестали. И так хищно их в руках вертели, примериваясь… Ну, я прямо дышать забыла.

— Страшные?

— Да, так-то милые, конечно. Чаёк, кружавчики, медок-ледок, — растерянно пробормотала Куней и дёрнула плечом. — Но как зыркнут!

И вздрогнула.

— А ещё печеньки с меня просят каждый раз. И чтобы разные, с особыми вкусами. Имбирные им носила, медовые, с крошкой шоколадной. Но они всё новые и новые хотят. Я им что, пекарь?! Я наёмница!

— С пеммиканом испеки, — блестя глазами шёпотом предложил Егор и оглянулся на дверь телеграфа.

— С пеммиканом?! Это мясо с жиром и ягодами? Ха-ха, — уныло посмеялась рыжая. — Да они потом с меня живой не слезут! Потребуют печенье с селедочной икрой иль ещё какой хреноргой!

Обсудив разные мелочи, двинулись обратно, к дому Моржей.

На сей раз руководствовались советами ломика, который разбросал свои ощущала как можно шире. На удивление, дорога вышла не сильно короче, хотя и протискиваться через ржавые заборы не пришлось. Видимо, местные не так уж и обманули Куней, просто советовали исходя из личного опыта. А там уж как вышло.

На парковке перед ТЦ стояла пара грузовиков-рефрижераторов и как раз сейчас в один из них лебёдкой затаскивали заднюю половину змея. Передней не было видно, наверное уже погрузили. Броневиков добавилось, стояло уже четыре штуки и валялся тот, гармошкой, в углу площадки.

— Сколько мяса, — сказал впечатлённый Егор. Раньше змей казался меньше, а тут сразу видно — потребовались длинномерные фуры, чтобы змеюку увезти.

— Кстати, да, — задумчиво согласилась Куней. — Погоди-ка здесь.

Она рванула к водителю одного из грузовиков. О чём-то пошепталась с ним, что-то передала из рук в руки. Вернулась ещё более задумчивая.

— Клыки купила? — блеснул мыслью Егор.

— Клыки? Ядовитые? Не, это пусть Моржи выкупают, им пригодится.

— А тогда что?

— Слишком любопытные получат по загривку. Ясно?

Егор фыркнул и двинулся дальше.

Не очень-то и хотелось!

Но долго не выдержал. Минут через десять, когда под ногами хрустел балластный щебень железной дороги, решил уточнить:

— А я ведь правильно понял, мы оба зашли в телеграф, но встретили разных людей?

— Правильно. Только не люди это, — раздумчиво произнесла рыжая.

— А кто?

— Кто-то. И не Народ, пахнет от них не так.

— Как у вас всё сложно.

— Ты это, — остановилась Куней и сурово взглянула на Егора, — отвыкай от «у вас». Теперь для тебя это «у нас». Уверена, Моржи тебя предупредили.

Егор подумал, подумал и промолчал.

Ведь, действительно, предупредили. А он тупит.

Рыжая победно усмехнулась.

— Идём!

Они свернули с путей, углубились в лес по тропинке. Под сенью листвы сразу стало легче дышать, палящее солнце уже не так жарило. Егор мимоходом отметил поваленные секции забора, в который раз подивившись, что земля Моржей стоит без ухода и пригляда.

— Как думаешь, — спросил рыжую, — Моржи-то загибаются?

Та бросила взгляд на забор и согласилась:

— Может не загибаются, но обеднели, это точно.

Подумала и добавила:

— И дело может не в золоте. Кругляк у них есть, должен быть, у известных зельеваров-то. Кажется, с доверенными людьми беда. Дом большой, построен давно. А родовичей мало, по пальцам посчитать можно. И в охране меньше десятка бойцов, включая начальство.

Она остановилась и уперла палец Егору в грудь.

— А, значит, что?

— Что? — послушно спросил Егор.

— Не знаю! — хихикнула рыжая и, пританцовывая, потопала по тропинке. — Но узнать надо. Поспрошаю знакомых, вдруг им что известно. Может нам со здоровяком удастся к Моржам на постоянный контракт присесть.

— Надоело в свободном полёте?

— Отдохнуть хочется от пустой беготни, хоть пару лет. А то этот свободный полёт часто оборачивается глубоким пролётом.

После долгого молчания рыжая заключила:

— Одно ясно, нагрузят тебя как верблюда!

С этой мыслью Егор согласился. За ним наёмников отправили в другой мир. Затраты немалые. Значит, есть план и есть задачи. Осталось дождаться, когда регент или Балашов выдадут что-то более конкретное, а не вот это вот всё: «иди, знакомься с кланом» и прочее.

И, наверное, долго ждать не придётся. Узнает Егор всех членов клана Моржей, да чуть в мире этом попривыкнет, и вот тут задачи на него и вывалят.

Неделя, не больше, — оценил Егор. — Может полторы.

Впереди показался просвет меж деревьев и тропинка вывела на опушку, а там уже и клановый дом показался. И рядом, в озере, плескались люди. Судя по доносящимся визгам и воплям — наследницы развлекались. Наверняка в компании пацанов.

— Моржата, — хихикнула Куней, будто отвечая на мысли Егора. — На Студёное море бы их, в родные края, к капищам родных богов и в ледяную водицу!

— Моржи с Севера?

— Слышала такое, да и само название клана подсказывает.

Так, за лёгким трёпом, и дотопали по асфальтированной дорожке до дома.

— Эй, как тебя, Егор! Иди к нам, — крикнула от воды девица в красном раздельном купальнике.

Кажется, Жарка. Она одна такая наглая и шебутная.

Егор лишь рукой махнул и головой помотал. С тоской и завистью покосился на шумно плещущихся детей и нырнул в дверной проём. После длинной прогулки по жаре безумно хотелось окунуться в прохладную воду.

Но — дела.

— Я к Балашову, отмечусь на всякий случай, — сказал он рыжей.

— Иди, иди. Возвращайся, есть у меня идея на завтра.

Кивнув, Егор свернул налево, в сторону казармы. Куней усвистала направо.

В казарме Балашова Егор не нашёл. Заглянул в комнату охраны. Паук, закинув ноги в берцах на стол, раскачивался на стуле и пялился на стену с коробками.

— Тут-тук! — постучал по косяку Егор. — Андрея Викторовича где найти можно?

— Нету его, — лениво процедил боец, не озаботившись ни на Егора посмотреть, ни рацию с ремня снять и запросить Балашова. — Завтра.

Соврал, — шепнул Егору ломик. — Знает, но не скажет.

Егор тоже так решил. Но лезть в местные тайны без приглашения не хотел. Молчат, значит им так надо. Потому кивнул Пауку и отправился в выделенные наёмникам комнаты.

По идее, надо уже перебираться в свою комнату, туда где обитали остальные ребята. Но какую комнату занимать, Балашов не показал. Да и большого желания съезжать от рыжей с седым не чувствовал.

Привык уже к ним.

Добрыми приятелями считал. Может и друзьями.

Местные же моржата таких чувств не вызывали, хотя некоторые и понравились.

Особенно та, мелкая, сестра Егорова недоброжелателя, с клубком и чулком. Странные ощущения в душе вызывала, будто она — младшая сестрёнка, которая должна была родиться, но — не случилось. А тут вдруг нашлась.

С этой мыслью Егор распахнул дверь в комнату и замер на пороге.