В долине Аргуна

Глава восемнадцатая

Казуев только что принял душ и блаженно прилег на диван с газетой в руках. Вот уже пятый день он в Москве и живет в отдельном номере на шестнадцатом этаже гостиницы «Ленинградская», что на Комсомольской площади. Жене и дочери все-таки удалось уговорить его поехать в столицу. И теперь он об этом не жалеет. Ходит по театрам, по музеям, уже был в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где посоветовался по некоторым вопросам своей диссертации… Словом, отдыхает душой и телом да еще проворачивает кое-какие полезные дела. Но все-таки главное достоинство и прелесть его нынешнего пребывания в Москве состояло не столько в посещении Третьяковки или Большого театра, сколько в удалении от дрязг в Тийна-эвл, во временном забвении их. Слушая Атлантова в роли герцога, Казуев, конечно же, испытывал большое удовольствие, но еще большую отраду он испытывал оттого, что вот уже столько дней не слышал голоса Ханбекова. Разумеется, он с наслаждением любовался в Третьяковке полотном Иванова «Явление Христа народу», но не меньший восторг овладевал им при мысли о том, что ни Жума, ни Бирка, ни Сапи не могут здесь явиться ему. Жизнь все-таки, черт возьми, хороша!..

Кто-то постучался.

— Войдите!

Дверь распахнулась, и подобно аравийскому урагану, сразу затмившему для Казуева и свет солнца и всю радость бытия, в номер ворвался Бирка. Он кинулся к Товсултану и заключил его, тотчас одеревеневшего от тоски и злости, в свои объятья.

— Дружище! Как я рад, что ты здесь! Узнал случайно. Ах, чтоб ты всегда был счастлив!

— Сколько? — мрачно спросил Казуса.

— Что?

— Сколько я должен тебе поставить водки, чтобы ты выпил и убрался?

— Брат мой, — сожалеюще-укоризненно покачал своей маленькой бараньей головой Бирка, — зачем такие разговоры между двумя чеченцами, случайно встретившимися в столице! Ведь всем известно, что я давно не пью, особенно за чужой счет. Времена теперь другие, и сейчас у меня столько денег, что я мог бы купить всю эту гостиницу.

— Так быстро все переменилось? Еще несколько дней тому назад у меня во дворе ты ел огурец и был этим счастлив.

— Да, так все переменилось! — Бирка самодовольно хрюкнул. — Сейчас я еду в одну длительную сверхответственную командировку, а святой Жума денег на это не жалеет. Тебе нужны доказательства? Пожалуйста!

Бирка подошел к двери, распахнул ее и позвал: «Тоня!»

Послышался легкий шум, и, толкая впереди себя двухэтажный подвижной столик с яствами и питьем, в номер вошла официантка. Она поздоровалась с Казуевым и принялась переставлять на большой стол все, что стояло у нее: тут были самые дорогие вина, коньяки и самые изысканные блюда. Выходит, что все это приготовлено заранее. «Ловок, шельмец! — подумал Казуев. — И в кармане действительно шевелится копейка…»

Официантка вышла, увозя пустой столик.

Бирка победительно поглядывал то на Казуева, то на роскошный стол. Кажется, начало было неплохим. Не зря он снова пошел на риск и, не согласовав с Жумой своих действий, вместо Сочи махнул в Москву вслед за Товсултаном. Дело в том, что были все основания опасаться, не поехал ли Казуев в столицу с жалобой на дела в Тийна-эвл. Бирка не без основания рассчитывал, что если он обезопасит Казуева, заставит его отбросить свое намерение жаловаться, то заслужит этим великую благодарность и Жумы и Ханбекова.

— Если у тебя так много денег, — пожал плечами Товсултан, — то я не понимаю, зачем ты ко мне пришел и что тебе от меня надо.

— Мне надо от тебя только одно — чтобы ты выпил со мной, — дружелюбно ответил Бирка, наливая себе коньяка, а собеседнику — сухого вина из опасения, что коньяк он пить сразу не станет.

Выпили. После горячего душа прохладное вино показалось Казуеву особенно приятным.

— Ах, как прекрасно можно жить, если отбросить все распри и козни! — вздохнул Бирка, отправляя в свою пасть кусок хлеба, в два слоя намазанный икрой — сперва красной, потом черной.

— Да, конечно, — кивнул головой Казуев, — но ведь есть распри, отбросить которые, к сожалению, не в нашей воле.

— Нет таких распрей! Надо только постараться… Вот ты — зачем ты приехал в Москву?

— Я тут по делам своей диссертации.

— Диссертации? Ты хочешь стать кандидатом наук? Но разве для этого надо ехать в столицу? Да мы там, на месте, в два счета сделаем тебя кандидатом!

— Благодарю. Мне в таком деле ваша помощь не нужна.

— Ты хитришь, Товсултан. Ты приехал совсем с другой целью…

— Кажется, ты хочешь сказать, что знаешь обо мне больше, чем я сам.

— В некотором смысле — да, — загадочно улыбнулся Бирка, снова наливая себе коньяк, а собеседнику вино. — В том смысле, что я могу тебе предсказать твое будущее. Оно целиком зависит от твоих отношений с нами.

— Я уже слышал твои предсказания, пророк-будильник.

Снова выпили, и Бирка отправил в пасть еще один кусок хлеба, в два слоя намазанный икрой, на этот раз наоборот, сперва — черной, потом — красной: Бирка экспериментировал.

— Ты хитришь, Товсултан, хитришь… Конечно, я не думаю, что ты приехал сюда с какими-то кляузами. Я уверен, ты не можешь опуститься до такой низости. Это было бы недостойно чеченца, позорно для почтенного отца семейства, для будущего ученого… Но все-таки — зачем тебе эти кляузы?

Казуев рассмеялся.

— Разве без тебя некому заниматься разоблачениями? Товсултан, ты же порядочный человек! Брось это недостойное дело. Не позорься. Или ты думаешь, что если у тебя не получилось там, то получится здесь? Рассчитываешь, что по твоей жалобе кого-нибудь повесят в Тийна-эвл? Дружище, не те времена. У нас же демократия! Конституция! Даже три — общесоюзная, Российской Федерации и нашей автономной республики. Три конституции — это три солнца!

Бирка скинул пиджак, стянул рубаху и обнажил свое тощее, волосатое и очень загорелое тело.

— Ты думаешь это обыкновенный загар? — он бил себя кулаками в грудь, по плечам и по спине. — Это я умело использую лучи всех трех конституций: грудь я подставляю одной, спину нежу в тепле второй, бока обогреваю сиянием третьей… И многие умеют так же загорать.

— Известна мне ваша теплолюбивая порода загоральщиков, — сказал Товсултан. — И не приведи бог, если кто-нибудь заслонит от вас хоть один лучик, — такой поднимете визг!..

— У нас же демократия! — словно не слыша собеседника продолжал Бирка. — Вот ты оставишь тут жалобу. Что дальше? Жалоба твоя может быть очень проста и наглядна, разобрать ее ничего не стоит, но, блюдя принципы и дух демократизма, столица страны не захочет ущемлять нрава республики, и Москва твою жалобу разбирать не станет, а перешлет в Грозный. В Грозном тоже очень хорошо понимают, что такое демократизм, и отправят жалобу в район. И в районе найдутся светлые головы, знающие, что с демократизмом шутки плохи — твоя жалоба окажется в сельсовете…

— Если так, то почему же ты тратишь столько красноречия, чтобы отговорить меня от жалобы?

— Дорогуша! — взмолился Бирка. — За родную республику обидно! За нее страдаю! Больно, когда ее светлое автономное имя пачкается какими-то кляузами…

Казуев не собирался никуда ни на кого жаловаться, поэтому ему не стоило большого труда сказать:

— Хорошо, Бирка. Ты меня убедил. Дай мне спички.

Бирка протянул зажигалку. Казуев достал из ящика письменного стола письмо жены и поднес его к вспыхнувшей зажигалке. Письмо загорелось.

— Это моя жалоба на Ханбекова, на тебя и на многих других, — письмо уже обжигало пальцы, и Казуев бросил его на поднос. — Сейчас оно сгорит дотла на твоих глазах.

— О! Это поступок, достойный чеченца! — Бирка торопливо собрал с подноса пепел, ссыпал его в бутылку с коньяком, взболтал и налил обоим из этой бутылки. — Выпьем за твое благородство!

— Коньяк, настоянный на жалобе? Это должно быть очень горько.

— Нет. Коньяк, настоянный на пепле жалобы. Это очень сладко.

Они чокнулись и выпили. Бирка продолжал экспериментировать, закусывая бутербродом, сделанным из ананаса и шпрот. Успех у Товсултана окрылил его, он решил идти дальше.

— Как я рад, что ты принял мое первое предложение!

— Первое? — Казуев свел брови. — Будет и второе?

Вместо ответа Бирка повернул рычажок приемника, и комнату заполнила мягкая элегическая мелодия.

— О, если бы души людей были так гармоничны, как эта музыка! — Бирка прикрыл свои мышиные глазки куриными веками. — Как легко и приятно текли бы наши дни…

— Так что же у тебя за второе предложение? — Казуев насторожился.

— Не догадываешься?

— Нет.

— Ну, конечно же, насчет твоей племянницы Саши.

Казуев встал и, чтобы сдержать свои чувства, подошел к окну. Внизу шумела Москва. Можно было разглядеть здания, в которых находились высшие органы народной власти, крупнейшие в мире центры науки, прославленные на всех континентах театры, богатейшие собрания художественных ценностей… А здесь, в номере, сейчас начнется нечто средневеково-дикое, несуразное, постыдное: этот человек с маленькой бараньей головой будет предлагать цену за девушку!

— Пошел вон!

— Послушай, ведь никто не узнает. Мы организуем умыкание по первому разряду, по последнему слову техники, с «Волгой»…

— Пошел вон! — Казуев взял в руку бутылку с коньяком, настоянным на пепле.

Бирка схватил другую бутылку коньяка, нераспечатанную, но вовсе не для того, чтобы обороняться. Он проворно сунул ее в карман брюк, схватил рубашку, пиджак и, голый до пояса, выскочил в коридор.

Казуев взволнованно ходил по комнате. Черт бы побрал этих божьих будильников! Ведь они действительно чего доброго похитят девушку. Особенно легко это может произойти в его отсутствие. Нет, надо завтра же лететь самолетом обратно. Обязательно! Может случиться непоправимое…

Дверь чуть скрипнула. На пороге снова стоял Бирка. Он был в рубашке, надетой второпях поверх пиджака.

— Извини, Товсултан. Ты меня не понял, — он подошел к столу и снова, как ни в чем не бывало, сел. — Товсултан, Москва любит деньги. Вот возьми пятьсот рублей. Они тебе пригодятся.

— Забери свои деньги и сматывай!

— Я же взаймы даю. Если хочешь, отдашь лет через семь-восемь.

— Мне не нужны твои деньги, — Казуев старался побороть свое негодование, — забери их. Спасибо тебе за ужин и будь здоров.

— Товсултан, ты пожалеешь о своей несговорчивости.

— Это я уже слышал. Будь здоров.

— Ты пожалеешь. И очень скоро…

Бирка спрятал в карман деньги и вышел.

Казуев в изнеможении повалился на диван и впал в тяжелое забытье. Должно быть, через час или полтора его привел в чувство стук в дверь. «Неужели опять Бирка?» — подумал он вставая.

Вошла официантка Тоня.

— Вы хотите убрать? — спросил Казуев.

— Да, убрать и заодно рассчитаться.

— Как так? А разве мой гость не рассчитался?

— Нет. Когда он уходил, я встретила его и предъявила счет, но он сказал, что вы запретили ему расплачиваться. Что у чеченцев есть такой священный обычай — платит всегда тот, кто остается, — и что вы никому не позволяете нарушать обычаи предков. Вот. — Она протянула листок, на котором значилось семьдесят три рубля двадцать восемь копеек.

Отлично понимая, что это подрубает его финансовое благополучие, Казуев вынул из кармана деньги и отдал их официантке. «Видимо, Бирка имел в виду именно это, когда сказал, что я очень скоро пожалею о своем упрямстве, — подумал он. — И, вероятно, это лишь начало…»