Тамбовский волк

37

— Да, товарищ Сокольский, уже собираюсь. Буду у вас через двадцать минут.

Антонов положил телефонную трубку на рычаг и стал застёгивать верхнюю пуговицу на косоворотке. В этот момент дверь кабинета начальника Кирсановской милиции открылась и на пороге с длинной лентой телеграфного сообщения появилась Лизавета. Когда Баженова сняли с должности председателя Кирсановского уисполкома, Лиза, не раздумывая, перешла к Антонову. Не поняв, что вошла именно она, Антонов прикрикнул:

— Кто ещё там? Почему без стука!

— Саша, это я, — в растерянности остановилась Лизавета.

— А, Лиза. Извини. Тут такое. Позвонил председатель укома товарищ Сокольский. Срочно собирают всё руководство в помещении Чека, — Антонов поднялся, надел кожаную фуражку со звездой и стал оправлять гимнастёрку. — Наркомвнудел Петровский разослал всем местным советам какой-то важный приказ.

— Уж не этот ли? — Лизавета подошла к Антонову и протянула ему телеграфную ленту.

Антонов глянул сначала на женщину, затем на ленту, концы которой оказались на полу. Взял ленту в руки и начал бегать глазами по буквам.

"Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича Ленина, массовые, десятками тысяч, расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине и, наконец, на Дону и в Чехо-Словакии, постоянно открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах, и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьёзных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны советов, показывает, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявлять в этом особую инициативу.

Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.

Все означенные меры должны быть проведены немедленно.

О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных советов Завотуправ обязан немедленно донести народному комиссариату Внутренних Дел. Тыл наших армий должен быть, наконец, окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.

Получение означенной телеграммы подтвердите передать уездным советам.

Народный комиссар внутренних дел Петровский.

5 сентября 1918 года".

Дочитав до конца, Александр Антонов несколько времени стоял в задумчивости. В голове его зрело несколько вопросов по этому приказу, ответы на которые он и собирался получить на совещании Чека. Правда, вдруг у него промелькнула мысль, что, возможен и его арест прямо там, на совещании, благо, оно и назначено в помещении Чрезвычайной комиссии. Ведь в телеграмме шла речь об эсерах. И всё же, всегда осторожный и чуткий к любой опасности, Антонов на это раз поверил в свою удачу. К тому же, информация, о которой он узнает на совещании, вполне может ему пригодиться уже в ближайшем будущем. Положив на стол телеграфную ленту, он пошёл к двери кабинета. Подойдя к Лизавете остановился перед ней, заглянул ей в глаза, хотел что-то сказать, но вместо этого лишь робко, дрожащими пальцами провёл по её щеке. Затем махнул рукой и едва ли не выбежал в приёмную.

Вышел во двор. Осмотрелся вокруг, выискивая авто и шофёра.

— Редькин! — позвал он шофёра.

— За керосином он поехал, товарищ Антонов, — ответил сзади дежурный. — Обещался за пять минут управиться, а уже цельных двадцать нету его.

— Как появится, пусть к Чека едет. Я туда иду, — скомандовал Антонов и пошёл к дороге.

— Слушаюсь, товарищ начальник.

От милиции до Чека ходу было минут пятнадцать и Антонов даже обрадовался, что ему пришлось идти пешком. Будет время разобраться в своих чувствах к Лизавете. Сердцем он прикипел к ней, но головой понимал, что не время сейчас любовь крутить. Да и сама Лиза понятливая. Ни на чём не настаивает... Ну, если не считать того, что поехала с ним из Тамбова в Кирсанов.

Антонов шёл через людную площадь. Но, как ни странно, шум и гам, ржание коней не мешали ему думать о своём. Но вот его привёл в чувство ломающийся мальчишеский голос, раздавшийся едва ли не у самого уха:

— Дяденька милиционер, купите экстренный бюллетень уездного Чека!

Антонов глянул на рыжего веснушчатого парня, сунул руку в карман, вынул монетку, протянул юнцу и взял взамен листок небольшого формата.

— Откуда у тебя этот бюллетень? — удивился Антонов.

— Это мой секрет, дяденька милиционер, — хмыкнул мальчишка и тут же исчез в толпе.

Антонов остановился, собираясь хотя бы бегло просмотреть бюллетень, но тут его окликнул знакомый мужской голос. Это был крестьянин одной из деревень, в которой милиционеры Антонова ловили банду грабителей и насильников.

— Александр Степанович, а я смотрю, вы это или нет?

— Я, Федотов, я. А ты каким ветром в Кирсанове?

— Так ить на ярмонку товар привёз. А тут такое деется.

— Какое деется?

— Так ить, смотри, Степаныч, мы-то, мужики, грешным делом, злы на большевиков и евреев за то, что живут без веры, церкви рушат...

— Тихо, тихо, Федотов, — Антонов сложил листок, сунул его в карман, взял мужика под локоть и отвёл чуть в сторону, оглядываясь вокруг, не услышал ли кто эти слова. — Не будь это ты, я бы тебя арестовал и расстрелял за такие речи, как контру. Особливо сейчас, после покушения на Ленина и убийства Урицкого.

— Так ить, коли б ты меня не знал, я бы и не сказал бы того, — лукаво глянул Федотов на Антонова, но всё же заговорил тише. — Я об энтих покушениях и говорю. Когда мужики узнали, что в них стреляли евреи, так мы ж теперь и не знаем, что делать? Значит, не все евреи в большевиках-то?

— Значит, не все, — согласно кивнул Антонов.

— И скажи ты мне, Степаныч, теперича хоть чуточку получше будет, али ещё кто-нибудь злее Ленина найдётся?

— Н-да, — Антонов от неожиданности почесал затылок. — Вопросец ты мне задал, Федотов.

— Так ить не я это, это мужики пытают.

— Знаешь что, Федотов. Ты извини, мне некогда. Спешу я...

Антонов хотел было обойти мужика, но всё же прежде остановился и глянул на него:

— Жизнь покажет, Федотов. Так мужикам и передай.

Антонов развёл руками и ускорил шаг. Но слова крестьянина запали ему в душу. Да и сам он в последние два-три дня принял для себя окончательное решение. Ведь сколько сил ему потребовалось, чтобы отстоять своих товарищей по партии, которых местные чекисты пытались арестовать, обвинив их в участии в левоэсеровском мятеже. Впрочем, спасти удалось не всех.