Ночью в доме Устина Подберёзкина собрались мужики. Ровным счётом десять человек. Думали-рядили, что делать дальше.
— Вы как хотите, мужики, а я этого своего позора так просто не оставлю.
— Не суетись, Устин, — успокоил соседа Антипов. — Коль мы сюда пришли, значит, мы должны действовать едино.
— Правильно! Кто не хотит с нами, те сидят дома, укрывшись за бабью юбку, — поддержал его Ефим Кобылин, которого также высекли на площади. — Говори лучше, придумал чего?
— А чего тут особо думать! Вона, у меня жакан, — кивнул Подберёзкин в угол горницы. — Да ещё пару ножей возьму.
— Верно! Я своё ружьишко тоже взял, — сказал Антипов. — Да и у вас, мужики, небось, оружие имеется.
— А то! Все на охоту ходим, — закивали мужики.
— Тады сделаем так, — взял инициативу в свои руки Антипов. Он единственный из присутствующих, у кого зерна не нашли и кого, соответственно, не высекли. Однако все понимали, что и Антипов ни от чего не застрахован. — Каждый идёт по домам. Только тихо, чтоб ни одна собака не залаяла. Берёт оружие, ножи. Собираемся у рощицы близ имения. А за то время я накажу свому Стёпке, чтоб облазил флигель и окрестности, выяснил, где у них охрана, где обозы с хлебом, а где сами голодранцы ночуют.
— Ох, чует моё сердце, что ктой-то из них не проснётся, — Подберёзкин почёсывал свою волосатую грудь и зло ухмылялся.
— Так как с моим планом? — глянул на него Антипов.
— А чё с планом? План как план. Главное только, чтоб никто из них живым не ушёл.
— Так об том и речи быть не может, — пожал плечами Кобылин. — А то мы не понимаем.
Всё произошло даже гораздо быстрее, чем то предполагали Подберёзкин с Антиповым. Часовых убрали бесшумно, охотничьими ножами. Стали обкладывать соломой флигель.
— Зерно, зерно берегите, — шёпотом командовал Подберёзкин. — Стёпка, подводы отгоняй!
— Готово? — спросил Антипов у мужиков, укладывавших солому.
— Сей минут, — произнёс Кобылин. — Всё! Можно поджигать.
Подберёзкин чиркнул спичкой.
Тревожно было на душе у Фомы Рябого, оттого и не спалось ему. Он вышел из избы на воздух. Скрутил папироску-самокрутку, стал прохаживаться по аллее бывшей усадьбы. И вдруг его привлёк звук внезапно скрипнувшего тележьего колеса.
— Кто там? — крикнул он, вглядываясь в темень.
Снова всё затихло.
— Чёрт! Хоть бы одна звёздочка на небе была. Темно, как в бочке, — чертыхнулся Рябой и повернул назад, к флигелю.
В этот момент он и увидел огонёк от чиркнувшей спички.
— Кто там огнём балует? — снова крикнул Рябой. — Коньков, ты что ль?
И в этот момент, одновременно с нервным выкриком Подберёзкина: "Поджигай!" — вспыхнул огонь вокруг всего флигеля. Это с разных сторон подожгли солому.
— Именем революции, стоять! — завопил Рябой, хватаясь за кобуру.
Но в тот же момент в его сторону грянул выстрел. Рябой упал на землю, затем приподнял голову. Раздался ещё один выстрел. Во флигеле поднялся шум. Из дверей и окон стали выскакивать продотрядовцы, но тут же натыкались на мужицкие выстрелы. Проснулась вся Вернадовка, залаяли собаки, замычали коровы, заблеяли козы и овцы. Рябой вскочил на ноги, но тут же почувствовал острую боль в плече — шальная пуля всё-таки достала его. Рябой пощупал плечо и понял, что пуля прошла навылет. Он облегчённо вздохнул, оторвал кусочек от подола рубахи и прикрыл рану. Затем стоял несколько минут и смотрел на полыхавший флигель. Он понял, что это месть мужиков. Возвращаться и, значит, подвергать и себя смертельному риску не имело смысла. С другой стороны, он вернётся сюда с отрядом милиционеров или красноармейцев и тогда же отыграется по полной. Он ведь знает зачинщиков этого пожара. Он повернулся и побежал прочь отсюда.
— Кажись, всё? — глянул Антипов на Подберёзкина.
— Кажись, да, — кивнул тот. — Кто не успел выскочить, просто сгорел.
— Как там зерно, Стёпка? — оглянувшись назад, крикнул Антипов.
— Всё цело, батяня, — ответил Степан.
Подошли остальные мужики. Собрались в круг. Молча выкурили самокрутки. Молча смотрели на огонь. Кто-то крестился, кто-то ехидно поплёвывал на землю.
— А что теперича, мужики? — спросил Ефим Кобылин. — Большевики ведь этого так не оставят.
— Ой, не оставят, — кивнули другие.
Они вдруг испугались содеянного.
— Я вот что мыслю, мужики. Слыхал я намедни, что в Кирсановском уезде, в лесах, собирает недовольных советской властью бывший начальник милицейский. Шурка Антонов. Из местных, говорят. При царе на каторге был. Вы как хотите, а я к нему пойду.
— Так и мы с тобой, Устин. Мы ж теперь одной общей кровью повязаны, — поддержал соседа Антипов. — Да и не с пустыми руками придём: вона, сколько хлеба с собой привезём.
— Мы с тобой, Устин! — кивнули остальные.
— Вот и добре! — погладил Подберёзкин ложе своего жакана.
Рябой услышал за спиной топот конских копыт. Даже не оглянувшись, он припустил ещё быстрее. Всего в ста саженях от него была западина-лиман, поросшая ивняком. Там он и отсидится. Слава богу, ещё не совсем рассвело. Авось, его не заметят. То, что это была погоня за ним, он почти не сомневался. Наган свой он выронил ещё там, у флигеля, когда пытался спасти свой отряд. Поэтому даже застрелиться было нечем.
Но всадник приближался к Рябому быстрее, чем он сам к лиману. Давало себя знать ранение и потеря крови. Будь что будет, решил Рябой и, отпрыгнув чуть в сторону, грохнулся наземь, накрыв голову руками. Наконец, всадник поравнялся с ним и спешился. Он также видел бежавшего человека и его заинтересовало, куда это он вдруг исчез. Взяв в руку наган, всадник стал не спеша, сантиметр за сантиметром, обследовать местность, пока не наткнулся на лежавшего человека.
— Кто здесь!? — задрожавшим от нервного перенапряжения голосом спросил всадник. — Именем революции, встать и повернуться ко мне лицом!
— Слава богу, свой, — мелькнула мысль в голове у Рябого, да и голос ему показался знакомым.
Он медленно, стараясь не раздражать без надобности больное плечо, поднялся.
— Руки за голову! — командовал всадник и, на всякий случай, отступил на шаг назад.
— Коньков, ты, что ли? — наконец узнал всадника Рябой.
— Я, а ты кто?
Коньков удивлённо стал всматриваться в незнакомца.
— Это же я, Рябой, твой командир.
— Фома Авдеич, — голос Конькова снова задрожал, на сей раз от неожиданной встречи. — Вы тоже живы?
Коньков заплакал и бросился обнимать своего командира, но тот аж застонал от боли.
— Осторожнее, Коньков!
— Вы ранены?
— Да, в плечо.
— Так я сейчас осмотрю рану и перевяжу вас. Вы разрешите?
— Валяй, Коньков, — кивнул Рябой и сел на землю.
Коньков опустился на колени рядом с ним, оторвал от своей рубашки несколько полосок и оголил плечо Рябого.
— Как тебе-то спастись удалось?
— Так я это, до ветру вышел. Терпеть уж боле не мог. И, как говорится, бог спас. Да ещё рядом с лошадьми оказался. Отсиделся какое-то время и вперёд. А тут скачу, и чувствую, что впереди меня кто-то пеший бежит... А это вы оказались.
Коньков завязал на узел импровизированный бинт.
— Не больно?
— Всё нормально! Помоги-ка мне подняться, Коньков. Хорошо, что у тебя лошадь. На ней мы быстрее доберёмся до Тамбова.
— Вот и я говорю, хорошо, что возле лошадей оказался.